Чужой, посторонний, родной - Татьяна Туринская

Что с ним происходит? Виктор вернулся совсем другим, образно говоря, она его не узнавала. То же лицо, та же фигура, тот же голос, те же волосы… Но как будто совершенно другой человек. Глаза вроде те же, но взгляд… То чужой, куда более отчужденный, чем раньше в моменты самых непримиримых скандалов. А то вдруг удивленный, словно пытающийся определить для себя: кто она, эта женщина, стоящая рядом. Как будто не жена родная стояла перед ним, а первая встречная.

А руки? Дотронувшись накануне до его ладони, Ирину словно током прожгло, вроде не к мужу прикоснулась, пусть к неверному, но своему, а будто к незнакомцу ластится. С трудом удержалась, чтоб не отдернуть. Было ощущение, что ожил вдруг его брат-близнец, которого она столько раз видела на детских фотографиях мужа. В то же время это чувство, будто Витя вдруг стал незнакомцем, бередило душу, вызывая какие-то странные чувства, смутные желания. Хотелось плюнуть на все, и как в омут, броситься навстречу неизвестности: закрыть глаза, не видеть привычного лица, лишь ощущать телом неуловимо-чужие флюиды, вновь и вновь терзать эту руку, наслаждаясь собственной порочностью…

Где он скрывался целую неделю? Что с ним произошло? Почему он так сильно изменился? Вопросы, вопросы, и никакой надежды получить ответ хотя бы на один из них. Ведь никогда не признается. Да что там потерянная неделя, если ей неизвестно даже то, что происходит сейчас. Например, почему он так рано стал приходить с работы? Мало того, что возвращался теперь раньше их с Аришкой, так, судя по всему, не на полчаса и даже не на час: успевал и в магазин заскочить, и ужин приготовить. А сегодня даже постирать успел. Или…

Сердце ухнуло в пропасть: вот оно что. Его выгнали с работы. Значит, он не только домой не являлся, он еще и работу прогуливал. А там порядки построже, чем у Ирины. Это к ней он мог вернуться в любое удобное время — куда она денется, примет, как миленькая, еще и счастлива будет. А шеф, видать, ему быстро замену нашел. Вот бы и ей так научиться: пришел домой поздно — в отставку. Не ночевал в родной постели — в отставку. Разит чужими духами, принес "привет" от разлучницы — в отставку!

Почему у нее так не получается? Вроде и выгнала изменника, а за неделю, что не видела его, чуть с ума не сошла от горя. Как же ей с ним быть? Так, как было раньше, продолжаться не может. А так, как сейчас?

Так, как сейчас, она бы потерпела… Не просто потерпела — была бы дико счастлива: что может быть лучше заботливого любимого мужа? Только заботливый, любимый и любящий. Но это, видимо, уже слишком завышенные требования к жизни. Так не бывает.

Как же они будут жить, если Витя потерял работу? На одну ее крошечную зарплату не выживут. Значит, нужно искать что-то другое, желательно не на государственном предприятии, где и без того мизерные зарплаты задерживают по два-три месяца. Давно пора, но она держалась за завод потому, что не сильно-то новые хозяева жизни жалуют матерей с маленькими детьми. А Аришка периодически заболевала в своем садике, и приходилось по две недели сидеть с ней на больничном — бабушек-то с дедушками у них не было. Эх, жаль, что все это произошло сейчас, а не через год: там бы она отдала Аришку в школу, глядишь, та стала бы меньше болеть — чем только воспитательницы в саду занимаются, если у них дети, как по расписанию, начинают сопливеть каждые полтора месяца, будто по графику.

Однако произошло то, что произошло, и зачем мучить себя бессмысленными "если бы, да кабы". Теперь главное не перегнуть палку с Виктором — ему, поди, и без ее упреков несладко, а она вчера к нему с рубашками зачем-то пристала. И вообще, для нее его безработность — подарок судьбы, а никакая не трагедия. Не будет машины — не на чем будет девок катать. И все разлучницы окажутся в прошлом. Жизнь налаживается!

В доме пахло пловом. Нет, не так. В доме пахло теплом и уютной сытостью. И вообще, в дом, где так пахнет, возвращаться оказалось куда приятнее, чем в остывший, темный, будто бы нежилой. Не надо было с порога бросаться к печке и выгребать из нее прогоревшую золу, разжигать новый костерок, чтобы быстрее согреться. Не надо было ломать голову, из чего готовить ужин. Не надо было полтора часа выстаивать на кухне. Можно было спокойно переодеться в разношенные до безобразия, но такие удобные джинсы, умыться, и встретиться за столом с любимым человеком. Сытно накормить Аришку, а потом еще долго сидеть самим, вглядываясь в глаза друг друга, нежно касаясь друг друга ладонью, или ногой под столом — словно невзначай, но с тайным смыслом, понятным только им двоим…

Все бы хорошо, но гордость не позволяла просто так выйти к столу, накрытому не ею. Аришка уже нетерпеливо стучала мягкими подошвами носков-тапок по деревянной ножке стола, а Ира не могла заставить себя выйти из комнаты. Да, Виктор сильно изменился: стал готовить, чего раньше никогда не делал, постирал рубашки, хотя даже не догадывался, как включается стиральная машина. Но при этом взгляд его оставался пустым и холодным, чужим, останавливал почище любой преграды. А ей так хотелось броситься в его объятия, прижаться к нему, заглянуть в глаза, спросить безмолвно: "Мир? Мир, да? И больше никогда-никогда не будет чужой помады на рубашках, ночевок в чужой постели?" И чтобы он ответил так же безмолвно, одним лишь взглядом: "Не бойся, родная, все в прошлом, обещаю!" Но вместо этого он смотрел холодно, настороженно, словно не зная, чего от нее ожидать. Дурачок, неужели за пять лет так и не понял, что единственное, что Ира может ему дать, это ее любовь…

Ему хотелось воскликнуть: "Да что ж ты такая деревянная! К тебе муж вернулся, из дому не выходит, в доме прибирает, жрать готовит, даже рубашки — и те сам стирает. Так прояви же хоть каплю живости, человечности, что ж ты, как робот?!" Но Владимир лишь молча наблюдал за невесткой. После обнаружения следов помады вопросы отпали, и теперь в нем проснулся профессионал. Его интересовала реакция женщины на резкие изменения в поведении мужа. По его представлениям, она должна была прореагировать на это довольно бурно: благодарить, бросаться в объятия, клясться в вечной любви и всепрощении. А может, напротив, она должна была "добить" мужа, заметив, что он дал слабинку в отношениях с нею. Дескать, почувствовал ее силу, так нужно продемонстрировать ее во всю мощь, чтоб больше не посмел сомневаться, чтоб в будущем даже не посмотрел налево, не то что конкретных дел натворить с посторонней бабой.

Ирина же вела себя не так и не этак. Она, можно сказать, вообще никак себя не проявляла: шмыгнула в спаленку, и затихла там. Даже к ужину не выходила. Аришка уж вся извелась, а той хоть бы хны. Ну что за баба, что за наказанье?!