Призыв к оружию - Алан Фостер

Невдалеке от берега, в тихой воде, покачивался Ватолой. Вокруг его талии был укреплён пояс со снаряжением. Он покоился на одном месте и рассеянно наблюдал за массудами, которые неслись вдоль берегов острова, как угорелые. Временами он выпускал изо рта тонкие фонтанчики воды. Он не понимал смысла того, чем занимались на его глазах лучшие солдаты Узора. И вообще многое в них было непонятно Ватолою.

Вообще-то их бег производил впечатление. Ватолой знал, что у него никогда так не получилось бы. Даже приблизительно. Сколько они ещё будут носиться? Всю ночь? Он видел их тренировки на корабле. Массуды носились кругами по маленькому треку до тех пор, пока не начинали падать от изнеможения, высунув длинные подрагивающие языки из угла рта. Бег был для них чем-то жизненно важным, но Ватолой никак не мог понять, почему. Ведь без всякого видимого смысла растрачивается огромное количество энергии. Может, в этом было что-то от шутки, юмора? Массуды любили иногда пошутить, хотя делали это не так часто, как с’ваны. Юмор был ещё одним непонятным, непостижимым для Ватолоя понятием. Да ему и необязательно понимать такие вещи. Зачем они ему? В жизни и там много разных дел: работа, сон, еда, размножение.

Как обычно, его посетило чувство, что он что-то забыл упомянуть. Конечно, этого не было бы, если бы он был такой же умный, как массуды. Или как о’о’йаны. Или, чёрт возьми, как с’ваны! Присутствие представителей других рас всегда смущало лепаров, заставляло осознать собственное своё ничтожество. Но в общении со с’ванами всё проходило мягче. У с’ванов был такой природный дар. От этих дум у Ватолоя началась головная боль, как всегда начиналась в подобных ситуациях. Вот ведь. Даже думать тяжело лепарам. А уж говорить и подавно. Не то, что с’ваны, которые орудуют языком похлёстче, чем массуды ногами.

У лепаров не было ни той, ни другой способности. Не обладали они также и техническими навыками гивистамов или ловкостью о’о’йанов. У них была только одна способность – умение работать, тяжело, без жалоб и столько, сколько от них требуется. Для этого не нужно было обладать оригинальным мышлением.

Ватолой нырнул в тёплую воду, без видимого усилия поменяв режим дыхания. Теперь в дело пошли жабры. Он уже полюбил смотреть на многочисленность и пёстрое разнообразие местных морских форм жизни. Некоторые из них даже светились в сумеречной глубине. Он уже набрал полный мешок образцов, которые заказывали ему учёные с корабля. Они должны по достоинству оценить его работу. Подумав об этом, Ватолой почувствовал, как заметно теплее стало у него на душе.

Впрочем, сейчас не время расслабляться. Необходимо помочь Гаупи, который возводил известняковую защиту вокруг антенны связи над челноком. Ватолой заметил, как в стороне проплыло несколько лепаров. Он приветствовал их знаками, принятыми на родине, и поплыл дальше, плавно двигая своим мощным хвостом.

Гаупи был рад его появлению. Наблюдатель Ватолой всегда был желанным гостем для работяг, ибо мог дать умный совет, когда возникали какие-нибудь затруднения. Наконец работа была закончена. Вовремя. А всё из-за того, что Ватолой оказался настолько умён, что не пришлось даже просить совета у гивистамов. Гаупи знал, что гивистамы всегда нетерпеливы в общении с лепарами и порой грубят и эта грубость подавляет лепаров. Умение принимать решения было самой тяжёлой частью работы наблюдателя, но Ватолой не отказался от этой должности. Да и как он мог отказаться, если его попросили об этом? По крайней мере над наблюдателем никто не смеётся и никто не грубит ему в открытую. Хотя косые взгляды… Они всегда были направлены в сторону лепаров. Всегда. Но к ним можно привыкнуть, как и к прочим неприятным сторонам жизни. Он плыл и размышлял о том, какое это красивое место. Категории красоты удивительно просто приходили на ум в этот раз. И как это хорошо, что они получили возможность вырваться наконец-то из искусственных стен корабля. Лепар предпочитал плавать, чем ходить пешком. Как бы гивистамы не называли это. А они это называли регрессом и де-эволюцией. Он нырнул ещё глубже, изучающим взглядом рассматривая нечто, ползущее по песчаному дну. В первые дни хвост болел, – это от того, что долгое время не использовался, – но теперь вновь налился силой. Они слышали что-то о множественности здешних языков и деформированной, аномальной геологии этой планеты, но всё равно продолжали считать этот мир очень красивым. Гораздо больше внимания они уделили сообщению о двух пропавших дистанционных зондах. Группа контакта для того и спустилась на поверхность планеты, чтобы узнать то, что не смогли донести до них аппараты.

Как и остальные, Ватолой испытывал тревогу и страх за то, что может с ними со всеми случиться здесь. Лепары всегда чего-то боялись и опасались. Для них это было не просто одно из чувств, а состояние души. В этот, – как и в другие миры, – они пришли за тем, чтобы попросить помощи в войне против Амплитура. Амплитуров лепары боялись гораздо больше, чем их союзников. Гораздо больше, чем их сумрачный, покрытий грозными океанами и морями мир.

Они боялись. Потому работали. Круглосуточно. Без жалоб и возражений, ибо это могло сказаться на качестве работы. Они исправно вносили свой небольшой вклад в общее дело борьбы с коварным Амплитуром. Который, если его не остановить, лишит их родины, смысла жизни, души. Лепары работали. Они не отличались умом, но были удивительно выносливы. Для работы, которую они выполняли, не нужен был ум, а выносливость – как раз.

Глава 7

Прошло пять дней. Челнок не сдвигали на другое место. Он прочно стоял на крепком дне лагуны, надёжно укрытый со всех сторон известняковым панцирем. Никто из аборигенов до сих пор не появлялся поблизости. Глядя на челнок со стороны, его можно было принять только за выветренную рифовую формацию. Морские живые существа довольно быстро обосновались в щелях и норках пористой оболочки.

Вейсы достигли значительного прогресса в своём тяжком труде. За прошедшие дни они сумели установить и выделить из общей массы ещё три добавочных наречия, доведя тем самым число уже известных языков до восемнадцати. К тому времени Кальдак и его коллеги уже не удивлялись этому лингвистическому изобилию.

Было решено, что дальнейшего продвижения в изучении планеты не будет, если не остановиться на одном из двух выборов. Во-первых, они могли переместиться вместе с челноком в более заселённые территории.

Во-вторых, они могли захватить «образчик» местной расы и изучать его здесь, в лагуне.

Легко предположить, что последний выбор всем показался предпочтительнее. Им нужно было существенно пополнить уже имевшиеся сведения о местных жителях, и как можно скорее. В этом им мог существенно помочь лишь контакт с живым представителем здешней расы. Общение с ним было бы неизмеримо более полезно, чем просмотр передач телевидения, которые подчас вносили только путаницу.

Тщательный анализ визуальных записей, накопленных за последние дни, подтвердил первоначальное впечатление: доминирующей формой жизни были двуногие млекопитающие, которые, однако, заметно варьировались по размерам и цвету. Исследователи пока не могли сказать точно, в чём тут дело. Предполагали, что подобные биологические варианты необходимы для чёткого разделения аборигенов на рабочих и трутней. Впрочем, тут больше было вопросов, чем ответов.

По крайней мере, хорошо было то, что местные аборигены не так уж радикально отличались от рас Узора. Например, с’ваны и массуды тоже были двуногими млекопитающими. С гивистамами и о’о’йанами схожего было заметно меньше, но всё же они хотя бы смыкались в одной черте – теплокровности. Удивительно всё-таки было то, что аборигены разговаривали на различных языках. Некоторые участники экспедиции вообще отказывались верить в то, что местные жители сколько-нибудь эффективно могут между собой общаться, располагая таким диким количеством совершенно разных наречий.

Кальдак много времени провёл в разговорах с Пасийакилионом, который обозвал это всё одним термином: «геосоциология». Сколько массуд ни пытался, он так и не смог понять, что же кроется за этим странным понятием. Турлог заинтересовался новым миром, по-своему понимал его и стремился каким-нибудь способом донести своё понимание до коллег. Правда, без особого успеха.

Перед ними стояла задача изолировать одного здорового индивидуума, что предполагало в первую очередь крайнюю осторожность и во вторую – везение. Если в этих людях стадно-общественный инстинкт развит столь же сильно, как и у с’ванов, то их акция грозила благополучно провалиться. Изоляция аборигена травмировала бы его сознание и от него было бы очень трудно добиться хоть какой-нибудь пользы. Жаль, что они не были в этом похожи на турлогов, которым было абсолютно всё равно, как близко к ним живут их соплеменники: в километре или в световом годе расстояния. Учёные предупредили массудов, что им не важно: будет пленник мужчиной или женщиной. Биологи хотели изучить оба пола, но изолировать для этого какую-нибудь пару было небезопасно. В экстремальных условиях, например, у четы массудов сильно усиливаются защитные инстинкты и они способны замыкаться друг в друге, не реагируя на окружающий мир. Словом, в этом случае общения также не вышло бы, хотя, разумеется, понаблюдать за супружеской парой аборигенов с научной точки зрения было бы крайне интересно.