В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель - Наталья Константиновна Бонецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако отношения 3. Н-ны и Д. В-ча никогда не были симметричными, Философов не желал, даже и ради «Главного» – т. е. НЦвовлекаться в эротическую связь даже и с философской подоплекой, которую ему с мужской инициативой навязывала Гиппиус. Он как бы не замечал императива «влюбленности», альфы и омеги «нравственного богословия» Третьего Завета, уклонялся от правил игры НЦ. Более того, он словно не понял сути намерения Мережковских обрести Бога в эротике «влюбленности»! На протяжении всех лет их общения (вплоть до расставания в 1920 году) отношения Д. В-ча и 3. Н-ны были «поединком» (Злобин), экзистенциальной борьбой, в которой 3. Н. нападала, домогаясь, а Д. В. робко защищался. Философов «указывал на опасность смешения двух порядков [в новом религиозном сознании и практике НЦ. – Н. Б.]-человеческого и божеского», тогда как «Гиппиус с этой опасностью играла все время»[239]: проницательный Злобин свидетельствует то ли о старомодности Философова, то ли о его недомыслии… И как это ни парадоксально, но представляется, что с самого момента знакомства Философова с Мережковскими в Каннах в 1892 г. он их невзлюбил. «Вот хам-то и гадина»: так Д. В. охарактеризовал Д. С-ча в письме к А. Бенуа от 18 декабря 1893 г. «Я <…> влюблен в Вас никогда не был», – раздраженно написал Д. В. Гиппиус 7/19 апреля 1898 года. Это при том, что не только 3. Н., но и Д. С. неподдельно полюбили этого странного человека. «Он [Философов] <…> нам стал как родной, и чем больше он отталкивает нас, тем сильнее мы его любим <…>. Без него нельзя нам быть», – вполне по-христиански признавался Мережковский в начале 1901 г. Нувелю, интимному другу Философова. А этот последней, с капризно-инфантильной интонацией общего баловня, не постеснялся и скомпрометировать своих патронов по НЦ в глазах родственницы: «С Мережковскими просто не знаю, как быть, тем более, что, увы, и у меня начинает быть сильное подозрение, что 3. Н. была просто в меня влюблена»[240]. И то, что в письме о 3 января 1905 г. к тому же лицу Философов отдает все же должное своим «сомолитвенникам», это скорее исключение, чем норма его, действительно, по-женски изменчивых настроений: «Мережковские – мои братья [! – Н.Б.]. Мы столько пережили с ними глубоких, несказанных мечтаний, столько настрадались в исканиях Бога, что вряд ли когда сможем при жизни разойтись»[241]. Однако играть в «троебрачие», к чему его настойчиво толкала 3. Н., он, в чем мы будем убеждаться и впоследствии, Философов не хотел…
Итак, пытаясь подступиться к загадке брака Мережковских, я пришла к тезису о как бы неизбежном «размыкании» этого двойственного союза-вовлечении в него третьих и т. д. лиц с превращением «духовного брака» в специфическое религиозное сообщество. Такая диалектика закладывалась в эти действия и действо – в эту философско-жизненную игру самими ее участниками и «постановщиками». Справедливости ради надо хотя бы указать и на активность Д. С-ча в этом пресловутом «размыкании колец». В отличие от 3. Н-ны, этот «Каренин» дневников не вел, а потому о его поступках мы узнаём главным образом из иронических записей жены. По поводу Бога и пола он теоретизировал несколько иначе, чем 3. Н., когда утверждал, что «через пол» можно прийти к Богу и войти в НЦ, – тогда как в глазах 3. Н-ны пол был приемлем уже только в Боге, «перед Лицом Христа» (именно такой она ощущала свою интимную близость с Философовым). В 1901 г. Д. С., как сообщает в дневнике «О Бывшем» 3. Н., вступил в чисто «плотскую» связь с некоей «женщиной из Москвы», «оправдывая» это перед женой «мыслями о святости пола и о святой плоти» и намерением привести свою подругу в их Церковь. Всё это было «смешно и ужасно», ибо путались «пол» и «Главное», – так 3. Н. комментирует эти, все же идейные, похождения супруга[242]. Прочие увлечения Д. С-ча были платоническими – «голубыми» по выражению 3. Н-ны, намекающей на «софийный», опять-таки философский характер истории с «Марусей», «капитанской дочкой» – прелестной русской девушкой, встреченной супругами во время пребывания в Париже в 1906–1908 годах[243]. «Вечным девичеством» отмечен и образ О. Костецкой, которую Д. С. встретил летом 1916 г. в Кисловодске: это был роман в односторонних – пера одного Мережковского – романтических письмах[244]. Интимные, с признанием в любви, послания Д. С-ча к О. А. Флоренской (1907–1908) – это письма умудренного жизнью, почти старика (Ольге – 16 лет, Д. С-чу – 42 года), выступающего в роли духовного учителя, благовествующего этой болезненно-восторженной девушке о «новом» браке (без «животной любви») в «новой Церкви»[245]. Сестра Павла Флоренского стала членом НЦ и пережила в бытность там (1910 г.) трагическую гибель своего «мужа-брата» Сергея Троицкого – любимого друга П.А. Флоренского. Тогда Мережковские её не поддержали – не выехали в Москву по её призывной телеграмме: это, видимо, не входило в этику НЦ – более высокую, как им мнилось, чем простое сострадание…[246]
Завершая данный круг рассуждений о жизни четы Мережковских как драматическом действии (история отношений 3. Н. с Философовым может быть эстетически завершена и представлена, действительно, в виде драмы), трансформирующемся в действо НЦ, – я не могу обойти вниманием еще одно лицо. Владимир Злобин, говоря о «духовном браке» своих покровителей, заметил, что «потомство» от него «будет “как песок морской”»[247]. Вероятно, он подразумевал влияние их идей. Но вот, не имея собственных детей, Д. С. и 3. Н. обрели сына духовного в лице как раз этого «Володи», редактирующего их эмигрантские издания, разносящего гостям пирожные во время чаепитий на «воскресеньях».
Можно было бы посвятить особое исследование данной теме, выходящей все же за рамки нынешней моей: ведь Злобин не сделался членом «философской Церкви» Мережковских, – он познакомился с супругами в 1916 году Потому скажу о Владимире Ананьевиче с конспективной краткостью. Он был больше чем просто наследником идей: он был порождением духа Мережковских. Настолько глубока была его любовь к ним – не «влюбленность», но отношение
