Мир красного солнца - Клиффорд Саймак

— Смотри не гуляй по ночам, — посоветовал он и почесал ей за ушками. — А не то большой кролик, который живет за поленницей, подкрадется и утащит тебя.

Молли, судя по всему, эта мысль нисколько не обеспокоила. Она жмурилась и мурлыкала.

— Да, ей надо начинать беречься, — сказала Нэнси. — У нее осталось всего четыре жизни.

— Осталось четыре жизни? — переспросил Вульф, — Ах, да, я и забыл. «У кошки девять жизней».

Он мгновение смотрел на Нэнси, потом снова перевел взгляд на Молли.

— Боже мой, — сказал он, — я никогда не думал об этом.

— О жизнях Молли? — поинтересовалась Нэнси.

— Да нет, не об этом. Как вы не понимаете — мы все находимся в таком же положении. Мы взялись за дело и проиграли. Но теперь по меньшей мере один человек, который видел последние минуты «Песочных часов» и Земли, вернулся к нам, и он может оказаться не последним. Значит, мы начнем все сначала, с помощью тех, кто будет возвращаться, и снова возьмемся за дело. На этот раз у нас может все получиться, потому что теперь мы будем знать больше. Но даже если у нас опять ничего не получится, после каждой неудачи будут возвращаться все новые и новые люди, и «Песочные часы» смогут еще раз начать все с самого начала, и в конце концов придет время…

Он с силой потер ладонью щеку.

— Я не знаю. Не знаю. Манну придется все проверить. Я не вполне уверен. На столько вопросов еще предстоит дать ответ. Существует ли множество альтернативных будущих или необходимо исправлять единственное наше будущее, точно так же как мы собирались исправить прошлое?

— Но вы действительно верите, — спросила Нэнси, — что у нас будет второй шанс?

— И третий, и четвертый, и пятый, — ответил Вульф, — И даже больше, если нам это понадобится. Если это верно для первого раза, то должно быть верно и для всех последующих.

Зазвонил телефон. Вульф подошел к столу и снял трубку.

— Это Хьюз, — сообщил сердитый голос.

— Как поживаете, мистер Хьюз?

— Что происходит? — осведомился Хьюз, — Нас со всех концов света засыпают сообщениями о незнакомцах, которые появляются как из-под земли. Их тысячи. Они говорят, что прибыли из будущего!

— Это беженцы, — сказал Вульф.

— Вы отвечали за этот проект, — напустился на него Хьюз. — Это полностью на вашей совести.

Вульф с такой силой швырнул трубку, что она подскочила.

Охранник покинул свой пост и топтался у двери.

— Там три человека, сэр, — сообщил он, — У них какой-то ошарашенный вид.

— Пришлите их сюда, — сказал Вульф, — Я давно их жду.

Охранник колебался.

Вульф не выдержал.

— Ведите их сюда! — почти закричал он, — Нам надо делать дело!

Охранник развернулся и вышел в холл.

Все в порядке, сказал себе Вульф.

Он снова был взведен как пружина.

ИСПЫТАНИЕ ФОСТЕРА АДАМСА

Нет сомнений, увлечение Фостера Адамса было необычным. Однако не забывайте, что Фостер Адамс вообще был странным человеком. Считал ли Адамс свои исследования простым хобби или вполне профессиональным занятием — никому не ведомо. Может быть, они для него были досужим увлечением, а может быть — навязчивой идеей или всего лишь игрой блестящего ума.

Как он пришел к тому, чтоб взяться за свое исследование, что за таинственная причина подвигла его сделать последний роковой шаг на этом пути, я не представляю. Положа руку на сердце, я должен признать, что очень мало знаю о Фостере Адамсе. О нем вообще мало что известно.

Я не знаю ни где он родился, ни кто были его родители и живы ли они, хотя я всегда полагал, что они умерли много лет назад. Я ничего не знаю о его образовании, кроме того, что оно, по-видимому, было всесторонним. Я не представляю ни как, ни когда, ни зачем он приобрел старую ферму Смита. Остается для меня загадкой и то, почему он пытался найти ответ на вопрос, который в наше время не занимает ни одного человека его возраста иначе как мимоходом. Хотя, надо признать, много столетий назад этот вопрос, наверное, интересовал людей гораздо больше.

В том, что у Адамса были некие одному ему известные причины поступать так, а не иначе, не может быть сомнений. Однако ближе к концу, когда у него появились основания верить, что найденное решение наверняка лежит за пределами его возможностей, он должен был осознать всю опасность своих изысканий.

Возможно, Фостер Адамс переоценил свои силы, а возможно, что даже в самых безудержных фантазиях не представлял, каким окажется ответ. Последнее было бы весьма и весьма странно, поскольку, прежде чем взяться за практические опыты, он долгие годы изучал эту тему.

В первый раз я услышал о Фостере Адамсе от некоего знакомого на историческом факультете университета штата.

— Фостер Адамс твой сосед, — сказал мне этот знакомый, — Он живет в той же части графства, что и ты. По-моему, он держит в голове больше никчемных исторических деталей, чем кто-либо из ныне живущих.

Я удивился и ответил в том духе, что даже профессор английской истории не сможет рассказать мне о том, какие блюда в пятнадцатом веке английский средний класс предпочитал кушать на обед. Но собеседник лишь потряс головой.

— В целом об этом могу рассказать тебе и я, — заявил он, — Но Фостер Адамс выложит их меню до мельчайших подробностей, до последней крошки ячменного хлеба.

Тогда я спросил, кто такой этот Фостер Адамс, но собеседник не смог ответить. Таинственный знаток не был связан с каким-либо университетом, не публиковался и не был авторитетом в ученой среде (во всяком случае — признанным авторитетом). Но он знал, что носили и ели люди, начиная с Древнего Египта и до наших дней: какие орудия труда они использовали, какие злаки сеяли, как путешествовали и множество иных мелких подробностей, которые наполняли обыденную жизнь людей в течение долгих тысячелетий.

— Это его хобби, — сказал мой знакомый.

И это было самое четкое описание занятий Фостера Адамса, какое мне доводилось слышать.

Ферма Смита — участок голой, потрепанной капризами природы земли, расположенный у иссеченного ветрами горного хребта. Земля эта не могла похвастаться ни красотами, ни какой-либо репутацией или историей. Даже после того, что произошло темной ноябрьской ночью, там не почувствуешь флера ужаса или мрачного величия. Словно никакой трагедии и не было вовсе.

Я до сих пор помню мое первое впечатление от этого места, уныние и меланхолию, которые охватили меня, пока я ехал по каменистой дороге, серпантином вьющейся по склонам холма.

Дом был серым, но это был не серый цвет потемневших от времени бревен, а несвежий, нездоровый цвет дерева, которое некогда было покрыто слоем краски, но с тех пор она отслоилась, отлетела и растворилась в ветре и непогоде. Коньковый брус амбара просел в середине, и крыша теперь здорово напоминала лошадиную спину. Другое строение — должно быть, когда-то оно было свинарником — и вовсе рухнуло. При виде этой картины меня охватила тоска. Все выглядело так, словно однажды ферма устала стоять и сдалась на милость времени.