Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах. - Евфросиния Керсновская

— Тота Фроса! — безбожно коверкала она мое имя. — Ереван… О, это так прекрасно! Наш завод — самый хороший. И соседи — все хорошие люди! Ижених был у меня, Ованес, такой хороший!

Желая сделать самокат соседскому ребенку, она выбрала из кучи брака колесико и, даже не завернув его, понесла через вахту. И — села.

Беспощадной статьи от 7 августа 1932 года уже не было, но начальство решило устроить показательный суд на страх врагам. Показательный — значит беспощадный. И ей припаяли семь лет.

Это и само по себе много. Дать семь лет тюрьмы семнадцатилетней девочке — значит отобрать лучшие годы жизни! Это бесчеловечно. Но направить ее — девушку, почти ребенка — на подземные работы в шахту, туда, где она вынуждена будет вращаться среди озверелых мужчин, зачастую уголовников-рецидивистов, изголодавшихся по женщине, — это преступно!

Она пришла в ужас и инстинктивно потянулась за защитой ко мне — пожалуй, самой старшей и, безусловно, наиболее твердой из всех шахтерок нашей шахты.

И я приняла ее под свою защиту.

Если только могла быть речь о защите: мы вместе шли на работу, но затем она оставалась на лебедке в штольне, а я уходила дальше, в забой. И все же каждый день восемь бесконечно долгих часов она дрожала от ужаса, потому что все имевшие на нее виды запугивали ее.

— Тота Фроса! Мне говорят: «Выбирай одного, и это будет твой муж. Иначе все соберутся и пропустят тебя хором!» Ой, что мне делать? Тота Фроса, я боюсь!

Что могла я ей сказать? Это вполне реальная перспектива. Одна надежда: ее лебедка — на довольно оживленной штольне, и каждый «претендент» будет следить, чтобы она другому не досталась. Но если все же каждый захочет получить свою долю?..

Забрезжила и другая надежда: я написала от ее имени просьбу о пересмотре дела. А вдруг поможет?

Однажды после работы Анджик подошла ко мне очень расстроенная и сказала со слезами на глазах:

— Тота Фроса! Я дала согласие. Сегодня — последний день я девушка… — и слезы градом покатились из ее глаз.

— Кто же он?

— Степаньян.

Глиномес нашей шахты Степаньян… Старый сутулый армянин с гнилыми зубами, слезящимися глазами и вечно мокрым носом. В его обязанность входило налепить машиной пыжей из глины, чтобы затрамбовывать шпуры.

— И… ты его любишь?

— Ой, что ты, тота Фроса! — она вся передернулась от отвращения. — Он такой противный! Но он мой земляк, он меня хоть пожалеет!

— Никто не пожалеет тебя, Анджик, поверь мне!

— Но что мне делать? Скажи, что мне делать?! — и она театрально всплеснула руками.

— Не падай духом! Подожди по крайней мере, пока не придет ответ на твое прошение, а пока что будь возле меня.

Я старалась успокоить перепуганную девочку, но сама была очень и очень неспокойна. Чем могла я ей помочь?!

Мы получаем наряд и собираемся в шахту. Девчата не спешат надевать свои робы — они разговаривают, тихонько напевают песни…

Здесь, в новой раскомандировке, не то, что в старой халупе. Здание двухэтажное, просторное. Я уже переодеваюсь — натягиваю бязевые подштанники со штрипками, рубаху… Стала завязывать штрипки. Вдруг шевельнулась тревожная мысль: «А где же Анджик?» И будто в ответ на этот вопрос откуда-то со стороны лестничной клетки до меня донесся приглушенный вопль:

— Тота Фро…

Крик оборвался, и послышался шум возни.

У шахтера реакция должна быть мгновенной — такова уж специфика нашей работы. И соответственным образом я отреагировала: мгновение — и я, ударом ноги распахнув дверь, ринулась к лестнице. На ступеньках пролета что-то копошилось. В полутьме я разглядела силуэты трех горилл и макаку. Я сразу догадалась о том, что где-то там — Анджик, ведь в «макаке» я узнала Степаньяна.

— Негодяи! — взревела я не своим голосом и, оттолкнувшись от верхней ступеньки, прыгнула, в буквальном смысле этого слова, им на голову. Обеими ногами я угодила одному из горилл прямо в лицо. Затем, всей тяжестью, второму — на брюхо и, вцепившись ему в горло, вместе с ним покатилась на третьего.

Сам «жених», сутулый и кривоногий, уже со всех ног улепетывал вниз по… Нет, даже если и «по матушке», то не «по Волге», а по лестнице.

Что тут было!

Тридцать девчонок завизжали что есть сил. Снизу, из раскомандировки, начальники участков, которые с тяжелыми книгами нарядов направлялись сдавать наряды, устремились вверх по лестнице, а десяток горных мастеров — в более или менее раздетом виде (а некоторые — в чем мать родила) — сверху, из итээровской раздевалки, бежали вниз. Впереди всех — мастер участка № 6 старик Иван Шабля, седой как лунь и голый как червяк, но в шахтерской каске.

Грохот стоял такой, будто раскомандировка рушится. Но хохот присутствующих перекрыл даже визг девчат. И неудивительно. Представьте себе клубок, медленно катящийся вниз по лестнице, и меня в кальсонах со штрипками, отплясывающую на нем ирландскую джигу!

Как потом выяснилось, Анджик заставили (не без вмешательства Степаньяна) вторично расписаться в книге инструктажа, из-за чего она отстала и попала в ловушку.

Долго шахтеры не могли забыть этой баталии! Бывало, если ребята подерутся, то им говорят:

— Ну разве так дерутся? Вот ты попробуй, как Антоновна, — обеими ногами да прямо в морду заехать! Вот это понимаю — мастер спорта по боксу, класс «козел»!

Happy end

Нечасто лагерные драмы имеют счастливую концовку, тем приятнее упомянуть о таком редком случае. Не прошло и четырех месяцев, как пришел результат той просьбы, с которой я от имени Анджик обратилась, прося пересмотреть слишком суровый приговор.

Анджик освободили. Ее вернули с вахты — с развода. Быстро оформили и уже к двум часам должны были вывести на волю, но… В это трудно поверить, но Анджик захотела дождаться, когда я вернусь с работы, чтобы попрощаться и сказать спасибо, и она дождалась, несмотря на нетерпение конвоя!

Что ее уже освободили, я знала: сменщицы сообщили об этом в шахте. Но что она будет ждать меня, я не ожидала. Увидев меня, она всплеснула руками, кинулась мне на шею и, глотая слезы и путая слова, повторяла:

— Спасибо тебе, тота Фроса! Не только за то, что ты написала, ведь я не хотела, и не умела, и не надеялась. Это ты! Но еще больше спасибо, что ты удержала меня, помнишь, тогда? Знай, что в Ереване есть у тебя дочь! Я буду ждать тебя. У меня есть жених. И мне не будет стыдно смотреть ему в глаза! У меня не было матери. Теперь ты моя мать!

Загадка, так и не разгаданная

Я спешила на работу. Все уже были на своих рабочих местах, а я опаздывала, так как получала из ремонта свое сверло. Я почти бежала, прыгая со шпалы на шпалу, и смотрела себе под ноги. Вдруг, подняв глаза, увидела впереди себя спину Байдина.