Последний демиург (СИ) - Хабарова Леока

Дрожащей рукой Вереск вытащила огниво из кармана передника. Ударила кресалом о кремень и запалила трут. Во мраке заплясало трепетное пламя.

Ну а теперь... надо оглянуться.

Она задержала дыхание и повернулась резко, будто намеревалась застать неведомое чудовище врасплох. И опять: никого. Ничего.

– Я схожу с ума, – пробормотала Вереск и схватила с прикроватной тумбы кружку, в которой осталось немного воды. Выпила залпом. – Схожу с ума.

Когда скрипнули половицы, и за дверью мелькнула тень, от леденящего липкого страха не осталось и следа.

Милда, – поняла Вереск и устало вздохнула: бояться и трястись от каждого шороха порядком надоело. Сколько же можно? – Это Милда пришла читать свои нотации. Сейчас опять начнёт брюзжать да ворчать, или, того хуже – пичкать едой...

Ну и здóрово!

Предложу старушке разделить трапезу, – решила Вереск. – За разговором ночь промелькнёт, не заметишь. Милда великолепно разбирается в травах и знает целую кучу древних легенд и поверий: с ней не соскучишься. Да и с Аваном если что поможет. А норов у служанки так крут, что призраки сюда при ней и не сунутся.

Ну а если сунутся, она забухтит их насмерть.

Но что же она медлит? Почему не стучит? Стоит себе за дверью со свечой и тяжело, со свистом, дышит, будто пробежала без остановки целую лигу.

– Милда! – тихонько окликнула Вереск. Она понимала, что Авана сейчас не разбудит и пушечный залп, но кричать в голос не рискнула. – Милда, ты чего там...

– Миледи! – тонкий голосок за дверью звучал надрывно, перемежаясь всхлипами. – Миледи, откройте! Пустите меня, умоляю! Она... гонится за мной! Впустите же меня! Откройте! Это я... Дара!

Глава двадцать шестая

Дара…

Вереск застыла, не в силах пошевелиться.

Дара…

Та самая Дара, которую она собственноручно обмыла и нарядила в погребальный саван перед тем, как проводить в последний путь…

Несчастная девочка...

– Откройте! – молил знакомый голос. – Откройте же! Она уже близко! Она…

Страх обрушился лавиной, а леденящая тревога обратилась паникой. Обжигающей, точно брызги кипящего масла. Куда бежать? Кого звать на помощь?

Никто не придёт. Никто не поможет. Никто не видит призраков. Не видит и не слышит. Никто.

Кроме меня…

Дара умерла, – убеждала себя Вереск, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. – Умерла. Её нет. Нет!

Крики стихли. Но наступившая тишина показалась такой зловещей, что Вереск закусила губу, вслушиваясь в мрачное безмолвие.

Смех.

Это, определённо, был смех. Отрывистый, сухой и недобрый.

Такой же, как в ночь смерти Дары…

– Мне всё это кажется, – хрипло прошептала Вереск, в надежде, что звук собственного голоса прогонит наваждение, но кошмар не отступил: свет, что лился из-под двери, стал ярче, словно вместо свечи кто-то зажёг сотню факелов. А сама дверь…

Доски гнили прямо на глазах, покрываясь сероватой плесенью. Засов за мгновение проржавел так, будто полвека пролежал на дне моря.

– Милостивые небеса! – пролепетала Вереск, и дверь распахнулась. Опочивальня Авана наполнилась красным мерцанием: алые блики плясали на потолке, багряные тени забились в углы, по стенам разлились кровавые отсветы.

– Иди к нам! – звали призраки. – Мы ждём тебя! Мы так долго ждём тебя, Вереск!

И Вереск пошла. Точнее, её понесли ноги. Прямо как в тот раз, в северном крыле, когда Безликая заманила её в ловушку.

– Иди же к нам!

– Нет! – Она надрывно закричала, но крик утонул в шорохах, скрипах и леденящем кровь невнятном бормотании. – Нет! Нет!

Дверь проглотила её и исчезла. Вереск обнаружила, что стоит, обнажённая, на винтовой лестнице без начала и конца: стёртые ступени поднимались вверх, растворяясь в непроглядной мгле, и витками спускались вниз, туда, где тьма полыхала алым. Обветшавшие стены, казалось, были раскалены: от них исходил жар, как от шкварчащих сковород Милды. По шершавой поверхности, образуя замысловатые узоры, разбегались трещины. Тяжёлый воздух пах серой и кровью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вереск отчаянно пыталась прикрыть наготу руками. Мысли путались и скакали, точно саранча. Где я? – думала она. – Куда исчезла одежда? Как отсюда выбраться?

– Сюда! – Голос Дары? Неужели… – Сюда, Миледи, сюда! Помогите же мне, умоляю!

Вереск поспешила на зов. С каждым витком становилось всё жарче, и она испугалась, что спускается в саму преисподнюю. Кожа лоснилась от пота, волосы растрепались и спутались, а босые ступни шлёпали по каменным ступеням. Нагота больше не смущала: Вереск начисто забыла о ней, растворяясь в мареве пугающих видений, звуков и запахов.

– Сюда! Сюда!

Лестница не думала кончаться. Оставив позади тысячу ступеней и сотню витков, Вереск привалилась к горячей стене и шумно выдохнула.

Всё. Не могу. Не могу больше!

В боку кололо, к горлу подкатывала тошнота, пот заливал глаза, а страх – душу.

Где выход? Должен же быть выход!

– Должен быть выход, – повторила Вереск вслух, и продолжила путь. – Я должна отсюда выбраться. Должна!

– Сюда, миледи! – звала Дара. – Сюда!

Ступени привели к двери. Такую же дверь Вереск видела в северном крыле. В такую же дверь её засосало сегодня…

Судорожно сглотнув, она положила мокрую от пота ладонь на проржавевший засов, потянула рукоять и вздрогнула от оглушительного скрежета, а спустя секунду её ослепил яркий свет…

Пары танцевали. Кавалеры в расшитых золотом камзолах и дамы в пышных платьях скользили по паркету. Откуда-то сверху лилась музыка, заполняя собой всё пространство. В просторном зале не было свечей: светились сами стены, пол мерцал, а потолок переливался разноцветными бликами.

Вереск замерла, не веря глазам.

Что здесь происходит? Что. Здесь. Происходит?!

Она прикрыла руками всё, что сумела, но этого было явно не достаточно.

Голая! Она совершенно голая среди толпы разодетых нобилей!

Что? Что может быть хуже?

И тут Вереск поняла… Поняла, что может быть хуже.

Они безликие! Все они – безликие!

Нервная дрожь пригвоздила к полу, но бешеным усилием воли Вереск заставила себя двинуться вперёд, сквозь ряды. Она шла, глядя под ноги, и опасалась лишний раз поднять глаза, а безликие танцевали. Танцевали, кружились, кланялись, воздевали руки... изящные белые руки с тонкими, унизанными перстнями пальцами. Никому не было дела до потной, грязной и растрёпанной пришелицы: её попросту никто не видел.

Роскошный, сияющий янтарём, золотом и яшмой чертог упирался в стену столь унылую, что казалось, будто кто-то умышленно решил разбавить приторный блеск бальной залы порцией зловещей мрачности. Кладка выглядела крепкой, хотя заметно крошилась в некоторых местах. К серым камням кандалами и цепью была пристёгнута обнажённая...

– Дара? – Вереск не верила глазам. Она почувствовала за спиной движение, резко оглянулась, но безликие нобили исчезли. Музыка стихла, огни погасли, и чертог погрузился во тьму. Только стену освещали блёклые отсветы. Тусклые и неверные, словно болотные огни. – Дара, это... ты?

– Миледи! – Отроковица вскинула голову. Губы её дрожали. Глаза лихорадочно блестели, но это была она. Дара. – Помогите! Помогите же мне!

– Что... что я должна делать?

– Освободите меня!

– Но... как? – спросила Вереск, разглядывая девичье лицо. Неужели это действительно Дара? А кого же тогда они отправили на погребальной ладье в туман пролива Безмолвия? Или, всё-таки, это бестелесный призрак? Может Дара, как и жёны князя Тито, обречена теперь скитаться по тёмным закоулкам Приюта Рассвета...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Смотрите, – прохрипела нагая отроковица и мотнула головой. Похоже, лишь такая свобода движений теперь ей доступна: кандалы держат крепко – особо не разгуляешься.

Вереск повернулась и увидела, как во тьме возник стеклянный шар, опутанный цепями. Шар висел в воздухе. Парил, без каких-либо на то оснований. А внутри стеклянного пространства трепетала свеча. Правда, от свечи мало что осталось: так, огарок. Полурасплавленный пенёк, что вот-вот превратится в лужу горячего воска.