Сыновья Беки - Боков Ахмед Хамиевич

– Что это? – вырвалось у Гойберда. Он подошел и приподнял свесившуюся руку жены. – Ты слышишь, жена? Не надо!.. Слышишь?…

Гойберд уже знал, что с ней. Только верить этому не хотел. Подошли дети и молча уставились на мать. Они-то еще не знали, что за горе обрушилось на них…

Через какое-то время весь поникший, словно в воду опущенный, Гойберд убирал во дворе осколки посуды и изредка украдкой проводил рукой по щеке… Из дому доносился душераздирающий плач детей.

7

– Нани, а зерна в початках уже крупные! Я смотрел! – сообщил как-то Хусен. – Свари нам кукурузы!..

– Потерпи, сынок. Еще не время. Пусть дозреет. Дня через три она будет хороша, тогда и наварю.

Кайпа берегла кукурузу, давала ей вызреть. Но, на беду, завелся в доме воришка: голодный Борз повадился обгладывать початки.

Сколько помнит себя Хусен, столько и Борз живет у них. Только кукурузы он раньше никогда не ел.

Кайпа не знала, что ей делать. Уже два года не сеяли они в поле. Вся надежда на огород. С самой весны ждали урожая. И на тебе: собака изводит кукурузу.

Что ни делали: гоняли Борза, били его, сажали на цепь, но, едва улучив момент, он снова был в огороде. Голод побеждал страх.

– Выход только один, – сказал как-то Гойберд, – его надо убить. Клянусь богом, больше ничего не придумаешь.

– Не перестанет топтать и пожирать кукурузу, придется… – вздохнула Кайпа.

А каково это убить пса, который вырос на глазах, которому Кайпа своими руками вместе с Беки подрезала уши и хвост, когда был он еще щенком?

Борз не унимался. И надо было решаться. Кайпа хотела, чтобы это, по крайней мере, произошло не на глазах, а где-нибудь подальше от дома. Но пес, словно пчела, присосался к кукурузе и никуда не шел со двора.

– Гойберд, нечего делать, замани его да прикончи. А не то он голодными оставит нас, – попросила, наконец Кайпа.

Но Гойберд наотрез отказался.

– Не проси меня об этом, Кайпа. Не могу я. Да и нечем мне его бить. Для этого нужно ружье. Попроси Хамзата, сына Шовхала, – показал он на дом соседа через дорогу.

…Увидев входящего во двор Хамзата с ружьем в руках, Хусен побледнел. Он знал, зачем пришел сосед, слыхал, как мать говорила с Гойбердом. Мальчик тогда плакал, умолял не убивать Борза. Но мать сказала:

– Мне и самой жаль его. Но не идти же нам по миру?…

Хусен все понимал. Но сейчас он все равно ненавидел Хамзата! Не мог иначе.

– Ну, где ваш пес? – спросил Хамзат.

– Да где ему быть? Опять, наверное, в огороде. Хасан, позови его! – сказала Кайпа.

– Борз, Борз! Сюда! – кричал Хасан.

Хусен надеялся, что Борз не прибежит. Но тот, глупый, тут как тут! Откуда ему было знать, зачем его зовут и что ему грозит. Завидев Хамзата, Борз начал лаять на него.

– Ты уж смотри не промахнись, Хамзат, – взмолилась Кайпа и, не в силах видеть то, что должно произойти, зашла в дом.

– Не промахнусь. Сейчас. Пусть только повернется ко мне боком… – ответил Хамзат и прицелился.

Хасан между тем не отрывал взгляда от ружья, даже после того, как грянул выстрел, он все смотрел в одну точку. Борз завизжал, рванулся в огород и скоро затих.

– Вот и все! Он свое отжил! – сказал Хамзат, извлекая из ружья пустую гильзу. – Унесите его за село, да поскорее.

И как ни в чем не бывало – будто курицу прирезал, а не собаку убил – пошел к воротам.

Потревоженные выстрелом, из дома Соси выскочили муталимы,[28] но, узнав, в чем дело, преспокойно вернулись обратно.

Сын Соси Тахир учится в хужаре, а потому теперь водится с муталимами. Вот и сейчас по случаю мовлата – праздника рождения пророка Магомета – муталимы собрались у них и прочли молитву, а теперь слышится пение назма.[29]

В доме Беки мовлат не отмечали. Говорят, его можно праздновать позже. Кайпа и решила подождать, пока подрастут цыплята. На мовлат полагается пригласить муллу и кого-нибудь из соседей, чтобы посадить с ним за стол. А чтобы людей угостить, надо хоть пару кур зарезать.

Раньше в день мовлата – Хусен всегда досыта кормил Борза. Ведь сколько косточек куриных собиралось! И бульон оставался… Потрохов мать не давала. Она закапывала их в землю. Поверье такое есть: съест пес потроха – станет кур пожирать. Но Хусен откапывал потроха и отдавал их своему четвероногому другу. Борз съедал их, а кур и цыплят не трогал.

Хасан только мельком глянул на труп Борза и отошел. Ему, видно, было не до него. Зато на Хусена страшно было посмотреть. Он весь как-то сжался и почернел. Молча стоял у плетня над собакой и неотрывно смотрел на зияющую рану.

– Хусен, что это с Борзом? – услышал он вдруг из-за плетня голос Эсет и, оглянувшись, увидел в щелке ее тревожные синие глаза.

– Его убили!

– Кто?!

– Хамзат.

– Ах, сгореть ему в огне! За что он его?

– За то, что ел кукурузу…

– Ну и что же?

Хусен молчал. Еще слово – и он бы расплакался. Да и как объяснить Эсет, что сам-то Хусен готов был всю жизнь не есть кукурузу, лишь бы Борз был с ним, но другим ведь нельзя без кукурузы… Она этого все равно не поймет. У них в доме зерна сколько хочешь. Откуда ей знать, как бедная Кайпа дрожит над каждым початком…

Эсет не знала этого. Но добрым своим сердцем девочка почувствовала, что все не так просто. Она тоже умолкла. А через минуту из желания сделать Хусену что-нибудь приятное сказала:

– Хусен, а мы зарезали барана!

Но он совсем и не обрадовался. И даже наоборот, решив, будто она хвалится, сердито буркнул:

– Подумаешь, большое дело, барана зарезали!..

– Я принесу тебе мяса.

– Не надо мне вашего мяса!

– Никто не увидит, я вынесу его из дому потихоньку!

– Уйди ты от забора со своим мясом!

– Забор вовсе и не твой! – обиделась Эсет и отошла.

– Очень мне нужно ваше мясо! – раздраженно кричал ей вслед Хусен. – Вот мы зарежем кур – и у нас будет!..

8

Гойберд пожаловал на мовлат спозаранку. Но ждать угощения ему пришлось очень долго. Уже и куры были сварены, но к еде не приступали – муллы еще не было. Кайпа с вечера ходила приглашать его. Обещал прийти, но пока не идет.

– Выгляни, сынок, не видать ли его? – частенько просит Гой берд.

Хусен и без него не раз бегал за ворота. Он не меньше Гойберда ждет муллу, тоже хочет полакомиться курятиной.

– Ну, идет? – спрашивает Гойберд и, не успеет Хусен рта рас крыть, сам же отвечает: – Клянусь Богом, не идет!

Когда мулла наконец появился, все уже остыло. Поздоровавшись, он быстро прошел на указанное ему самое почетное место и, тяжело вздохнув, как человек, уже успевший много потрудиться, покряхтывая, сел.

– А мы думали, Шаип, ты, может, и не придешь! Совсем заждались! – улыбнулся Гойберд.

– Клянусь Кораном, я пришел сюда, несмотря на то, что сын Зубейры умолял меня пойти к нему!

– Это зачтется тебе, Шаип! Клянусь Богом, зачтется! – не умея скрыть свою радость, сказал Гойберд.

Мулла Шаип весь взмок, а потому расстегнул свой шелковый бешмет.

– Кайпа, – предупредил он, – есть я не буду, не трудись подавать.

Гойберд при этих словах переменился в лице. Столько ожиданий – и что же?!

– Нет, так нельзя! – не удержался он, будто мулла не у Кайпы, а у него в доме. – Это ведь сага.[30] Отказываться нельзя!

– Клянусь Кораном, некуда мне больше: уже сыт по горло!

И мулла, выразительно посмотрев на свой большой живот, с трудом скрестил на нем пухлые короткопалые руки.

– Хоть притронься к сага, – настаивает Гойберд.

Кайпа не заставила их долго ждать. Правда, пока мулла читал молитву, Гойберд еще не раз жадно сглотнул слюну. Но это и не удивительно. Даже сытый человек не останется равнодушным к пряно пахнущим чабрецом и луком петушкам, а уж голодный и вовсе!..