Мир приключений 1964 - Георгий Кубанский

Драконовы горы сперва означились призрачно, потом всплыли четко. Близился мыс Доброй Надежды, и уже только и было разговоров, что о роздыхе в Кейптауне.

Под малыми парусами “Гриф” вошел в Столовый залив. Открытый норд-вестам, залив этот не пользовался репутацией пристанища, где можно бить баклуши, и боцман Пит рассказал Дементию о тех бешеных ветрах, которые порой низвергаются с плоской вершины Столовой горы. Ого-го-го, какие ветропады! Они хватают корабль за шиворот и дают такого пинка, что тот вылетает в море, как нашкодивший кот, подвернувшийся под руку разгневанной кухарки.

Впрочем, передряги, испытанные в Индийском океане, сделали и капитана Гривса, и его команду не слишком-то привередливыми; все были рады Столовому заливу, прямехоньким улицам Кейптауна. Да и заботы — запастись провизией, исправить повреждения — не оставляли времени для раздумий о норд-вестах. За кормою лежало пять с лишком тысяч миль, а впереди — еще тысяч шесть.

Африку обогнешь, тут уж тебя пассат поджидает, а лучше его ничего нет, только не уваливайся с курса, режь точно. А рябой боцман ухмыляется: “Скоро, — говорит, — сынок, Эдистонский маяк завидим, скоро. Маяк же Эдистонский — то уже юг английский, вот как”.

“Королевский гриф” пересек Южный тропик, а неделю спустя вахтенный лейтенант постучался к капитану:

— В двадцати милях остров Святой Елены, сэр!

В наставлении мореплавателям было написано: “Остров Св. Елены лежит в 15°15 ю.ш. и 5°43 з.д. от Гринвича. Берега сего острова состоят из высоких каменных утесов и столь приглубы, что для кораблей неприступны, кроме норд-вестового берега, где в двух милях от г. Джемстауна есть хорошая глубина и дно для якорного стояния. Место сие называется рейдом Св. Елены”. А далее сообщалось, что островок посреди Атлантики снабжает корабельщиков отменной пресной водою, и поэтому все суда, идущие в Европу из Индии, с Островов Пряностей, из Китая и Южных морей, посещают его рейд.

Однако с недавнего времени остров Св. Елены был окружен неким нимбом — ореолом, наделен некой магнетической силой, притягивавшей не только моряков, но и людей сухопутных.

В тот год, когда наш Дементий тосковал в Бомбейском госпитале, в тот самый год на борт британского корабля “Беллерофон”, находившегося неподалеку от французского порта Рошфор, был доставлен низенький плотный человечек в треугольной шляпе и в мундире гвардейских егерей. Не теряя ни минуты, “Беллерофон” ушел в океан. В океане его встретил фрегат “Нортумберленд”, и человечек в треуголке был перевезен на фрегат, который тотчас, под всеми парусами, понесся, точно гончая, к острову Св. Елены. В октябре 1815 года “Нортумберленд” встал на якорь на рейде Св. Елены, в двух милях от Джемстауна, и господин в треуголке, из-под которой выбивалась прямая прядь волос, ступил на берег. Так Наполеон Бонапарт, бывший император французов, очутился в своей пожизненной тюрьме.

Пленника стерегли крепче крепкого: на рейде адмиральский многопушечный “Сэр Гудзон”, на острове — отряд пехотинцев и кавалеристов. Дом Наполеона в долине Лонгвуд, что милях в десяти от городка Джемстауна, окружали часовые, каждый день начальники караулов получали новый пароль.

А Бонапарт и не помышлял о бегстве; после роковой баталии при Ватерлоо он понял, что карта его бита. Теперь, в долине Лонгвуд, он диктовал мемуары, играл с графом Монто-лоном в бильярд, изредка выезжал на прогулку, похварывал, угасал…

Офицеры “Королевского грифа” надеялись хоть краем глаза увидеть знаменитого полководца. Но исполнить это желание оказалось так же трудно, как поставить яйцо на острый конец. Капитан Гривс был настойчив, почтителен, был дерзок, но генерал Лоу отказал, ссылаясь на строжайший запрет правительства. Гривсу ничего не оставалось, как мысленно послать губернатора ко всем чертям и сердито приказать боцману поскорее “налиться водой”. Боцман Пит снарядил баркасы. Баркасы потянулись к устью ручья.

Матросы, среди них и Дементий, таскали воду в парусиновых ведрах, наполняя большие дубовые бочки.

Рядом с ручьем вилась каменистая дорога. Оживленной ее не назовешь. Посыльный с адмиральского “Гудзона” проедет в Джемстаун, из Джемстауна подвезут к рейду мясо, зелень, дерево для корабельных поделок…

А в то утро, когда молодцы капитана Гривса “наливались водою”, на этой дороге показались коляска и английские офицеры верхами.

Один из офицеров, придержав лошадь, окликнул матросов, спросил, когда они уходят в Англию. Кавалькада на минуту остановилась, матросы распрямили спины, воззрились на господина в коляске. Обрюзглый, с одутловатым нездоровым лицом, он глядел на моряков, опустив плечи и сунув руку за борт сюртука.

“Смотр” длился не дольше минуты, кто-то из матросов отвечал, что “Королевский гриф” уходит завтра-послезавтра, Наполеон вяло кивнул, и кавалькада пустилась дальше.

5. НЕОЖИДАННАЯ ПЕРЕМЕНА КУРСА

Остров Св. Елены принес одни разочарования капитану Гривсу: Бонапарта лицезреть не удостоился, а с адмиральского корабля “Сэр Гудзон” получил пакет, который предпочел бы не получать. Если б не этот пакет, капитан был бы в Англии месяца два, два с лишком спустя. Но теперь…

Проклиная морских лордов, офицеры “Королевского грифа” смекали, однако, в чем дело. По-ли-ти-ка, разрази ее гром. Вот и вали теперь на другую сторону Атлантики. В Колумбии, говорят, Симон Боливар провозгласил республику, а эти грубияны янки уже подумывают о Южной Америке. Что ж, стоит напомнить им, что есть на свете Англия, пусть-ка не очень-то заносятся эти неотесанные янки. Есть на свете Англия, она невелика, но “кораблями своими обнимает мир”, да так, что только косточки похрустывают. “Правь, Британия!” Флот твой в наличии, флот в готовности, флот действует.

Триста морских бродяг с “Королевского грифа” спят и видят родину? Ничего с ними не станется, пусть-ка плывут в Пуэрто-Коломбию и всей мощью семидесяти четырех пушек свидетельствуют на берегах, открытых Колумбом, что права английских негоциантов и промышленников имеют весьма внушительную поддержку.

А Дементий Цикулин, россиянин Дёмка, не чаявший, как добраться в деревню Ловцы? Кому об нем тужить? Разве что в Ловцах, под соломенной кровлей, мать поплачет или братья, идучи с покоса, перемолвятся: “Пропал, дескать, наш меньшой, совсем пропал!” А то, может, вздохнет за веретеном у лучины желанная Дарьюшка, с которой обещал он повенчаться. И уж не знает, верно, ловцовский попик, как его и поминать, Дементия-то: то ли за здравие, то ли за упокой. Да и как знать, коли нет о нем ни слуху ни духу вот уж больше десятка лет… Ну делать нечего, жизнь прожить — не поле перейти. Слушай, матрос Дементий, команду, взбегай по вантам на грот-мачту, работай у помпы да палубу драй.