Дневники Фаулз - Джон Фаулз

Насколько можно судить, Франкович заявил:

— Сам, у меня для тебя плохие новости.

— Единственный раз, когда у нее лицо дрогнуло, — комментирует Джон Кон.

По вечерам я, как говорится, бываю всецело предоставлен сам себе. Как бы роскошно ни выглядела эта спальня, она начинает мне приедаться; даже смотреть на нее становится тоскливо.

19.15. Дважды пытался дозвониться до Терри, желая узнать, что происходило на студии после моего ухода, но тщетно: в номере его нет. Зато позвонил Джон Кон и сказал, что после того, как Сам упала на колени перед Уайлером, тот пообещал, что даст ей еще один шанс испытать свои силы — завтра.

— О Господи! — простонал я.

— Да ничего. Уилли не сдастся, — заверил Джон Кон.

19.20. Звоню в номер Сам. «Помочь чем-нибудь?» — «Да, пожалуйста, может, вы зайдете?» Когда я входил, она заказывала по телефону напитки. Пройдя по комнате, я выглянул в окно. Она положила трубку

— Уилли сказал мне, вы считаете, что я ни на что не годна. Меня это ошарашило. Вы же говорили в пятницу, что я подхожу для этой роли.

— Ну послушайте, — начал я. — Мне на самом деле казалось, что вы могли бы подойти при условии… понимаете, дело в том, что… поймите, я писатель, и у меня есть свое идеальное представление о героине…

Все это звучало не слишком убедительно, но бедняжка (и, стоит отдать ей должное, в тот вечер она действительно выглядела как обиженный подросток) была слишком подавлена, чтобы обратить внимание на мою уклончивость. Судя по всему, когда на ее голову упал топор, Уилли в кабинете не было.

— Он сказал Майку, что больше не желает меня видеть. Я ушам не поверила. Увольняет, а сам не наберется храбрости посмотреть мне в глаза.

В конце концов она все же добралась до Уилли. А потом помчалась к Терри — «выяснять отношения».

— Он задет, все дело в том, что раньше мы были очень близки, я была его первой девушкой (у Сам особый дар выражаться эвфемистично), он от меня многому научился и, видно, так и не простил меня.

— Ну что же, сделаю что в моих силах, — сказал я. И мы отыграли пару сцен, я подавал реплики за Фредди и попутно режиссировал ее игру.

Она заказала в номер целый набор напитков.

Если завтра провалюсь, закачу прощальную пирушку. А останусь — пирушку в честь продолжения работы.

За весь вечер не издала ни одного истерического смешка. Мы проходили ее роль реплику за репликой, и я все приговаривал:

— У вас такой хриплый, смодулированный, непоставленный голос… — И вдруг у меня вырвалось: — Слышали бы вы, как орали на швейцара в тот день, когда к подъезду не подали машину. Ни дать ни взять избалованная молоденькая стерва из Белгрейвии.

— О Боже! — проговорила она, широко раскрыв глаза, и я увидел, как из-под ее рыжеватой гривы воспарила в пространство мысль. — Правда?

Подчас она выглядит чуть ли не как ученица профессора из «Пигмалиона».

Ирония ситуации заключается в том, что вчера под конец дня Уайлер заставил Терри целый час репетировать с ней, а на протяжении сегодняшнего вечера ее целый час «натаскивал» я. Так что, случись Сам в ходе завтрашнего генерального испытания каким-то невообразимым чудом заиграть по-настоящему, получится, что удержаться на съемочной площадке ей помогли те же люди, которые больше всего ратовали за ее уход с фильма.

День судьбоносных решений. В 12.15 Терри вне себя врывается в офис:

— Черт-те что, он собирается ее оставить!

Общее оцепенение и тревога. Вдвоем отправляемся перекусить, и тут из него выплескиваются подробности того, что происходило утром. На площадке — только он, Сам и Уилли.

— Она была так чертовски напугана, что сыграла едва ли не хорошо, залила слезами хреновый реквизит и все в таком роде.

И на моих глазах старина Уилли это глотает.

Тогда Терри принялся уговаривать Джада и Джона в знак протеста уйти с картины; заявил, что и сам уйдет. Все мы до смерти перепугались, что в обеденный перерыв Уилли объявит, что она остается в съемочной группе.

14.15. Джон, Джад и обезьяний братец Боб Уайлер. Ожесточенный спор, волнующее ощущение, что буквально через час все должно решиться. Обезьяний братец бросается к телефону — переговорить с Талли, женой Уайлера, чтобы склонить ее на нашу сторону.

— Не знаю, что у нее общего с ролью, кроме рыжих волос.

— Сегодня утром она была на шестьдесят процентов лучше, чем обычно, — встревает Боб Суинк.

— Ага, — откликается Джон Кон. — На шестьдесят процентов от абсолютного нуля.

14.30. Появляется Уилли и прямиком подходит ко мне.

— Режиссером этого фильма должны быть вы. Девушка работает лучше, гораздо лучше.

Джон и я опять стоим на своем. Я заявляю, что она безголосая, совершенно не владеет техникой, не вкладывает в роль душу, не имеет ни малейшего представления о своей героине. А на телефоне безостановочно висит Майк Франкович.

— Скажите ему, что меня нет, — огрызается Уайлер. Проходится по комнате. — Что я думаю насчет Йорк? Стоило бы заполучить Йорк…

Тут же я выкладываю кучу аргументов в пользу Иорк, прекрасной, эмоциональной, непорочной, непревзойденной Йорк.

14.45. Через стену слышим, как Терри кричит на Уилли. Это длится около часа. Позже я перезваниваю Терри в номер и узнаю, что он делал то же, что и мы; превозносил Иорк, выпячивал недостатки Эггар.

— Я заявил старине Уилли, что хочу сыграть в фильме, который останется на века. И знаешь что, Джон? То, что фильм должен получиться, волнует его чертовски больше, чем я предполагал.

15.30. Джона и Джада призывают к Франковичу. Эггар придется уйти. Насколько можно судить, Франкович настроен против всех и каждого, не исключая и меня: ваш, мол, писатель лицемер, натаскивал-натаскивал девушку, а потом объявил, что она ни на что не годна.

— Тут уж Джад вышел из себя, — заметил Джон. — Он заявил Майку, что ты один проявлял к ней максимум сочувствия.

16.00. Они спустились объявить Сам, что она выходит из игры. Уилли продинамил эту неприятную церемонию, отказавшись ее видеть. Похоже, на прощание она громко хлопнула дверью.

— Надеюсь, что вам повезет с вашей новой исполнительницей.

— Хандришь, Джон? — спросил Терри. — Чего нос повесил?

Я изложил ему мою теорию лояльности, каковая на слух дельцов со студии «Коламбиа» прозвучала бы не менее дико, нежели эйнштейновская теория относительности — на слух рядового медика 1920-х годов.

— Ну, так ведь все поступают, разве нет? — сказал он.

— Дело не в том, что происходит вокруг, — ответил я, — дело в том, что происходит в нас самих.

Приятно, что Терри не ответил — и я знал, что не ответит, — заезженной банальностью (у него как раз намечалась полоса спада в череде немыслимых постельных побед), а всего-навсего кивнул. ясное дело, ты псих, но мне понятно, что ты имеешь в виду. Ведь сквозь все его неистовое сквернословие просвечивает свойственная ему обостренная чувствительность — не просто безошибочный выбор непечатных слов и ругательств, но инстинктивная безошибочность эмоционального отклика. Вот почему в свое время он станет поистине великим киноактером.