Земля от пустыни Син - Людмила Коль

— Как учили.

— В том-то и дело. Считают, что общество, в которое они попали, нужно переделать, оно их не устраивает, раздражает, они хотят приспособить его к себе, а не себя к нему. Для меня это — как «отрыжка» советскости мышления, не более того. Я понимаю принципиальность и прямоту. Но, с другой стороны, с людьми иногда трудно контактировать именно из-за этого, из-за их «упертости», что ли. Такая прямолинейность и негибкость, мне кажется, является недостатком, ты не находишь?

— В определенных ситуациях — разумеется.

— А это именно такая ситуация. Ведь мы живем в этом обществе и должны принимать правила игры этого общества, то есть не ломиться в чужой монастырь со своим уставом. Они — другие, и это нужно принять, если жить здесь. Я довольно откровенно выразила когда-то свое мнение, но на меня так набросились, что я больше стараюсь не выступать. А уж их мужей ругать — святое дело. И главный козырь: диван, телевизор, газета.

— В принципе, у нас то же самое, — хмыкает Таня, вспоминая «любимые увлечения» Кости.

— Конечно. Поэтому меня удивляет, когда многие хранят в себе замашки интеллигентщины и хотят навязать всему миру свое интеллигентское мировоззрение: мы наш, мы новый мир построим, и все это должны принять. Так и живут тут на обочине, никак не вживаясь в западный образ жизни и ничего про запад не понимая.

— В супермаркете отовариваться — это, конечно, не означает жить в обществе…

— Потому и кричат, что все плохо.

— Ну, у вас тут свои проблемы, нам бы такие, — улыбаясь про себя, замечает Таня. — Вообще, это все не мое.

— Откуда ты знаешь, что твое, а что — нет?

— Мне так кажется.

— Для меня главное — чтобы не напрягал. Здесь каждый живет сам по себе, никто никого не «достает». По вечерам только необходимыми словами перекидываются. А у нас с ненужными расспросами в душу лезут. Мой, во всяком случае, такой был. Вот и сбежала от него подальше.

— Не знаю… Все-таки разница менталитетов… Это не для меня.

— Никогда нельзя что-то категорично утверждать. Сама не знаешь, как обернется.

— Ладно, закрываем дискуссию, — говорит Таня и углубляется в туристический буклет с планом города. — Давай лучше сходим в Музей майолики — указано, что он где-то рядом.

— Обязательно! И фабрику посетим и в магазин зайдем.

— Отлично, заодно сувениры куплю.

Из электронного почтового ящика Тани:

Таня!

Как ты добралась?

Замечательно!

Регенсбург — очаровательный город, по-другому сказать не могу. И если бы времени было больше, я бы, наверное, не устала целыми днями бродить по его улочкам. Башни, Ратуша, Собор Святого Петра, дворец бывшей королевской фамилии (курфюрста, конечно) Турн унд Таксис, старинные кирхи, рестораны, кафе, булочные… Я просто в восторге!

Каждый день меня поили изумительным баварским пивом, а потом повезли в Вельтенбург — монастырь 11 века, где варят знаменитое темное пиво.

Света, был даже не обещанный теплоход по Дунаю вдоль скалистых берегов юрского периода с заездом в Кельхайм — чтобы подняться в Зал Свободы, который построил Людвиг I Баварский в 1842 году. Ты там была? Если нет, съезди обязательно! Но это уже — в самом конце. Все так милы, предупредительны и стараются показать как можно больше. Я говорю, что мне неудобно их стеснять, но мне отвечают: «Мы делаем это с удовольствием».

Рада за твои успехи. Где ты сейчас?

Вчера, по дороге в Дрезден, ловила себя на том, что прислушиваюсь и повторяю слова. Ты права: красиво звучит! Стараюсь запомнить: надо же хоть немного понимать.

А как Дрезден?

Я чувствую, что хочу приехать сюда еще раз — мне его мало. Очень уютный, особенно та часть, где меня поселили: она полностью сохранилась и здесь много модерна. Хотя центр тоже восстанавливается. О картинной галерее писать не буду, это особый разговор, как и о той части города, которая вокруг нее. Стоит только поражаться вкусу и изяществу, с которым это создавалось. И хорошо, что осталось на полотнах Каналетто.

Впечатлила экскурсия в Синагогу, благодаря которой евреи сохранили и сохраняют свою культуру и язык.

Послезавтра уезжаю в Берлин. Т.

3

А в Берлине стояла жара.

Июнь был безумно жарким. Просто +34 каждый день. И от палящего солнца нужно было обязательно спрятаться, потому что кожа на спине, казалось, начинает медленно поджариваться, как на сковородке. Спрятаться, все равно куда. Но — куда?..

А вот: огромное здание Рейхстага накрывает тенью очередь, которая медленно движется вверх, по ступеням.

Длинная очередь в Рейхстаг. Да еще в субботу!

А в документальных фильмах под звуки марша чеканили шаг черные колонны — и книги в огонь! Да, в Берлине стоит этот памятник сожженным книгам…

Страшные, отрывистые слова с выхаркиваемыми звуками. Они казались такими всегда…

Таня поднимает глаза вверх, на здание, которое столько раз видела в фильмах. Вон там, та-ам, наверху, развевался красный флаг. А вокруг — камни, битые стекла, и ничего больше… пустота вокруг и — тишина… война закончилась… Она думает: интересно, кто в этой очереди знает, что значит Рейхстаг для русских? Просто очередь, чтобы посмотреть еще одну достопримечательность Берлина…

— Как вы думаете, сколько нам стоять туда?

— Часа два, не меньше.

Жаркое лето в Берлине…

Да, роман такой — «Жаркое лето в Берлине». Она вспомнила. Был когда-то у них.

Потом, когда все распродавалось и кучей было свалено в углу, он лежал сверху, с помявшейся обложкой, бросили туда — авось кому-то понадобится просто так. Ненужная уже книжка… И автор — забытый… забытый… забытый… Разве вспомнят теперь?.. И — бросили в угол…

— Рояль? Нет, не нужен…

— Мы дешево совсем…

— И дешево не нужен.

Открыли крышку, пискнуло одинокое «ля». Почему всегда берут «ля»?

— Старый. Ценный, наверно.

— Конечно. Самим жалко расставаться…

Покачали головой:

— Нет, не нужен… А еще что?

— Вот, смотрите.

Покопались в вещах, вытянули, небрежно положили обратно. Кое-что из посуды — в сторонку. Потоптались — что бы еще? Оглядели пустые стены, кивнули на кучу:

— А это?

— Это просто можно взять, если что-то понравится.

Подошли, порылись.

— Книги в основном…

— Да, все не увезешь с собой на новое место…

Взяли в руки то, что сверху. Пролистнули страницы. Подержали, словно пробуя на вес.

— В транспорте почитаю… «Жаркое лето в Берлине»… любопытно…

Ну да, почему-то всегда потом вспоминался этот роман…

После экскурсии она выходит на улицу. Она ведь еще не была на «Острове музеев», а осталось лишь два дня: послезавтра она улетает. Но, увы, Музей Боде закрыт. Какая досада! Она стоит перед городской схемой и решает, что делать. Какие музеи работают? Там что-то написано, чего она не понимает.

— Sorry, do you speak Russian? — почему-то приходит в голову обратиться по-английски к девушке, которая так же, как она, рассматривает схему.

Девушка стоит спиной. Но Таня после некоторого раздумья, оглядев ее с ног до головы, решает, что она должна быть непременно из России — что-то неуловимое наталкивает Таню на такую мысль.

— Yes, I do, — обернувшись к Тане, отвечает девушка.

Почему Таня обращается к девушке по-английски? Почему та отвечает по-английски? Обе смеются.

— Я совсем не понимаю по-немецки, — говорит Таня и показывает пальцем на объявление, которое прикреплено под планом района: — Что здесь написано?

— Здесь написано, что открыты только два музея, — объясняет девушка.

Они вместе идут сначала в Пергамон, потом — в Старый Музей: как же не увидеть бюст Нефертити! И после всего, уже совершенно уставшие, огибают Собор, выходят наконец на Унтер-ден-Линден и бредут по ней до Парижской площади.

— Может, в кафе? — предлагает Таня.

Они находят кафе, где поменьше народу. Устраиваются за столиком снаружи, заказывают свиные шницели и много-много кока-колы.

Пока еду принесут, они потягивают через соломинки обжигающе-холодное питье, в котором плавают кусочки льда.

— Хорошо, правда? Сразу освежает… — Таня откидывается на спинку пластмассового стульчика и улыбается Ленизе. — Ты надолго приехала в Берлин?

Имя у девушки необычное, Таня никогда такого не слышала, но спросить, откуда оно и что означает, неудобно.

— Еще не решила, — отвечает Лениза, — меня пригласили погостить в немецкую семью. Там двое сыновей, почти мои ровесники, и отец, который их воспитывает.

— А мать? — спрашивает Таня.

— Она два года назад погибла: оступилась и упала с лестницы.

— Час от часу не легче! А как ты с ними познакомилась?