Мой муж — зомби (СИ) - Траум Катерина

— Не уходи. Пожалуйста…

Он замер, смотря на меня с открытым недоумением сквозь темноту спальни. В болотной радужке отражалась растерянность и моё лицо, как в искажающем зеркале. Я сухо сглотнула, скользнула пальцами к его шее, находя точку пульса. И порыв взять под контроль следующий удар его сердца вышиб остатки здравого смысла из мутной головы.

Матвей уже приоткрыл рот, явно намереваясь бросить очередное ехидное замечание, но я не позволила. Приподнялась навстречу, ухватившись за него со всех сил, и прижалась губами к его губам — не дав шанса на отказ.

Горькая сладость на кончике языка. Прохлада. Как дуновение северного ветра или брызги дождя, если бы с неба лилось шампанское. Я была осторожна, просто желая попробовать, каково это — целовать смерть. Волнующе-остро, рискованно-сладко. Короткое касание тьмы, закончившееся спустя миг, когда Матвей резко оторвался от меня, так и не ответив на поцелуй и смотря в мои глаза почти испуганно.

— Юля, нет. Ты пьяная. Спи, пока я сам тебя не усыпил, — строго, отрывисто бросил он, выпутываясь из моих цепких рук и спешно отходя от кровати на полшага.

— Трус, — выдохнула я, упав на подушку. Слабо моргнув, словно хотела сбросить затопившее наваждение, наблюдала за бегством Матвея из моей спальни: он так громко хлопнул дверью, как если бы боялся преследования. — И врунишка…

Лжец, потому что я успела ощутить прошедшую по его телу дрожь. И уловить, как под подушечками пальцев зачастили удары, с которыми сердце гоняло подогретую кровь. Может, из меня и плохая актриса, но женщина… В свои двадцать три я могла составить карту мужского тела и все его реакции.

А потому знала точно — если бы поцелуй продлился хоть на секунду дольше, Матвей бы этой ночью уже не покинул мою кровать. Так что засыпала я с блаженной, победной улыбкой.

Глава 11

Юля, ты невозможная идиотка.

Зачем, зачем пить столько, чтобы утром хотеть отпилить себе гудящую голову и выплёвывать к чертями кишки? Ну как, утром… часы в телефоне любезно поведали, что открыть глаза вышло только к одиннадцати. К двенадцати я успела сходить в душ, максимально близко поздороваться с белым другом, проклясть себя и весь свет и, закутавшись в халат, сползти на первый этаж за живительным стаканом водички с лимоном.

Вчерашний вечер и ночь всплывали мутными урывками. Но вот когда увидела в гостиной Матвея, сидящего в кресле с карманной книжкой, от досады на себя едва не простонала.

Я вспомнила, чем закончился парад развлечений. А с учётом того, какие до стыдного драные чулки стянула с ног после пробуждения — осталось лишь осторожно попятиться к кухне с надеждой, что останусь незамеченной.

Как же в этот момент мечталось, чтобы моя дрожащая от похмелья тушка провалилась сквозь землю.

Увы, все желания разлетелись в мириады пылинок, играющих в лучах солнца, бьющего в панорамные окна гостиной. Потому как Матвей поднял тяжёлый взгляд от книжки и поймал меня с поличным на попытке просочиться бочком вдоль стены. Кривая ухмылка исказила его губы, но то была большая разница с тем, как он почти улыбался вчера на балконе. Замаскированная, сдерживаемая злость, пробившаяся наружу в том, как до побелевших костяшек он сжал резко закрытую книгу.

— Привет, — сипло бормотнула я, решив выбрать самый безопасный вариант для всех девушек в подобных ситуациях: изобразить амнезию. — А где Нина Аркадьевна?

— Уехала за продуктами, — безупречно ровным тоном отозвался Матвей, продолжая буравить меня едким взглядом. — Твоего мужа я покормил и убрал за ним. Снова.

— Спасиб…

— Вот не надо этого, ладно? — вдруг довольно угрожающе вспыхнули его глаза, и он даже вскочил с кресла, но тут же прикрыл веки и сделал два длинных выдоха. — Мы так не договаривались. Я тут не за спасибо, и должен был только помогать, но не нянчить зомби вместо тебя, когда ты решишь пуститься во все тяжкие!

Ему явно с усилием давалось самообладание: отложив книгу на журнальный столик, он взлохматил и без того беспорядочно торчащие волосы, продолжая глубоко дышать. Я с прищуром сложила руки на груди: ещё не хватало получать выговор за гулянку, как тупому подростку!

— А что, мне теперь надо спрашивать твоего разрешения, если захочу развлечься? Я не в тюрьме, да и ты вообще-то тоже. И сидеть сутками напролёт рядом с трупом никто не обязан.

— Святые лоа… — почти простонал Матвей, посмотрев на меня как на несмышлённое дитя. — Юля, твою же мать, да включи мозги! Это не манекен, не кукла! Это создание, у которого на подкорке один инстинкт: жрать. Он опасен. Он может ночью услышать какую-нибудь крысу во дворе и вышибить окно, чтобы догнать добычу. И тогда молись, чтобы это была только крыса, а не кто-то более разумный. У него хватит сил, чтобы выбить дверь, если за ней будет ждать живое мясо. Его нельзя бросать на произвол судьбы и убегать на тусовки. А если бы я не приехал вчера, если бы тебя в итоге забрали в обезьянник за вождение без прав в нетрезвом виде, да ещё и аварию? Ты хоть маленько подумала, что одним хлопком чуть не профукала всё?

Судя по вздувшейся венке на шее, он закипал с каждым словом — таким взбешённым мне ещё не доводилось его видеть. Где-то наверху уже послышался болезненный стон Вадима, улавливающего частоту пульса хозяина, и тот спешно упёр кулаки в спинку дивана, опустив голову и восстанавливая нормальный ритм. Чётче проступили жилы на напряжённых предплечьях под чёрточками татуировок.

Я не чувствовала себя виноватой за этот срыв: его попытка запугать меня не удалась. Как и выставить себя героем-спасителем. Сглотнув позыв тошноты, сухо заметила:

— Если ты вчера приехал за мной только чтобы потом этим попрекать — мог бы не утруждаться. Меня бы легко забрал из ментовки Женька, если бы до этого дошло — не в первый раз, уж поверь. Хватит тут строить из себя… уж не знаю даже, озабоченного папашу. Я с десяти лет ни перед кем ни за что не отчитывалась и не извинялась: не надейся, что начну сейчас.

Гордо вздёрнув подбородок, я отвернулась и протопала на кухню, наконец-то смочить пересохший рот. Почему-то мне было обидно до комка в горле — словно подсознательно ожидала совсем иного разговора. Не о трупе на третьем этаже, который и живым-то не затрагивал ни единой струнки в душе.

Собиралась изображать амнезию, а кажется, её успешно демонстрировал сам Матвей. Ровно до того момента, как я наполнила водой из кувшина стакан, бросила туда дольку лимона, и вдруг услышала за спиной тихую насмешку:

— Значит, за свои приставания ты тоже не будешь извиняться?

Вода встала поперёк глотки: я закашлялась, едва не уронив стакан на кафель. Стерев проступившие на глазах слёзы, обернулась и шокированно прошептала, глядя на эту застывшую в дверном проёме чёрную фигуру:

— Приста… вания?

Слово-то какое… архаичное. Одним махом выставляющее меня редкостной шалавой, соблазняющей невинного старшеклассника.

— А что ещё это было? — издевательски протянул Матвей, и только короткая озорная вспышка в болотной радужке выдала, какой отличный карт-бланш для подколов он получил. — Только не делай вид, что не помнишь — иначе бы не кралась на кухню как недобитая Мата Хари.

Я практически залпом осушила стакан, со всей силы стиснув его пальцами и сдерживая желание запустить им в лоб этой ехидной заразе. Что ж, если враньё не прошло, придётся говорить правду, а она порой куда более неприятная. Поймав почти победный взгляд Матвея, я прислонилась к холодильнику и как можно более безразлично пожала плечами:

— Любопытство. Не обольщайся, мне всего лишь было интересно, как ты отреагируешь. Зачем-то же взялся меня рисовать. Скажи честно, этот портрет будет чем-то вроде приворота? Настолько отчаялся найти себе девушку, что решил приворожить своими крибли-крабли-бумс?

По его лицу пробежала какая-то странная, неуловимая эмоция, которую он очевидно сдерживал. Но затем всё-таки открыто хохотнул, даже забыв держать маску отстранённости.