Марш Турецкого - Фридрих Незнанский

- Все! Директор велел не пущать! Закрыт магазин!

Да, собственно, что бы я успел купить всего за пять минут? Чуть посомневавшись, я отоварился в киоске почище, где были не только бутылки, но и банки. Скромный ужин следователя, семья которого благополучно отдыхает в Прибалтике: лосось, соленые огурцы, пакет печенья и бутылка водки. Продавец утверждал, что водка высшего класса.

- Да я ж здесь каждый день торгую, зачем мне постоянных клиентов суррогатом поить? Он был едва ли не возмущен моими подозрениями в происхождении напитка. Я только на складах товар беру, никаких левых дел. Могу и сертификат качества показать.

Он стал яростно рыться в недрах ларька, но я милостиво сказал:

- Ладно, ладно, верю на слово. Спасибо.

- Вам спасибо, парень расплылся в улыбке.

Дома, в своем временном жилище у метро "Беляево", я прямо с пакетом в руках набрал Маринин номер:

- Алло! Марин, дуй ко мне, пировать будем! У меня лосось есть.

- А хлеб есть? А картошка? Марина слишком хозяйственно восприняла заявление о предстоящем пиршестве.

- Водка есть, уклончиво ответил я.

- Все понятно, она рассмеялась, жди меня, как соловей лета, сейчас буду.

- Как соловей лета, как рюмку у буфета, как девушку кадета, пообещал я ей.

Хрен с ними со всеми следственными проблемами! Есть кое-что в жизни поважнее. Например, выпить водочки, глядя в веселые глаза Марины. Свой служебный долг я на этот вечер решил заархивировать.

Марина пришла через полчаса, в руках она держала громадную полосатую сумку, набитую продуктами.

- Ну показывай, что ты там принесла, фея из страны жратвы. Я строго смотрел на Марину, хотя мне очень нравилось, что она вдруг проявила такую поистине материнскую заботу обо мне.

Я был… как бы это получше сформулировать… Ну тронут, что ли… Она выуживала пакеты.

- Так… вот хлеб, это картошка…

Можно в мундире, предложил я, с сомнением глядя на картошку.

- Да ладно, я сама почищу, рассмеялась Марина, это вот перец фаршированный, нужно только подогреть, он из кулинарии, ужасно вкусный, а это…

Она торжественно извлекла красиво оформленную коробочку с аппетитными шоколадными крошками, орешками и зернышками на яркой картинке:

- Это мюсли!

- Мюсли? опешил я.

- Именно! Как я могла устоять перед таким названием? Сейчас и узнаем, что это такое. Нет, лучше позже, они, похоже, сладкие.

Я повертел коробку в руках, на ней и вправду по-немецки было написано: "Мюсли". Охренеть можно, честное благородное слово.

Прямо- таки страшно "помюслить", чего только сейчас нет? Даже торт "Птичье молоко" и тот на каждом углу. Раньше на него запись в магазине вели чуть ли не на месяц вперед, а нонеча ешь, только рот успевай разевать. Да двадцать тысяч не забудь из кармана выложить.

Впрочем, до десерта у нас дело не дошло. Умяв две тарелки румяной, нажаренной Мариной картошки и съев почти всего лосося, потому что Марина едва притронулась к еде, а также распив на пару полбутылки водки, мы почему-то оказались совсем не за чайным столом, а вовсе наоборот в постели.

Среди ночи я встал, чтобы попить воды. Потом пришел из кухни в комнату и, стоя у раскрытого окна, закурил. Там, в доме напротив, горело всего два или три окна, ночной воздух был прохладным и нежным. Я взглянул на Марину.

Она безмятежно спала, раскинувшись на кровати. Одна рука лежала поверх простыни, другую она подложила под голову. Она сладко причмокнула во сне.

И тут я увидел наглого жирного комара на стене. Такого я стерпеть не смог. Схватив с тумбочки какую-то газету, я свернул из нее орудие убийства.

От громкого хлопка Марина не проснулась. И хорошо ведь я промахнулся. А не так-то легко признаться возлюбленной в своем поражении в битве с крошечным беззащитным насекомым.

Отбрасывая газету в угол, я машинально взглянул на нее. Это была "Вечерняя Москва", которую я конечно же еще не читал. Мне бросился в глаза витиеватый заголовок "У Шерлока Холмса есть собственный клуб". На фотографии веселые люди в клетчатых кепках демонстративно курили трубки в каком-то интерьере. Под фотографией жирным шрифтом в рамочке было набрано: "Очередное заседание Клуба состоится завтра, 9 августа, в 19.00 в Центральном доме медработника".

Что ж, каждый сходит с ума по-своему, пожал я плечами, укладываясь на свободное место. Все-таки Марину пришлось чуть подвинуть. Но она продолжала спать как сурок.

Я проснулся под звуки песни.

"Я буду долго гнать велосипед, среди полей его остановлю…" Дальше слова песни обрывались, превратившись в простое намурлыкивание мелодии, видимо, Марина знала только эти первые строки.

Приятной неожиданностью было то, что она не просто пела, а сопровождала пением трудовой процесс.

Мой одежный шкаф был настежь распахнут, и Марина по одной выуживала из его глубины мною постиранные, но не поглаженные рубашки. В комнате приятно пахло свежевыглаженной тканью.

Это напоминало мне детство, когда мама перед школой гладила мне белую рубашку и пионерский галстук. Только она обычно не пела.

Марина не заметила, что я проснулся, и я мог сквозь полуприкрытые веки наблюдать за ней. Трудно было поверить, что эта неорганизованная и взбалмошная девчонка может с таким старанием и так рано поутру отглаживать воротнички мужских рубашек.

Сам процесс, похоже, доставлял ей удовольствие. Да и мне, честно сказать, тоже. То есть я имею в виду, конечно, не процесс глажки, а исключительно наблюдение за тем, как это делает для меня красивая женщина.

- О! Да ты, никак, проснулся! обрадованно спросила Марина, заметив неуловимые, как мне казалось, движения прикрытых век.

- Угу, честно ответил я.

- Подглядываешь? с деланной укоризной сказала она. Иди умывайся и вари кофе, я тут тебя обихаживаю, а ты, уж будь добр, меня корми.

Я быстро натянул джинсы и футболку и отправился умываться. Перед тем как варить кофе, я заглянул в комнату и застыл от удивления. Покончив с рубашками, Марина занялась маскарадом.

Она надела мой прокурорский китель и подаренную матерью кепку цвета хаки, которую я никогда не носил, сочтя слишком экстравагантной. Марина рассматривала себя в зеркале. По мне, так она напоминала глупого подростка, но ей, видимо, казалось иначе.

- Я похожа на прокурора? кокетливо спросила она и рекламно улыбнулась.

Чтобы я мог ее лучше рассмотреть и оценить, она встала напротив открытого окна и приняла напряженную позу провинциальной манекенщицы. И тут…

Я даже не понял, что произошло. Марина как-то взмахнула руками и стала медленно падать лицом вперед, на шаткий гладильный столик.

Я не мог этому поверить, но уже, кажется, понимал, что случилось самое страшное. Я подхватил ее на руки. Из левого виска тонкой-тонкой струйкой текла кровь. Марина была мертва…

Осторожно положив Марину на диван, я выхватил из раскрытого шкафа джинсовую куртку. Во внутренний карман я сунул "макаров" и, на ходу надев куртку и втиснувшись в кроссовки, выскочил за дверь. И через три ступеньки помчался вниз.

"Скорая помощь" была уже не нужна. А пуля предназначалась мне. Стрелять могли только из дома напротив. Или из окна какой-то квартиры, что маловероятно, или с крыши. Скорее всего, из лифтовой надстройки.

Если бы оттуда стрелять пришлось мне, то я бы выбрал или первую, или вторую от левого края дома. Обе они находились почти на уровне моего окна, чуть наискосок.

Было полвосьмого утра, люди уже начинали выходить из дома, чтобы отправиться на работу. И тут меня осенило. Я вспомнил, как убили Дэвида Ричмонда. Это явно была та же рука.

В моем мозгу как бы отпечатался его фоторобот: я знал убийцу в лицо.

Около пятого, последнего подъезда я увидел интеллигентную старушку, с трудом удерживающую на поводке какого-то беспородного пса. Пес рвался в подъезд, а старушка вроде бы уговаривала его еще погулять.

Я подскочил к ней и, кажется, напугал. Но слово "прокуратура" подействовало на нее успокаивающе. Как мог, стараясь сосредоточиться, я описал ей внешность убийцы Ричмонда. И попал в точку.

Старушка оказалась сообразительной и сразу показала мне, куда быстрым шагом направился невысокий молодой человек с короткой бородкой и "дипломатом" в руке.

- Вот через спортивную площадку, я его успела рассмотреть, потому что на него Джек залаял.

Кивнув на ходу, я побежал в сторону метро, огибая спортплощадку и общежития слева. Если преступника на Профсоюзной ждала машина, то его уже и след простыл. За пять минут можно было уехать и смешаться с утренним потоком автомобилей.

Я рванул к метро, понимая уже практически полную безнадежность погони.

Когда я выскочил на платформу, в обе стороны, набирая скорость, уходили поезда…

Мой и так мизерный шанс свелся к абсолютному нулю…

Сзади кто-то похлопал меня по плечу. Я по инерции резко повернулся и отскочил в сторону. Это был молоденький усатый милиционер. Он удивленно смотрел на меня, сжимая в руках резиновую дубинку.