Дети ржавчины - Михаил Тырин

–  Кто‑нибудь знает, куда мы едем? – спросил я, чтобы разрядить тягостное молчание.

Ответом была подозрительная тишина. Переспрашивать, унижаться мне не хотелось, но терпеть пренебрежение было также неприятно. Через минуту заговорил возница.

–  Прорва разрушила полотняную мастерскую Лучистого. Обломки посланника упали прямо на крышу. Нужно поискать уцелевшие вещи.

Я сказал «угу» и попытался увидеть Холодные башни. В эту минуту цокот копыт стал более гулким, мы выехали на круглую площадь.

Я невзначай повернул голову. И тут мое сердце будто кольнуло ледяной иглой.

Спокойно. Главное – спокойно.

В центре площади приподнималось широкое овальное возвышение из серого камня. На нем я увидел очень ржавую деформированную конструкцию, напоминающую поваленную набок буровую вышку. Вытянутая десятиметровая пирамида, собранная из балок и уголков, направляла свое острие в сторону Холодных башен.

У меня по коже поползли мурашки. Забыв про все на свете, я соскочил с повозки и подбежал к постаменту. Память, как разорванная артерия, толчками, порциями, всплесками выдавала обрывки картин и образов, которые непременно сходились на этой ржавой железке, открывшей мне на мгновение окно в иную жизнь.

Вытянутый железный корпус. Острый наконечник… его нет, видимо, отломился. По бокам и сверху должны быть короткие округлые крылышки, их тоже нет, остались только обломки. Изогнутая дуга наверху – это то самое место, к которому крепился край стеклянного колпака…

Передо мной – остов истребителя. Я протянул руку и коснулся шершавой ржавчины. Меня словно прошило током. Я не знал, с чем сравнить это чувство. Словно бы проснулся – и обнаружил в руках сокровище, которое только что видел во сне.

Только тут я заметил, что с повозки раздаются негодующие крики. Меня ждали. Я провожал умерший истребитель глазами, пока мы не свернули за угол.

–  Что это было? – спросил я. Словно повисла тишина. Похоже, меня тут не очень любили.

–  Старая вещь, – ответил через некоторое время возница. – Давно здесь поставили, чтобы отпугивать посланников.

–  Много она отпугнула, – с презрением проговорил кто‑то из работников.

–  Сейчас уже никто не верит в старые вещи, – мирно согласился возница.

«А зря, – подумал я. – Во что еще верить, если не в истребители? Чем бы ни были эти посланники, им стоило бояться истребителей. По крайней мере, раньше».

В этот момент я понял, что означали металлические детали, за которые в конюшне привязывали лошадей. Это части древней системы обслуживания истребителей. Может, топливный трубопровод, может, подводка энергии для каких‑то инструментов. Меня это открытие уже не взволновало и не обрадовало. Собственно, чему теперь удивляться?

Вскоре мы оказались на окраинах. Я увидел настоящие трущобы – нагромождения серых уродливых лачуг, среди которых ковырялись люди. Видимо, это были те, кто стекался к городу, чтобы обрести защиту под сенью Холодных башен. Но поскольку никто их здесь не ждал, пришлось осесть на дальних пустырях, настроить убогих жилищ из камней, кусков дерева и старого железа. Чем они жили, как добывали свой хлеб – пока я не мог понять.

Хижины были настроены беспорядочно, поселение не имело и намека на улицы или перекрестки. В конце концов наши повозки намертво застряли в путанице домов и мусорных куч. Нам пришлось продолжать путь пешком.

Место катастрофы было видно издалека. Обломки посланников возвышались над серыми трущобами, как кости гигантского животного. Может, они и были костями. Я еще этого не понял. Мне были видны несколько самых больших обломков – один закручивался спиралью, как разрез морской раковины, другой весь состоял из угловатых ячеек и пучков тонких стержней. Что это было – машина или организм, – я не знал.

Наконец показались первые следы разрушения. По правде сказать, груды щепок, камней и разбросанные повсюду вещи наводили на мысль о свалке, а не о городских развалинах. Но иначе и быть не могло, если город изначально создавался из подручного мусора.

По руинам ползали люди, растаскивали руками обломки, доставали уцелевшее барахло. Одна женщина – страшно худая и почти безволосая – уставилась на нас, опознав людей, которые пришли расчищать завалы.

–  Здесь поищите, – растерянно сказала она, показывая на обвалившийся дом. – Должен быть мальчик. Я одна никак…

Ее отстранили с дороги, и мы пошли дальше. Вскоре нас окликнули. Двое старост сидели на камнях и варили на костре какую‑то баланду. Я понял, что это и есть место, где нам предстоит работать. Старосты были усталыми и продрогшими – похоже, они всю ночь стояли здесь на посту.

Мы с ходу приступили к делу. Вытаскивать бревна было нелегко, и наша работа сначала текла вяло. Но потом появился возница с отпряженной лошадью. Мы цепляли бревна и крупные обломки веревкой, а лошадка оттаскивала их в сторону. Все найденные вещи – будь то моток полотна или помятая железная кружка – мы складывали в кучу, за которой приглядывали старосты.

Я не увиливал от тяжелой работы, как здесь было принято. Наоборот, если напарником попадался старый и явно слабый человек, старался брать самую трудную часть на себя. Из‑за этого мои отношения с коллективом заметно потеплели. Люди потянулись ко мне, некоторые даже пытались со мной разговаривать или шутить. Шутки их, правда, были слишком бесхитростными, но я все равно посмеивался – из вежливости.

Все то время, пока нам приходилось отгребать кучи щепок, завязывать узлы и ворочать железки, я не упускал случая лишний раз взглянуть на обломки посланника. Оказалось, их вокруг немало – мелкие куски попадались повсюду. Их выделяли из окружающего мира и форма, и цвет – когда черный, когда темно‑серый, а когда и белый, но во всех случаях чистый, насыщенный и ровный.

Все обломки были разные. Я заметил, что люди стараются обходить их стороной.

Когда я в очередной раз относил в кучу несколько уцелевших кусков от ткацкого станка, моя нога зацепилась за какой‑то предмет, торчащий из земли. Я не поленился нагнуться. Это была металлическая пластина, покрытая слоем засохшей глины. Я вытащил ее, всколупнул корку. Под ней блеснул очень тонкий, искусно выделанный узор. В длину пластинка достигала, как мне показалось, сантиметров двадцати пяти, и всю ее поверхность покрывала сеть спиралей и завитушек. Ржавчина совершенно не тронула их.

–  Счастливая примета – найти старую вещь, – одобрительно сказал проходящий мимо парнишка по имени Прервавший Путь.

–  Что это? – спросил я.

–  Кто ж знает? Можешь сходить к толкователю старых вещей, если есть пара лишних клинков. А лучше сделай из этой штуки себе нож. Говорят, такое оружие приносит удачу.

Подошли и другие работники, пластинка пошла по рукам. У всех моя находка вызывала одобрение, но ни у кого не вызвала зависти. Я понял, что по здешним меркам серьезной ценности эта штука не представляет. Сунув ее за пояс, я вернулся к работе.

Время было уже почти обеденное, но никаких признаков приближающегося перерыва я не заметил. Мы все так же раскапывали завалы, куча спасенных вещей росла, а мой пустой желудок все чаще напоминал о себе – сначала тактично, потом возмущенно.

Наконец староста разрешил отдыхать. Мы расселись на бревнах, и тут я понял, что все достают еду, принесенную с собой – из‑под рубах, из поясных сумок. У каждого была или сушеная рыба, или кулек с размоченной кукурузой, или на худой конец пара яблок. У всех, кроме меня, естественно. Я и понятия не имел, что едой надо запасаться самостоятельно.

–  А ты чего не ешь? – равнодушно спросил заросший старик, хрумкающий рядом со мной капустными листами.

–  Не успел ничего с собой взять, – с надеждой сказал я.

–  А‑а… – понимающе кивнул старик. – Зря.

Они все сидели и жевали, не замечая моего голодного взгляда. В этот момент я понял – они вовсе не жадные. Это совсем другое, они просто не знают, не имеют представления, что можно помочь ближнему просто так, без ответа, без сделки. Им этого в свое время не объяснили.

Клянчить объедки я не собирался, поэтому встал и пошел прочь, чтобы не видеть, как другие глотают и давятся.

Я остановился, когда дошел до одного из довольно крупных обломков, размером в полтора человеческих роста. У него была сложная многослойная структура, напоминавшая разрезанную пополам матрешку. Первый слой – толстый и почти черный, дальше вглубь – все тоньше и светлее. Я сидел на корточках и разглядывал, пытаясь найти хоть какую‑то зацепку для своей капризной остаточной памяти или хотя бы для воображения и интеллекта. Поди разберись, из чего сотворена эта штука – из металла или кости, из хитина или пластика…

–  Не следует приближаться к посланникам Прорвы, – раздался за спиной знакомый голос. – Даже к мертвым.

Обернувшись, я увидел нашего возницу. Он подошел и деликатно потянул меня за рукав.

–  Я мог бы рассказать про десяток ужасных болезней, которые поражают слишком любопытных.