Роковое совпадение - Джоди Пиколт

— Ты шутишь?

— Нина, это Эмилио, он помогает нам с распечатками. Он компьютерный гений.

Патрик слоняется над Эмилио и нажимает клавишу. На экране появляются десять фотографий. Одна из них — отца Шишинского.

Я наклоняюсь, чтобы лучше видеть. Ни в глазах священника, ни в его легкой улыбке нет и намека на то, что он способен на подобную гадость. Половина людей на снимках одета в ризы священников, вторая половина — в стандартные комбинезоны местной тюрьмы. Патрик пожимает плечами.

— Я нашел снимок Шишинского только в пасторском воротничке. Поэтому пришлось преступников тоже нарядить священниками. В этом случае позже, после того как Натаниэль назовет обидчика, не возникнет никаких вопросов.

Он говорит это так, как будто вопросы обязательно возникнут. За это я его и обожаю. Мы наблюдаем, как Эмилио накладывает воротничок на снимок головореза с пропитым лицом.

— Есть минутка? — спрашивает Патрик и, когда я киваю, выводит меня из этого импровизированного кабинета через боковую дверь во двор.

Там стоит стол для пикника, висит бейсбольное кольцо, а вокруг высокий забор из сетки-рабицы.

— Ладно, — говорю я, — что случилось?

— Ничего.

— Если ничего не случилось, мы могли бы поговорить и в присутствии твоего хакера.

Патрик садится на скамью перед столом для пикника.

— Речь идет об опознании.

— Я так и поняла.

— Прекрати!

Патрик ждет, пока я усядусь, потом смотрит мне в глаза. Этот долгий пристальный взгляд… Именно эти глаза — первое, что я увидела, когда пришла в себя после того, как Патрик попал мне в голову бейсбольным мячом во время матча Малой лиги. Именно эти глаза служили мне опорой, когда в шестнадцать я ехала на подъемнике на Сахарную Голову, хотя очень боюсь высоты. Почти всю мою жизнь они убеждали меня, что я поступаю правильно в те мгновения, когда я не в силах была отвечать.

— Ты должна кое-что понять, Нина, — говорит Патрик. — Даже если Натаниэль укажет на фотографию Шишинского… это не очень убедительный аргумент. Пятилетний ребенок не может в полной мере понять процедуру опознания. Он может указать на любое знакомое лицо. Он может указать на кого угодно, только чтобы мы оставили его в покое.

— Неужели ты думаешь, что я этого не знаю?

— Ты думаешь только об одном: как добиться обвинительного приговора. Мы не можем заставить его пройти процедуру опознания только потому, что ты хочешь, чтобы дело двигалось быстрее. Вот что я пытаюсь тебе сказать. Через неделю Натаниэль, возможно, заговорит. Может, даже завтра. В итоге он сможет назвать имя преступника, а это будет уже более весомым обвинением.

Я подаюсь вперед и хватаюсь за голову:

— А что прикажешь делать мне? Позволить ему выступить в качестве свидетеля?

— Так работает система.

— Только не в том случае, когда пострадавший — мой сын, — отрезаю я.

Патрик касается моей руки.

— Нина, без показаний Натаниэля против Шишинского у нас не будет дела. — Он качает головой, уверенный, что мне даже в голову эта мысль не приходила.

Но я еще никогда в жизни не была так уверена. Я пойду на все, чтобы уберечь сына от дачи свидетельских показаний.

— Ты прав, — отвечаю я Патрику. — Именно поэтому я рассчитываю на тебя. Ты поможешь мне заставить священника во всем признаться.

Я направляюсь с церковь Святой Анны, даже не сразу осознав, куда еду. Останавливаюсь у церкви, выхожу из машины, на цыпочках обхожу здание, чтобы зайти с черного хода. Здесь, примыкая к главному зданию, находится жилище приходского священника. Кроссовки оставляют следы на снегу — тропинку человека-невидимки.

Если я вскарабкаюсь на край водосточной канавы, то смогу заглянуть в окно. Это квартира отца Шишинского, его гостиная. Вон стоит чашка, чайный пакетик высыхает на приставном столике. На диване лежит раскрытая книга. Том Клэнси [4]. Вокруг подарки от паствы: вытканный вручную ковер, деревянная подставка для Библии, детский рисунок в рамочке. Все эти люди тоже верили ему, я оказалась не единственной простофилей.

Я не знаю, чего жду. Но, стоя здесь, я вспоминаю день до того, как Натаниэль перестал разговаривать, тогда мы последний раз посетили вместе службу. Устраивали прием для двух священников, которые приехали в церковь Святой Анны с визитом. Над накрытыми столами висел плакат, на котором было написано: «Счастливого возвращения домой». Вспоминаю, что в то утро кофе был с привкусом ореха. Съели все присыпанные сахаром пончики, не оставив ничего Натаниэлю, хотя он хотел их попробовать. Помню, я разговаривала с парой, которую не видела уже несколько месяцев, и увидела, как другие дети спускаются за отцом Шишинским послушать очередную сказку.

— Иди и ты, Натаниэль.

Он прятался за мной, цеплялся за ноги. Я слегка подтолкнула его, чтобы он присоединился к остальным.

Я сама подтолкнула его к этому…

Я стою на краю канавы почти час, пока в гостиную не входит священник. Садится на диван, допивает свой чай, читает. Он не знает, что я за ним наблюдаю. Он понятия не имеет, что я также могу тайком вмешаться в его жизнь, как и он в мою.

Как Патрик и обещал, распечатано десять фотографий — каждая размером с бейсбольную карточку, на каждой изображен другой «священник». Калеб внимательно смотрит на одну из карточек.

— Педофилы Сан-Диего, — бормочет он. — Не хватает только статистики.

Мы с Натаниэлем входим в кабинет, держась за руки.

— Смотри, кто здесь! — весело говорю я.

Встает Патрик.

— Привет, Кузнечик. Помнишь наш вчерашний разговор? — Натаниэль кивает. — А сегодня со мной побеседуешь?

Он уже заинтересовался, я чувствую это. Патрик похлопывает по подушке рядом с собой, и Натаниэль тут же взбирается на диван. Мы с Калебом усаживаемся по обе стороны от них в мягких креслах. «Как обыденно мы выглядим», — думаю я.

— Как я и обещал, я принес с собой несколько фотографий. — Патрик достает оставшиеся снимки из папки на кофейном столике, как будто собирается раскладывать пасьянс. Он смотрит на меня, потом на Калеба — молчаливое предупреждение, что сейчас настал его час. — Помнишь, ты говорил, что тебя обидели?

Да.

— И ты сказал, что знаешь, что кто это сделал?

Очередной кивок, только после продолжительного молчания.

— Я хочу показать тебе несколько снимков, и если на одном из них ты увидишь своего обидчика, то я хочу, чтобы ты указал мне на него. Но если человека, который тебя обидел, нет на фотографиях, ты просто покачай головой, чтобы я знал, что его здесь нет.

Патрик отлично это сказал — открытое, законное вступление перед опознанием; просьба, которая не станет подводить Натаниэля к мысли, что здесь есть правильный ответ.

Несмотря на то что он все-таки есть.

Мы наблюдаем, как темные, бездонные глаза Натаниэля переходят от одного снимка к другому. Он сунул руки под колени. Ноги его даже до пола не достают.

— Ты понимаешь, Натаниэль, чего я от тебя хочу? — переспрашивает Патрик.

Натаниэль кивает, потом одна его рука выползает из-под колен. Я так хочу, чтобы у него все получилось, так сильно этого хочу, что становится больно: поскорее бы завертелось колесо правосудия! И так же сильно, по той же причине, я хочу, чтобы у сына ничего не вышло.

Его рука по очереди проплывает над каждой карточкой, как стрекоза, зависшая над ручьем. Рука двигается, но не опускается. Пальцы касаются лица Шишинского и двигаются дальше. Взглядом я пытаюсь заставить его вернуться.

— Патрик, — не сдерживаюсь я. — Спроси, он кого-нибудь узнаёт?

Патрик натянуто улыбается. И сквозь зубы произносит:

— Нина, ты же знаешь, что я не могу этого сделать. — Потом поворачивается к Натаниэлю: — Что скажешь, Кузнечик? Ты видишь человека, который тебя обидел?

Палец Натаниэля, покачиваясь, как метроном, ползет по краю фотографии Шишинского. Зависает там, потом двигается к другому снимку. Мы все ждем, пытаясь понять, что он хочет нам сказать. Но он кладет один снимок на другой, пока на столе не образуются две колонки. Он соединяет их по диагонали. Такая медлительность — а оказывается, он всего лишь изображает букву «N».

— Он коснулся снимка. Нужного снимка, — настаиваю я. — Такого опознания достаточно.

— Нет, недостаточно, — Патрик качает головой.

— Натаниэль, попробуй еще раз. — Я протягиваю руку и перемешиваю фотографии. — Покажи кто.

Натаниэль злится, что я испортила его работу, отталкивает карты, и половина оказывается на полу. Потом прячет лицо в коленях и отказывает смотреть на меня.

— Помогла, ничего не скажешь! — бормочет Патрик.

— Не вижу, чтобы ты помогал!

— Натаниэль! — Калеб касается ноги сына. — Ты отлично справился. Не слушай маму.