Степан Разин - Андрей Николаевич Сахаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разин выпрыгнул на головное судно одним из первых. С саблей в руке бросился к стрельцам. Так страшен был Степан в своем неистовстве, что даже не сопротивлялись стрельцы. Побросали сабли и пищали на палубу. Да и что они могли поделать против двух тысяч отчаянных храбрецов.
— А ну поворачивай к берегу! — приказал Степан рулевому. Тот беспрекословно повиновался. Караван медленно развернулся и направился в сторону разинского бугра.
Здесь же, на берегу, Разин учинил свою первую расправу над купеческими, патриаршими и государевыми людьми.
Атаману вынесли креслице и поставили посреди палубы. Всех караванных людей собрали на головный насад и поставили перед атаманом. Были здесь боярские приказные люди, сопровождающие караван, купеческие приказчики, всякие служилые люди, стрельцы, ярыжки, кормчие, водоливы, гребцы, грузчики, бурлаки.
На одном из насадов казаки нашли колодников. Истомленные, изголодавшиеся, выходили они на белый свет в железах, с рогатками на шее. Везли стрельцы колодников на поселение в далекую Астрахань, чтобы не мутили в Москве честной народ, не воровали, а жили бы тихо и смирно на промыслах и учугах и работали бы исправно.
Встал Разин, подошел к колодникам, ласково заговорил с ними:
— За что вас, сердешные?
Загудели колодники, заговорили все сразу.
— Ну ладно, — махнул рукой Разин. — Освободите их, робята. Хочете мне служить? Хочете вольными казаками быть, посчитаться с вашими обидчиками?
— Хочем, батюшка! — закричали колодники. Полетели рогатки на землю, сбросили кузнецы железа с ног и рук людей. Запричитали колодники, бухнулись в ноги атаману, А Степан уже повернулся в сторону караванных работников.
— А вы с кем хочете идти? Неужто воеводам да боярам служить будете? Я вам всем даю волю, идите, куда кто пожелает. Силой вас не стану принуждать, а кто захочет идти со мной — будет вольным казаком и добрым другом. Я пришел бить только бояр, воевод да богатых купчин, а с вами, с бедными да простыми, готов, как брат, всем поделиться.
Смотрели ярыжки и стрельцы на атамана, смущали их его небывалые, диковинные речи. А потом бросились к нему, заголосили, начали славить за отеческую заботу.
— Примите их к себе, робята, — сказал Разин, — накормите досыта, чем бог послал, дайте им оружие, определите в сотни. Быть вам, братцы, отныне вольными казаками. А вы что смотрите? — И он грозно повернулся в сторону оробевших боярских и купеческих людей. — Что притихли? Хватит, попили крови народной! Ну, что делать с ними, братцы, — обратился он к работным людям и колодникам, — казнить или миловать? Как скажете, так и будет.
Те нестройно закричали:
— А чего там думать, тащи их, псов, на виселицу! Кинуть в воду, и делу конец, лизоблюды окаянные!
— Бей их, робята! — пронзительно и дико закричал Разин.
Казаки бросились на попятившуюся толпу приказчиков и служилых людей. Одних тут же порубили саблями и сбросили в воду, других для потехи потащили к реке и там подталкивали, загоняли пиками в глубину. Приказчиков с насада богатого московского гостя Василия Шорина потащили к мачте. Знали и на Волге, и на Дону гостя Шорина. Крут и скуп был Василий Шорин. Не одного бедного человека разорил он. Кого давил ссудами, кого прижимал своей широкой торговлей. Приказчики Шорина рыскали по селам и градам, добывали гостю барыши, приносили людям слезы.
Казаки быстро приладили к мачтам петли, потащили к ним шоринских людей. Тащили и приговаривали: «Скоро и до гостя Василия доберемся, дай срок». Повесили приказчиков и принялись за стрелецкого полусотника, целовальников.
Разину тем временем поднесли чарку вина. Атаман выпил и, не ев с утра, быстро захмелел.
— Где спрятали деньги? — набросился он на целовальников. Те упали перед ним на колени.
— Нет у нас, батюшка, денег, не торговали мы нынче. Есть лишь путевая казна, возьми, не прогневайся.
— Не торговали? — распалялся Разин. — А что же вы, сукины дети, в Симбирске да в Казани делали? — Степан выпил еще чарку и совсем захмелел.
— А ну тащи огонь, робята, поджарим сучье племя.
Не только нас огнем пытать. Мы тоже не лыком шиты. Казаки притащили жаровни, стали класть огонь и раскаленные прутья на спины целовальникам. Те корчились, вопили, но о деньгах молчали.
— Зарубить их, — сказал Разин и повернулся к Кузьме Кереитову, который вез колодников. — А тебе мы почет воздадим. Ведь ты царский служилый человек. А пука раздеть его, братцы!
Провожатого раздели и посадили на песок. В руки ему Разин дал ларец от государевой казны.
— Вот и сиди тут, охраняй казну, пока мы из Персии не вернемся, а тронешься с места, из-под земли достанем, изрубим в куски.
Мелкой дрожью трясся от страха Кузьма; прикрывал свою наготу ларцом. А казаки смеялись…
Потом здесь же, на берегу Волги, они устроили свой первый дуван. С насадов стащили в общую кучу все товары, сюда же бросили одежду с убитых людей, собрали всю захваченную на судах казну. Делили долго, истово, по справедливости и поровну, чтоб каждому досталось без убыли и прибыли.
На свои струги казаки перетащили с насадов легкие медные пушечки, ружья, огненный припас. Царские, патриаршие и купеческие знамена разорвали в клочья и бросили в воду, захваченные струги присоединили к своим, рассадили в них новоприбылых людей.
Вскоре атаман приказал свертывать стан.
Весело переговаривались казаки в стругах, поглядывали на своего атамана. И впрямь настоящий атаман Степан Тимофеевич.
А Разин сидел хмурый. Он знал за собой приливы этой неистовой дикой злобы, когда темнеет разум и появляется неутолимое желание все крушить и уничтожать. Степан снова вспоминал купеческих приказчиков, их угодливые, сытые, лица, видел ненависть в глазах стрелецкого полусотника, и снова ярость охватывала его и застилала глаза. Только бы еще где-нибудь добраться до этих воеводских прихвостней, увидеть, как дрожат их руки, как лепечут они жалкие слова пощады под саблями и пиками его казаков.
Понимал Разин, что после ограбления каравана с государевым и патриаршим насадами милости ему ждать больше нельзя. Завтра об этом узнают в Царицыне, а через короткое время — в Москве. И тогда жди новых бед, В иные дни его и всех казаков уже ждало бы самое жестоков наказание. Такое неслыханное дело карали на Москве смертью. Но ныне до Москвы было далеко. Да и что может с ним сделать великий государь, если две тысячи казаков идут за своим атаманом. Волга пустынна. Стрельцов здесь мало. Хилков и Унковский сидят за крепостными стенами. Другие городки, почитай, совсем открыты. Попробуй возьми его. А что будет потом… это дело
