Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн

«Они пытались достичь невозможного, — писал Джон сестре Фрэнсис, — и потерпели поражение в этой честной попытке просто потому, что это невозможно. Оба они имеют все возможности для блестящего будущего, если оставят друг друга в покое. И больше всего меня порадовало то, что наше трио так и осталось трио, а не превратилось в треугольник».

На следующее утро после их разговора с Джоном Ред появился в доме на Персиковой улице — бледный, понурый, истощивший, казалось, и гнев, и все другие эмоции. Бесстрастным тоном он сообщил Пегги, что едет в Ашвилл, штат Северная Каролина, где у него есть шанс получить хорошую работу, и что она может пойти и получить развод, если пожелает, поскольку он в Атланту больше возвращаться не намерен. И такое равнодушие сквозило в его словах, что Пегги долго потом не могла вспоминать об этом без слез. Возможно, сделай он хоть шаг навстречу ей в то утро, она могла бы попытаться начать сначала, но, увы, Ред покинул дом на Персиковой улице, даже не попрощавшись.

На своем спортивном автомобиле зеленого цвета он, как и обещал, отправился в Северную Каролину. Но в Атланту Ред еще вернется.

Глава 8

Дружеские отношения Пегги с Джоном Маршем возобновились сразу, как только Ред Апшоу покинул Атланту, и Пегги вполне устраивала эта платоническая привязанность, ни в коей мере не тяготившая ее.

Марш обожал Пегги, но не за ее отчаянное безрассудство или физические дарования (сам он не отличался особой подвижностью и не увлекался никакими видами спорта, кроме плавания), а за тот талант сочинительства, которым она, по его мнению, обладала и которого сам он, увы, был лишен. Были, конечно, и другие причины.

Марш был добрым, порядочным, ненавязчивым человеком; на него всегда и во всем можно было положиться и быть уверенным в том, что любая работа, порученная ему, будет выполнена безупречно. Его нельзя было отнести к разряду беспокойных или рискованных натур, и до знакомства с Редом Апшоу он был, скорее, одиночкой. Не потому, что не выносил общества, а просто, будучи человеком сдержанным, даже скрытным, трудно сходился с людьми.

Подобно Реду, Пегги была необыкновенно обаятельной, и это тоже привлекало к ней Марша. Она не только была смелой и готовой рискнуть там, где он бы не решился, но и обладала превосходным чувством юмора и своеобразным взглядом на вещи, что делало ее душой любой компании. В обществе Пегги Марш чувствовал свою нужность и значимость — чего не чувствовал больше ни с кем.

Пегги не пришлось долго уговаривать Джона вернуться в Атланту, но для этого ему необходимо было оставить работу, поскольку в атлантском отделении «Ассошиэйтед Пресс» вакансий для него не было. Вскоре ему предложили место в отделе рекламы компании «Энергия и свет» штата Джорджия, и хотя работу трудно было назвать творческой, он писал сестре Фрэнсис, что оплата очень хорошая и что он «хотел бы преуспеть в достижении максимального жизненного успеха, насколько это в его силах».

Что до самой Пегги, то, поскольку ее брак с Апшоу фактически распался, она опять столкнулась с проблемой своего ближайшего будущего. Финансовое положение Юджина Митчелла не улучшилось, а от Апшоу поддержки ждать не приходилось. И потому надо было решать: или довольствоваться ролью домоправительницы у отца, или искать работу. Она выбрала второе, а Джон Марш убедил ее, что у нее достаточно образования и таланта для того, чтобы стать журналисткой.

И вот, собрав воедино все свое мужество и прихватив несколько сочинений, написанных ею в колледже, она отправилась в редакцию «Атланта Джорнэл», расположенную в старом пятиэтажном здании из красного кирпича на Форсайт-стрит. Пегги попросила встречи с редактором Харли Бранчем и после двухчасового ожидания, наконец, очутилась перед ним в шумной комнате и приступила к штурму. Бранч был несговорчивым старым «профи», совсем не одобрявшим присутствия женщин в редакциях газет и очень гордившийся своим чисто мужским коллективом — как способностью своих подчиненных много выпить, так и способностью много работать. Позднее он говорил, что был поражен как серьезностью Пегги Митчелл, так и способом, который она выбрала, чтобы получить работу. Он также утверждал, что взял бы ее в штат, если бы не то обстоятельство, что уже две женщины-журналистки работали в тот момент в редакции — в воскресном приложении и в отделе светской хроники, а он вовсе не был уверен тогда, что пришло время набирать женщин на постоянную работу в редакции.

Получив, таким образом, отказ, Пегги вернулась с этим известием к Джону, который сразу же, не теряя зря времени, связался с Медорой Филд Перкенсон, с которой был знаком еще со времени своей работы в качестве редактора в «Атланта Джорнэл», и рассказал ей о Пегги. Медора была замужем за Энгусом Перкенсоном — главным редактором «Джорнэл», да и сама работала в редакции. Она посоветовала молодой женщине лично встретиться с Энгусом.

Перкенсон, сурового вида шотландец, казалось, вполне соответствовал своему имени. Но за обманчиво строгой внешностью скрывался джентльмен с мягкими, учтивыми манерами, и все, кто близко знал семью Перкенсонов, чувствовали, что Энгус мало что предпринимал без одобрения Медоры. А ее-то в данном случае и заинтересовала мысль, чтобы бывшая дебютантка поработала в воскресном приложении к «Джорнэл».

По мнению миссис Перкенсон, это могло бы способствовать появлению на страницах журнала нескольких неплохих «светских» историй. И поскольку женщина, состоявшая в штате редакции, собралась увольняться по случаю замужества, Энгус согласился встретиться с «миссис Апшоу».

Но когда Пегги, весящая меньше 90 фунтов (36 кг) и выглядевшая как 16-летняя в своем мальчишеском костюме и в берете, кокетливо сдвинутом на один глаз, появилась в его кабинете, он усомнился в том, что первое впечатление Медоры об этой юной особе было верным.

Но чем больше она говорила, речисто превознося свою опытность, рассказывая о своей краткой работе в качестве журналиста в газете «Спрингфилд Республика» (Перкенсон был убежден, что это выдумка) и похваляясь тем, что на «ремингтоне» она печатает с «дьявольской скоростью», тем больше он убеждался в том, что его жена, по-видимому, оказалась права. Из миссис Апшоу мог бы получиться неплохой газетчик, ибо она, похоже, знала, как разговаривать с людьми, чтобы войти к ним в доверие. И когда Пегги покидала редакцию, она уже считалась зачисленной на должность начинающего репортера с оплатой в 25 долларов в неделю — самая низкая ставка в газете — и с предупреждением, что принята с испытательным сроком.

Редакция воскресного приложения к «Атланта Джорнэл» располагалась в трехэтажном темном и мрачном здании по соседству с главным офисом газеты. Весь персонал работал в одной большой комнате, вся обстановка которой состояла из шести изрядно побитых столов, рядами стоявших вдоль стен, и телефона, всегда кем-то занятого.

«В ней было что-то от маленькой девочки, решившей поиграть, переодевшись в одежду взрослой леди, — вспоминала впоследствии Медора о первом дне работы Пегги в редакции. — На ней был темно-синий костюм и белая блузка с короткой талией, пристегнутая к юбке большой булавкой, которая не раз выставлялась на всеобщее обозрение в течение рабочего дня. Но Пегги столь серьезно отнеслась к своей новой работе, что на булавку совсем не обращала внимания, лишь изредка рассеянно поправляя ее».

Пегги велели занимать стол, стоявший прямо напротив входной двери и служивший подставкой для телефона. Поскольку аппарат был единственным на двенадцать человек, работавших в комнате, он был постоянно занят и всегда кто-нибудь, разговаривая, сидел на краю Пеггиного стола. А кроме того, и стол, и стул были так высоки для нее, что сидя она не доставала ногами до пола. Но Пегги не жаловалась.

Ее первое задание — заметка под названием «Девушка из Атланты — свидетельница революции в Италии» — представляло собой интервью с миссис Хайнс Гонсалес, которая три месяца провела в Европе, участвуя в международной ярмарке верхней одежды. Пегги намеревалась сделать из этого интервью своего рода репортаж о последних европейских модах, однако миссис Гонсалес упомянула, что, когда она находилась в Риме, там как раз произошел военный переворот и к власти пришел Муссолини. Пегги в конце статьи также коротко упомянула об этом, хотя имя Муссолини ей ни о чем не говорило. Однако сам Энгус Перкенсон переставил этот абзац в начало заметки и сурово отредактировал ее, превратив из интервью о модах в заметку о политике.