Добрый царь Ашока - Галимов Брячеслав

– Такого не будет никогда, – твёрдо произнёс он. – Наш царь забыл о настоящей жизни. Государство в том или ином виде существует с тех пор, как боги создали людей: даже у диких племен, живущих в джунглях, есть подобие государства – власть одних над другими, а также порядки, которые должно соблюдать; есть и наказание за нарушение этих порядков и за покушение на власть. Без этого человек превращается в опасное животное, которое в любой момент способно причинить вред окружающим или самому себе. Мудрец сказал: «Государство – не что иное, как намордник для усмирения плотоядного животного, называющегося человеком, для придания ему отчасти травоядного характера». Другой мудрец учит нас: «Государство существует не для того, чтобы превращать земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад». Очевидно, что все усилия, все методы и средства государства являются необходимыми, удерживающими людей в рамках, в которых они сами себя не способны удержать. Люди не делаются лучше, они становятся только хуже: пороки, свойственные человеческой природе, усиливаются со временем, и если их не сдерживать жёстко и решительно, человечество погибнет. У диких людей пороки тоже дикие, примитивные; у людей развитых – развиты и пороки, они изощрённые, глубокие и куда более опасные, чем пороки примитивных людей.

Разве можно это исправить? Сколько людей захотят исправиться? Единицы! Для них государство, может быть, не нужно, но подавляющее большинство людей воспримет любое его ослабление как вседозволенность, – и страшно себе представить, что тогда произойдёт!

Порочные страсти, бушующие в душе человека, неистребимы: они сродни тем страстям, что бушуют в мире, во всей Вселенной. Без них не было бы ничего, их можно назвать силами зла, но можно – силами созидания. Земля – часть этого бушующего мира; не забывайте, она была одной из адских планет, пока Кришну не спас её из ада. Но страсти продолжают кипеть на ней поныне, – и будут кипеть, пока она есть. Царь хочет остановить их, он хочет покоя, значит, смерти всему земному, но, к счастью, кипение страстей, пороки, а стало быть, жизнь ещё долго будут существовать, – и вместе с ними государство было, есть, и будет! – закончил свою речь Мукеш.

– Первый раз вижу его таким взволнованным, – шепнула Кумари сыну. Самади отмахнулся от неё и спросил Мукеша:

– А если оставить все эти заумные вещи? Что нам делать, визирь?

– Ждать, – коротко ответил Мукеш.

– Чего ждать? – скривился Самади.

– Ждать своего часа, – пояснил Мукеш. – Царь сам готовит своё падение. Скоро в стране начнётся смута: брат восстанет на брата, сосед – на соседа. Много будет воровства, много преступлений, – и вот тогда придёт наш час. Ты и великая царица, – Мукеш поклонился Кумари, – станете олицетворением порядка, и власть сама придёт к вам в руки.

– Ждать, ждать, ждать! – раздражённо пробормотал Самади. – Сколько можно ждать!

– Он молод и нетерпелив, – сказала Кумари визирю, – но царь из него выйдет неплохой.

– Особенно, если ты будешь помогать ему, великая царица, – почтительно проговорил Мукеш.

– И ты, великий визирь, – ответила она.

Самади пробурчал что-то невнятное и отвернулся от них.

Уход

«Поклонение и хвала Ему не останутся невознаграждёнными; и если поднесён даже один цветок, то и это влечёт за собой награду, называемую раем и конечным освобождением», – так было написано над входом в пещеру. Когда-то в ней провёл несколько дней сам Будда, предаваясь возвышенному созерцанию. С тех пор люди, верящие в его учение, приходили сюда, поодиночке или вместе, чтобы воздать почести ему, – но по поводу изображений Просветлённого у них возникли разногласия.

Те, которые приходили поодиночке, говорили, что любое изваяние Будды может стать кумиром, которому будут поклоняться, будто это и есть Просветлённый. Не смешно ли, говорили они, кланяться каменному истукану и в нём искать защиты и покровительства? Нет, присутствие Просветлённого может быть выражено только символами, – такими как фигура лошади, знаменующая собой его самоотречение, дерево бодхи, символ его просветления, колесо, указывающее на первую проповедь Будды в Оленьем парке, и ступа – место, где он обрел вечный покой.

Те, которые приходили вместе, утверждали, что изображение Просветлённого должны быть и в камне, и на деревянных досках, и на стенах. Будда взял на себя страдания людей и указал им путь к спасению, – точно так же его последователи должны оказывать помощь людям в их поиске. Известно, однако, что благородные законы дхармы могут быть переданы от человека, уже вдохновлённого, к человеку, ещё не вдохновлённому, посредством благочестивого акта, – а что может быть более благочестивым, чем совместная молитва перед ликом Просветлённого?

Приходящие поодиночке и приходящие вместе никак не могли договориться между собой, – в результате, они стали отдельно рыть пещеры для поклонения Просветлённому: одни по левую сторону от пещеры, где он останавливался, другие – по правую. Пещеры, где поклонялись приходящие вместе, были украшены скульптурами и росписями на стенах, потолках и колоннах. Здесь была представлена вся жизнь Будды, наглядный пример для его учеников; здесь же в огромной пещере, чей свод уходил далеко ввысь, была большая скульптура Просветлённого. С умиротворённым лицом он сидел в позе созерцания, его правое плечо было обнажено, а тело покрывала простая накидка; вздымая руку в священном положении «абхайя мудра», он благословлял пришедших к нему. Царь Ашока тоже был изображён в этой пещере – на той же стене, возле которой стояла статуя Будды. Фрески показывали благочестивые деяния Ашоки, раздачу им милостыни, основание храмов и монастырей; на одной из них он останавливал охотника, собиравшегося убить оленя.

Раньше Ашока любил бывать в этих пещерах, но теперь не мог найти здесь уединения, – паломники, приходящие к Будде, неотступно следовали за царём и просили разрешить их споры. Дело доходило до серьёзных столкновений, об одном из них царю рассказал Питимбар, приехавший сюда за несколько дней до Ашоки.

– Ссора произошла из-за воды: есть ли в ней тайная сила и может ли вода очищать грехи. Одни говорили, что может, другие возражали, что нет, – говорил Питимбар. – Я хотел успокоить спорщиков, мне вспомнилась притча об очищении от грехов. Ты, конечно, слышал её?

– Нет, – ответил Ашока, – но, может быть, мы обойдёмся без неё? Сейчас не время для притч.

– Отчего же, разве мы куда-нибудь торопимся? – возразил Питимбар, – Если я не расскажу тебе притчу, мой рассказ потеряет всю свою соль, – а кому нужна безвкусная пища?