Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев

Как проводишь ты весну? Неужели в городе? Не мог ли бы ты пожить, хоть немножко, за городом? Это так бы тебя освежило! Я не рискую, не смею надоедать тебе все с одним и тем же… Но ты знаешь, как я жду тебя! Узнай, Ванюша, можно ли тебе надеяться сюда приехать. И скорее мне об этом сообщи. Мне бы хотелось, если ты сможешь, то заранее для тебя найти пансион хороший. У Сережи бывает так по-разному: иной раз все набито. Заранее надо. Хоть приблизительно. Arnheme — прелестен. Там парк на много верст тянется, роскошно! И окрестности совсем будто наши: косогоры, березы, обрывы и река… Я верю, что тебя пустят. Но, (не хочу думать) если не пустят (ужасно это!), то я не останусь на все лето тут и в Arnhem без тебя не поеду. Слишком мне будет это больно. Тогда я хочу заранее же условиться с хозяином «Wickenburgh'a». Мне так хорошо было бы там отдохнуть. Я ему должна тогда тоже скоро звонить, иначе может сдать. Напишешь, Ванюша, что тебе скажут о визе? Постарайся, дружок, чтобы вышло все! Ну, не упрямься! Будь милый! Мне кажется иногда, что я слышу кукушек из «Wickenburgh'a». И его видно в дымке, заманчивый, завороженный какой-то. Я там еще ни разу не была теперь.

Продолжаю утром 19-го. Шторм, тепло, был ливень вечером вчера и ночью. Все благоухает. Вот только ветер так бушует. Всю ночь наш работник оставался у моей лошадки, следил, ждал, но нет еще жеребеночка. Это, кажется, у лошадей всегда происходит «нежданно», они любят тайком от людей. Но зато утром у кошки малютки. Не думаю, что этими двумя только и ограничится, — очень уж она была «колокольней», когда сидела, то прямо башенка: головка капельная по сравнению с пузом. Вот и новости.

Мечтаю поехать на Троицу в Церковь: просила о. Дионисия устроить нам возможность остановиться в церковном доме, т. к. автобусы не ходят теперь по праздникам вовсе. Раньше мы останавливались в Hotel'e, когда уезжали на несколько дней Страстной недели и Пасхи (1939–1940), но теперь, по некоторым соображениям, мне бы хотелось лучше или в пансионе, или у частных лиц, а не в больших «проходных дворах». Сию секунду оторвалась — принесли почту. Ваня, от тебя опять ничего! Я не могу больше!

Сердце зажало и, знаю, так и останется до весточки от тебя! Почему ты молчишь? Или м. б. письмо последнее слишком «рано» пришло, оно от 8-го было у меня уже 12-го, и вот получается перерыв. Или ты болен? Или тоска тебя ухватила? Господи, как это ужасно! Ванечек, ну, не надо! Ну отогрейся, ну будь милый! Ванюшечка! Тебя сегодня _в_и_д_е_л_а (!!) во сне! Тебя обижал кто-то, и я вцепилась. Не помню, кто обижал, но кто-то из русских, к кому ты хорошо относишься. Мне было так больно. Кто-то, о чем-то с тобой спорил. Я так ясно тебя видела, твое удивление, что именно тот, кого ты так ценил, тебя цепляет. И слышала твой голос: «а я-то его так ценил!» Почти каждую ночь о тебе! Ванюша, что мне сделать, чтобы ты стал радостен? Я не в силах? Да? Я не могу? Моя любовь к тебе — недостаточна? Мне это так горько!! Так горько! Ты вечно в грусти! Ну, улыбнись же мне! Миленькой мой, глупка! Была ли у тебя уже «караимочка»? Привезла ли тебе лекарство? И то ли оно, что тебе надо?

[На полях: ] Напиши же о здоровье! Я места себе не нахожу — все волнуюсь о тебе. Сегодня я была уверена получить от тебя письмо. Ванечка, не грусти, я так тихонечко-тихонечко тебя глажу по головке, по глазкам, ручки твои держу в своих, грею их. Отогрей же и свое сердечко! Я ушком к нему приложилась и слушаю, хочу услышать, что оно мне скажет!

Ты не ответил ни на что в моих письмах. Перечти последние.

Напиши срочно и точно адрес и час и день твоего вечера?! Обязательно! Скорей напиши!!!! Почему ты мне никогда больше не отвечаешь на мои письма?

Ванечка, ты разлюбил меня? Отчего ты тоскуешь? Отчего «опустошен»? Отчего тебя не могут согреть мои ласки? Я убаюкаю тебя, ты заснешь, забудешь все тяжелое, что тебя «опустошает». Да? И проснешься веселенький, мой радостный Ваня! Целую и благословляю. Оля

Посылаю это «счастье» сиреневое!

193

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

20. V. 42 вечер

Милый мой Ванюша,

родименький мой, самый близкий сердцу, ненаглядный Ваня! И вечером нет от тебя письма. Я не знаю, почему, но воображаю, что ты болен. Ангелок мой, напиши! Порой я думаю, что ты меня перестанешь любить так, как было раньше… Я со слезами вспоминаю чудесные дни те, что я проводила в «Wickenburgh'e», еще не услыхав, но уже предчувствуя все то, что ты сказал мне после… Я завидую себе тогдашней, я ревную к себе самой, тогдашней. Я разгораюсь воображением и думаю, что никогда, никогда не получу больше от тебя письма. Господи, когда же будет этот счастливый день, и я узнаю, что ты здоров, бодр и все еще любишь свою Ольгуну?!

Милый мой Ванечка, нет у меня слов, чтобы сказать тебе все то, что на душе и сердце…

Всякой минуточкой я с тобой. Ломаю голову отчего ты молчишь и без конца думаю…

Мне ничего не мило, если не знаю, что с тобой! Ты не простил меня? Да, я гадкая, я нетерпеливая, мучила тебя невольно… Прости, Ваня. Напиши, ответь же (!) простил ли ты меня! Я никуда на отдых не поеду. Я свое время отдыха берегу на твой приезд, — я верю в него! Писала утром я тебе, что Сережа и брат А. меня упрашивают принять их план отдыха. Они наивны. Верят, что еда и воздух поправить могут! Я могла бы и сама уехать, коли была бы воля. Но они, зная, что я никогда не соберусь сама, решили «вытянуть» меня, именно все приготовив, условившись и т. д.

Сережа говорит, что, если я соскучусь, то он поблизости, но вообще я была бы предоставлена сама себе.

Сначала они хотели мне подарить собачку, т. к. моя убежала (или переехали?) в тот день, как увезли меня в клинику, и я тосковала по ней. Меня трогает забота молодых людей. Но ничего мне не надо…

Между прочим: К[ес] относится ко мне хорошо, без тени «ухаживания», не ревнуй! просто… и трезво