Паломничество жонглера - Владимир Константинович Пузий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знаю насчет «костомера», а братнины-то шмотки я и с закрытыми глазами б узнал, никакие кости мерить не надо! — окрысился широкоплечий. Кто-то в толпе на это скабрезно хихикнул, но от комментариев всё-таки воздержался. И Кайнор его понимал. — И промежду прочим, — продолжал широкоплечий, — племяха моя тоже с того начала: прибегла и грит, дескать, чужак в папкиних штанах да куртке!
— А давай-ка спросим у него самого, как одежда твоего брата на нем оказалась, — предложил Борк, кивая на Кайнора.
В толпе одобрительно загомонили. Конечно, интересней было бы, если б братан покойного взялся-таки ухайдокивать пришлого, но и так ничего, занятно выходило.
«Ну и что мне рассказывать? — мысленно застонал Кайнор. — Правду?! Так не поверят же! Я бы и сам не…»
— Отвечай! — громыхнул над ухом широкоплечий. И для доходчивости ткнул Кайнора кулаком под ребра. — Видишь, ему неча сказать, он-ить и отбрехаться не может!
Борк-Шрам присел так, чтобы заглянуть в глаза Гвоздя:
— Говори.
— На мне вправду чужая одежда, — прохрипел тот, жалея, что слова получаются такие истрепанные, как ветошь на нищем. — Я снял ее с человека, который, когда я его нашел, был мертв уже сутки, если не больше. Он утонул. Есть в Соснах хотя бы один врачеватель?
Конечно, врачеватель был — и Кайнор знал это. Но Гвоздю требовалось завладеть вниманием толпы, увлечь их мысли в другом направлении. Чтобы ни у кого и тени подозрения не закралось, что он врет или что история, которую он им рассказывает, может быть полуправдой.
Шел, нашел, поменялся одеждой. А откуда шел, почему поменялся — кто об этом задумается? Борк-Шрам, но Борк промолчит. Главное, чтобы остальные…
— Господина Туллэка сейчас позовут, — крикнул кто-то из толпы. — А зачем?..
— Человек, с которого я снял одежду, лежит на берегу реки. Я отведу вас туда, и пусть ваш Туллэк определит, отчего он умер. Это на случай, если вы не поверите собственным глазам и никогда не видели утопленников.
— Никуда ты не пойдешь, — мстительно усмехнулся широкоплечий. — Здесь полежишь. А мы сами сходим-поглядим. Всё равно тело братана нужно будет сюда нести, — объяснил он Борку-Шраму. — Ну, не прямо сюда, добавил, заметив безрадостное выражение на лице трактирщика, — вообще в Сосны. Вот и разберемся.
— Дождитесь таарига и идите вместе с ним, — велел Борк-Шрам. — Господин Туллэк скажет, отчего умер твой брат. А таариг — какое отношение к этой смерти имеет наш пленник. — Трактирщик, разумеется, не хотел, чтобы кто-то догадался о его знакомстве с Кайнором. Тот очень хорошо понимал его, Гвоздю и в голову не пришло бы обижаться за то на Борка-Шрама.
Да уж, кроме как на самого себя, обижаться не на кого! Утопленник ведь предупреждал…
Что-то — не мысль даже, а легкая дрожащая тень воспоминания всколыхнулась вдруг в Кайноровой голове. Какая-то… темнота… да, темнота, коридор или зал, погруженный в темноту, заполненный ею от пола до потолка, и он, Кайнор, лежащий на небольшом каменном возвышении, с раскинутыми в стороны руками, с глазами, уставившимися в невидимый свод. Но свод точно был, с него на Кайнора сыпались пыль и мелкие клочки паутины, как будто там что-то двигалось — и эти падающие пылинки отмечали невидимое глазу движение. Испугался ли Кайнор? Да — сейчас; а тогда он попросту не понял, что происходит. Он спал? Кажется, спал. Кажется, это случилось, когда…
Его отвлекли, вернули к реальности — в «Трех Соснах» намечались кое-какие изменения в составе толпы. Причем настолько серьезные, что дородная бабища, по всему — жена утопшего и матушка конопатой Матиль, перестала картинно убиваться и сдвинулась к стеночке. А потом и остальные расступились, пропуская в трактир средних лет мужчину с уже наметившейся лысиной и значком таарига на зеленом кафтане. Лысина и значок блестели одна ярче другого, а вот взгляд у местного таарига был тусклым, словно тот спал на ходу.
— Этот? — не сказал, а зевнул таариг.
— Этот! — убежденно закивал широкоплечий.
— Что говорит?
— Что не убивал.
— Это все говорят, — поморщился таариг. — Еще что?
— Что братан мой утоп, ваш'справ'дливость!
— Место указать берется?
— Да мы сами найдем, по следам, а этот… пусть лучше тут побудет, а? Это ж его на себе волочь… а вдруг еще сбегёт, паску… — Широкоплечий наткнулся взглядом на по-прежнему мутно-сонные глаза таарига и иссяк.
— Борк, выбери, кого хочешь, для охраны, и чтоб долежал тут в целости и сохранности, пока мы вернемся, — бросил таариг трактирщику. — То есть бить можешь, если нужно, но чтоб говорить потом мог и соображал. И хотя бы один глаз целым оставить. Понял?
— Да, ваша справедливость.
— А ты, ты, ты и ты — со мной. Савдир, лошадь приведи, да живо! Повезем на ней покойника. Господину Туллэку, как явится, велите, чтоб тут нас дожидался. А остальным — разойтись, — скучающе велел он толпе. — Или вы уже с графского поля урожай собрали?
«Ага, — невпопад подумал Кайнор. — Значит, не цыплят они считают, а урожай собирают. Хэ!..»
Народ, следуя повелению власти предержащего, рассасывался. Только застыли у входа отобранные Борком-Шрамом громилы да Матиль решила, что сказанное тааригом ее не касается. Дождавшись, пока одни уйдут, а другие потеряют к ней интерес, она подошла к столу, на котором лежал распятый, что твоя священная жертва, Кайнор.
Теперь-то он понимал, почему конопатая, отвечая, не смотрела ему в глаза. Видимо, по дороге в Три Сосны разглядела одежку на Гвозде. Мог бы и догадаться!
Гвоздь постарался повернуться так, чтобы видеть Матиль. Та стояла, сосредоточенно разглядывая его побитое, с подсыхающей кровью лицо.
— Я не убивал твоего отца, — прошептал Кайнор. — Всё было именно так, как я рассказал.
— Я знаю, — улыбнулась она.
И, охнув, вдруг начала медленно оседать на пол. Только тогда Гвоздь заметил, что зрачки у девочки вертикальные, а радужка золотистого цвета.
* * *
В тот самый момент, когда Иссканр стоял перед Змеиным мостом и решал, как поступить с собственным будущим, в Северном Сна-Тонре — в квартале ступениатов, у рынка Срезанного Кошелька — четверо головорезов сидели в засаде. Они поджидали добычу — не кого-то конкретного, просто любого припозднившегося путника. Один из них, долговязый, в шляпе с пером ворона, смотрел на лежащий у него на ладони камешек молочного цвета размером с пуговицу. Остальные с надеждой вглядывались в ночь и на языке жестов спорили о достоинствах девиц из заведения Носатой Грикке.
И хотя ни Иссканр, ни четверо бандитов и не подозревали о существовании друг друга, в
