Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

Новые взрывы. Ближе чем последние? Лодка встряхивается так, как будто она мчится по заброшенной, усыпанной щебнем грунтовой дороге. Бульканье воды втекающей в раздираемое взрывами чрево лодки не стихает...

Подтопление пока еще небольшое, объясняет оберштурман:

- Без перегруза!

- Но чертовски громко шумит, – возражает кто-то так же равнодушно.

Пауза. Или что это? Решаюсь осторожно расслабить мышцы и поднять голову. Как долго может продлиться отсрочка до следующего залпа? Если парни там, наверху, перекинули кому-то этот мяч – то мы скоро снова будем в дерьме по уши.

От сильного страха меня прошибает холодный пот: Я еле-еле держусь на ногах. Это не тот страх, который вырастает из живота и улетает куда-то, а скорее тот, который проникает в меня с каждым вдохом и распирает меня, заполняя все мое существо.

Чтобы немного разнообразить свои мысли представляю лицо английского Commander на эсминце над нами: бесчувственное как у рыбы, озлобленное, с разрезами глаз как у монгола. Но дальше мое воображение уже не проходит: Ведь я даже не знаю, у него на голове каска или фуражка? Как Томми поступают в таких случаях? Уверен, гораздо небрежнее, чем наши парни: значит, фуражка, а не каска. Английская офицерская фуражка – интересно, как она выглядит? Американскую я еще могу себе представить, но английскую – это совершенно неясно для

меня...

Я даже не знаю, какую форменную одежду носят экипажи у Томми. Белые бескозырки на голове? Или береты? С ремешком как у нас или нет? И наверняка у них нет ленточек как у нас... Но в любом случае, в этих проклятых английских брюхах у них компактная английская жрачка: жареная рыба и ham and eggs and tea with milk and sugar – pancakes , вероятно тоже, а еще preserves , и нежный английский джем...

Скорее всего, это типично для них: То, что Томми едят на завтрак мне известно, но то, как наши уважаемые противники выглядят, я не знаю. Royal Navy : Никогда не встречал этих господ.

Новый доклад акустика. Мы словно на острие ножа. «Золингеновские ножи – самые острые ножи.» Господи! Моя голова буквально набита изречениями! «Пошли за шерстью, а вернулись стрижены.» Такие и подобные им клише имеется в голове каждого, хочет он того или нет.

Командир лодки приказывает положить руль лево на борт: Пожалуйста, пожалуйста – по-чему нет? Левый борт настолько же хорош, как и правый борт. Свободный выбор. Все испробовать, что приходит на ум командиру – это теперь наш способ.

Я так сжимаю зубы, что мышцы скул заболели: теперь Я должен принудить командира эсминца, атакующего нас сверху – телепатически приказать ему – взять правильный курс. Нет! Сейчас это звучит с точностью до наоборот: для него ошибочный, а для нас правильный курс. Эсминец должен сделать, в то время как мы уходим на левый борт и описываем полукруг, по-ворот на правый борт: этот сукин сын должен приказать: «Board!» .

Сосредоточившись, направляю всю свою волю, словно сконцентрированный в узкий пучок луч, на него. Картина одетого во фрак гипнотизера стоящего впереди на помосте летней сцены городской ярмарки пронзает мне мозг: Его пристальный взгляд, вспышки света исходящие из головы. Мэри Бакер Эдди и ее религиозная секта «Христианская наука» – тоже ставили умственную силу во главу угла. «Science and health – with mother-church in Boston…» .

С силой сжав веки, пытаюсь создать еще большую концентрацию мысли в одной точке. Хорошо еще, что я знаю, что английское слово «board» означает правый борт.

И опять щелканья и потрескивания этого трижды проклятого Asdic! Командир приказывает обеим машинам идти на среднем ходу. Теперь он определенно должен знать, как долго сможем мы выдержать такую роскошную скорость хода. Совершенно неэкономичную, кстати говоря. На полном ходу тока в аккумуляторах хватит всего на полчаса. Затем подойдут Jonnies и наступит нам fini .

По ритмичному вздрагиванию моей левой руки можно видеть, как сильно бьется мое сердце... Я не могу влиять на его биение, но могу выжать воздух из легких, пока они не опустеют. Пульсация крови становится из-за этого еще медленнее. Я чувствую ее стук в висках. Не-достаток кислорода уже просто давит меня. Но мне пока еще удается победить это давление сильным глотанием. А в следующее мгновение мне буквально разрывает рот: С молниеносной быстротой я вкачиваю в себя кислород, до тех пор, пока легкие не начинают болеть.

Снова и снова звонко пощелкивают, жужжа, ищущие импульсы по телу лодки. Мне отлично известно: При попадании волн Asdic на прочный корпус происходит преобразование энергии, которое превращается в лодке в акустические сигналы. Почему, как – этого нам никто не рассказывал. Но вот оно – в реальности! Гидролокатор Asdic работает в полосе ультразвуковых частот. Неснаряженные пловцы в воде вероятно тоже должны чувствовать определенные частоты его импульсов... Вот вдруг раздается звук, похожий на звук, производимый маленькими камушками

встряхиваемыми в ботанизирке, переходящий затем снова в до ужаса странный щебечущий скрип, напоминающий звук, когда проводишь ногтем по зубьям расчески. А вот гидролокатор эсминца пронзительно визжит, долбя или барабаня по корпусу лодки. Каждый раз звучит иначе. Зачастую и вовсе нельзя определить эти проклятые шумы.

Мой старый наставник – инженер-механик в училище – как-то сказал: «Звучит так, словно коза срет на барабан своими катышками».

Четыре, пять взрывов. Никаких сомнений: Они все еще пасут нас.

А что делает командир? Он стоит, опершись рукой на колонну перископа, словно

задумавшись. Старик сейчас сказал бы: «Улетел мыслями!» Или: «Это будет вам стоить, в целом, пару килограмм сосисок – включая транспортные расходы на доставку хлопушек...».

Опасность глубинной бомбы можно рассчитать по шумности ее взрыва. Даже в 200 метрах от цели бомбы могут греметь довольно сильно. Но здесь на нас валятся чертовски тяжелые бомбы. Конечно, меньшего калибра, чем обычно, но чертовски тяжелые...

Наверно никто еще не видел взрывов тяжелых глубинных бомб на глубине. Через иллюминаторы с бронированными стеклами или смотровые отверстия размером с тарелку водолазного купола это можно было бы отследить. Но у нас таковых не имеется. Представляю себе огромный, словно белый огненный вяз, раздутый взрыв в черноте морской глубины, и раскаленный и сияющий одновременно фиолетовым цветом. Взрывы вблизи имеют острые, резко очерченные контуры. Если же бомбы взрываются далеко, то молния взрыва теряет свой резкий абрис, она истирается и становится размытой, словно черта проведенная углем.

Поворачиваюсь и смотрю на акустика. Он закрыл глаза, втянул губы внутрь рта: Таким образом он смотрится как терпеливый зритель на концерте. Во фронтальном освещении из прохода его лицо выглядит совершенно плоским и без текстуры: как фото при свете вспышки.

Мне не нужно слышать все, что сообщает акустик. Я уже знаю, что он имеет минимум две цели. Я вижу это по его манере поворачивать ручку настройки своего приемника: сначала быстро по всему кругу, затем коротко туда-сюда, затем снова по всему кругу. И одновременно на одном и на другом месте круга возникают короткие всплески: цели. Итак, два эсминца! Два – по меньшей мере. Катеров здесь вроде не видно.

От новой серии бомб прыгают и дребезжат листы настила.

Наконец командир дает новую команду рулевым. Приказывает повернуть влево. Если мы здесь хотим выйти, то командир должен был трижды все продумать. Но как ему одному удается по сведениям, которые кричит ему акустик, связать воедино картину положения нашей лодки и описывающих кривые, атакующих нас эсминцев противника? Трехмерный слалом с черной повязкой на глазах, это именно то, что здесь и происходит.

Первого помощника нигде не видать. Но не может же он просто так слинять куда-то! Он должен быть в централе. И тут я обнаруживаю в кормовом отсеке съежившуюся в углу фигуру: Присмотревшись вижу, что это первый помощник: сжался там в комочек!

Инжмех поставил правую ногу на опору руля глубины, уперев локоть в колено. В таком странном положении он бросает время от времени обеспокоенные взгляды на командира. Вид такой, будто он срочно хочет просить его уйти. Но тот сидит неподвижно, как модель в рисовальном зале Академии. Центральный пост скудно освещен, а теперь еще и толстые слои дымки кружатся в помещении. Я могу видеть лишь призрачные фигуры в этом тумане. Командир прислонился спиной к тускло-серебряно парящей в тумане колонне перископа, одна ноги в сапоге вытянута горизонтально. Правая рука лежит на ноге, а левая засунута в карман брюк. Даже не могу определить, на чем он сидит.

Чертова вода в лодке! Могу только надеяться, что поступление воды остановлено. Если лодка станет еще тяжелее, это не сможет больше сочетаться с нормальным ходом на электромоторах – во всяком случае, не слишком долго.

Мы должны откачивать ее, откачивать не переставая! Если бы мы могли откачивать ее постоянно, я бы себя лучше чувствовал, по любому! Но основной водоотливной насос наверное сам черт сконструировал: Он – превосходный источник шума, созданный для привлечения внимания противника. Наш водоотливной насос можно услышать на палубе корабля, там, наверху, незащищенным ухом.