Лохless. Повесть о настоящей жизни - Алексей Швецов

– Да, поучительная история, — смеясь, говорю я ему. — Это иллюстрация к празднику твоему. Офигительно! Ради этого тупизма стоит вырубить пару елок.

Анатолий сидит еще недолго, дожидается третьего стакана чая, выпивает его и уходит. Я остаюсь один. Впрочем, как и всегда. Я чувствую себя одиноким в любой толпе. Только тогда, когда человек наедине с собой или одинок, он может быть самим собой.

Я выкуриваю сигарету и беру в руки томик Шопенгауэра. Идеолог пессимизма более всего откликается на мои мысли. Меня роднит с ним ощущение духовного одиночества.

«Каждый человек имеет в другом зеркало, в котором он может ясно разглядеть свои собственные пороки, недостатки и всякого рода дурные стороны; но мы большей частью поступаем при этом, как собака, которая лает на зеркало в том предположении, что видит там не себя, а другую собаку», — читаю я у философа. Какая глубокая и правильная мысль. Каким-то мистическим образом все это перекликается со мной. Именно зеркало в другом.

Мои размышления касаются моих снов. Вот оно, зеркало в другом. Мое паралельно существующее московское отражение во сне, или прообраз (если правомочно такое определение), — глупо и скудоумно. Разве может человек скучать? Я говорю о ЧЕЛОВЕКЕ, а не о скотине. О человеке мыслящем! Да плевал я на всю эту скуку и депрессию! Я упиваюсь депрессией! Мне она по кайфу. В эти моменты я могу, отрешившись от всего, размышлять. Они там все зажрались от перманентного расколбаса. От того и скука. Чем больше у человека проблем, тем четче он может сформулировать свои желания. Тем они реальнее и правильнее. Ему не надо звезд с неба. Достаточно того, что бы он чувствовал себя достойно! А чем меньше забот, чем выше требования к жизни, тем меньше требования к себе. Я не хочу быть таким же пустым, не хочу быть успешным, чтобы не быть на вас похожим. Лучше сдохнуть человеком в любом убогом Урюпинске, чем стремиться туда, где царит лицемерие, цинизм и презрение, а не жалость к себе подобным! От пресыщения наступает отрыжка и тяжесть в животе. Тогда и возникают тоска, скука и, как следствие, глобальное отупение. Это вовсе не означает, что работяга на порядок умнее олигарха. Планка у каждого на разной высоте. Кому-то, как, например, Владу, достаточно украсть у сторожа одеколон для похмелки, и он счастлив. Вполне. Здесь его планка и начальный уровень тупизма. Тоски нет. Есть нежелание видеть тупые, бездуховные лица вокруг.

День как-то незаметно сник. Так же быстро пролетел и поблек вечер. Возникает острое желание напиться до чертиков, до полной отключки. «Но нет! — твердо решаю я. — Назло всем вашим глупым праздникам я не буду пить! Останусь трезвым, дабы не уподобиться и не слиться в одну с вами серую, безмозглую массу».

Я совершенно будничным образом ужинаю. Выключаю телевизор. Не хочется тупо смотреть на этот гламурно глянцевый угар/жесть. Затем отключаю телефон. Потому что обязательно какой-нибудь знакомый мудила нажрется и будет обзванивать всех подряд, по списку, и непременно позвонит мне, когда я буду спать сном праведника, заметьте, сном трезвого праведника. Пьяным голосом этот никчемный чувак будет тупо желать мне счастья в Новом году и НОВЫХ успехов (как будто они были когда-то, эти успехи). Что любопытно, так это то, что весь год я на хер никому не нужен, за исключением тех, кому должен, и тех, кто у меня занять хочет, а тут вспомнят обо мне в связи с НИЧЕМ. Просто так, от пьяной всеобъемлющей широты русской души. Мне хорошо, и вам тоже пусть будет заебись в три ночи!

Но выключенные телевизор и телефон не спасают мое зыбкое забытье, претендующее на название «сон». Звуки из соседних квартир, взрывы петард, сигнализации испуганных автомобилей и пьяные «ура!» не дают Морфею ни единого шанса завоевать мое сознание, убаюкать его своими сладкими речами и унести в мир иррациональных образов.

Стрельба во дворе, как на фронте. Это сколько же деньжищ на ветер! А еще жалуемся, что плохо живем. Соседи/ супруги сверху тоже активизируются. После традиционной разборки с криками «Караул, убивают!» все устаканивается, и уже слышны заздравные тосты и песнопения нестройных голосов. Репертуар не обновляется годами. Ублюдскую «Единственная моя» неизменно сменяет доставшая «Ой, мороз, мороз».

Я обматываю голову одеялом, засовываю ее под подушку и, устав бороться с собой и внешними раздражителями, проваливаюсь наконец в сон. Еще через минуту я реально ощущаю, как окончательно и тупо засыпаю.

Небывало тихое утро проникает в мой мозг. Я просыпаюсь, сбрасываю с себя остатки сна и окончательно включаюсь. Сновидений не было. Вообще! Будто в яму провалился, а теперь выплыл. Смешанное чувство. Одновременно радость и надежда, что не схожу с ума, а с другой стороны — ощущение потери кого-то близкого и родного.

Умывание холодной водой освежает меня и разгоняет струящиеся в голове мысли. Новый год, которого все так ждали, наступил. Что изменилось? Жизнь стала лучше? Вы изменились и стали добрее, умнее? Ни фига. Все осталось прежним.

К полудню я выдвигаюсь в магазин. Сидеть и смотреть на себя на трезвого в этом пустом бесперспективняке нет никакого желания.

На первом этаже, с комфортом устроившись у радиаторов отопления, спит Дед Мороз. В нелепой позе эмбриона, в своей красной шубке, он лежит в луже блевотины. Рука его глубоко засунута в рот. Такой своеобразной техникой минета «глубокое горло» он вызвал извержение организма, чтобы освободить желудок и вновь набить его салатами и остывшим мясом, приправленным конфетти.

Итак, я выхожу из подъезда и брезгливо ступаю по грязному снегу. Город словно вымер. Не слышно и не видно автомобилей. Нет вообще никого. Я шагаю по замусоренной пустыне, и такой меня распирает утробный смех, что я не сдерживаюсь и хохочу. Мой хохот, размноженный эхом, создает жуткое впечатление. Я замолкаю и бегу к магазину. Здесь есть люди. Из покупателей, кроме меня, медленно бредущая по рядам старушка. Две продавщицы с помятыми и недовольными лицами беседуют возле холодильника с колбасами. Я беру пузырь и подхожу к кассе.

– Вся диета теперь насмарку, — доносится до меня тема разговора двух женщин.

– Ой, не говори. Я сама оторвалась. Килограмма три теперь точно наберу.

– Вер, а помнишь, Зоя рассказывала про диету, при которой можно все есть?

– И ты веришь? Тут месяцами голодаешь, на одном кефире обезжиренном сидишь, и то толку мало. А тут все есть можно!

– Зойка говорила, что все дело в соке алоэ.

– Девушки, можно отовариться? — прерываю я их.

Со словами «алкашня задолбала» одна из продавщиц отделяется от холодильника и медленно направляется к кассе.

Словно оплеванный, я выхожу на улицу. Бездуховность и равнодушие! Так и хочется остановиться посреди улицы и крикнуть спящему городу: «Люди! Очнитесь!!! Вас обманывают! Обманывают и обворовывают! Это же специально все праздники придумывают, чтобы вас, лохов, на бабки развести. Вас обворовывают! У вас жизнь украли. Подсунули праздник туфтовый/фальшивый, а вы, дураки, радуетесь…»

Но ничего этого я не делаю. Наоборот, спешу, тупо бегу в свою нору, трепетно сжимая в руке бутылку с тоской. С Новым годом вас всех, с новым гадством!!!

Лечение общением

Выпил виски я печально,

Перманентно закусил.

Этим самым я, реально,

Перспективность погасил.

Чуваки вокруг. Тусовка.

Не гламурно ни фига!

Что за пошлая массовка?

Морды просят утюга.

На перформанс торопливо

С телкой круто подвалил.

Отчего мне так тоскливо?

Коксом ноздри запылил.

Но прикольнее не стало.

Скука тупо душу рвет.

То, что все меня достало,

Никого, блядь, не ебет!

«Прилег, называется, на полчасика, — думаю я, проснувшись, — так на весь вечер и всю ночь вырубился». Я поднялся и выключил вопящий рекламой телевизор. Со мной явно что-то было не так. Опять этот сон! Новый год? Интересно то, что я как бы сам себя обвиняю. Не хочет он, видите ли, успешным быть. В Урюпинске ему нравится!

Это уже конкретно напрягает. Надо что-то делать с этим, пока совсем с ума не сошел. Откладывать далее не имеет смысла. Сегодня же пойду к врачу.

Первым делом, после того как привел себя в порядок, звоню на работу своей секретарше.

– Компания «Globusland», Катерина, здравствуйте. — Ее стереотипный ответ надоедливым рэпом звучит в моих ушах.

– Здравствуйте, Катерина. Слушайте и не перебивайте. С вами разговаривает Сергей Владимирович… — представляюсь я в безуспешной попытке пресечь поток глупостей, всегда готовых сорваться с ее языка.

– Вы ошибаетесь, Сергея Владимировича еще нет. И поэтому он не может со мной сейчас разговаривать.

– Вы в этом уверены? — Я стараюсь держать себя в руках.