Живое предание XX века. О святых и подвижниках нашего времени - Александра Никифорова

– Это самая удивительная часть росписи – необычны размеры апостолов, они огромные, выше человеческого роста. Как восприняли роспись прихожане?

– Размер апсиды был 6 на 3 метра. Я подумала, что там не получится уместить еще один сюжет, и поставила огромных апостолов. Каждый – размером в два метра. Что меня поддержало? Во время работы (было лето, семинария опустела) в храм зашла матушка отца Павла Лазора и воскликнула: «Как красиво!» И этим меня ободрила. А был у нас священник, который всегда проходил с насмешкой: «О-о, мне будет так страшно служить в их присутствии, они такие огромные!» Когда я закончила, он сказал: «Вы знаете, я критически относился к вашей работе. Но теперь, когда она окончена, я вижу, что вы все сделали верно, и апостолы живут своей жизнью». Его слова были очень ценны для меня! Алтарь – небольшой, и во время литургии у священников создается впечатление, что они служат посреди апостолов.

– Вы очень чтите отца Иоанна, и в его память расписали часовню на Ваганьковском кладбище в Москве. Какой его образ сохранился в вашей душе?

– Образ праведника. У меня была привилегия – общаться в повседневной жизни с отцом Иоанном довольно близко. Я видела его подвиг, искренний, который он никогда не показывал. Он был кротким и скромным, и вы никогда бы не подумали, что перед вами – ученейший человек. Он был аристократом не только по рождению, но и по духу. Аристократом не в смысле светском, а в смысле возвышенном: в отношении к людям он был очень деликатен, никогда никого ни в чем не укорял. Все недостатки людей принимал на себя. И вы знаете, он так верил в Россию, он так любил Россию! У него одна мечта была после перестройки – служить России, ездить в Россию, чтобы делиться своими знаниями. Это было его последнее желание в жизни[148].

– Что было главным в тех прекрасных людях, которых вы встречали в Церкви – в Гефсимании, во Франции, в Америке?

– Это смирение. Думаю, только смирение.

Сквозь горлышко разбитого кувшина

О святом старце Гаврииле (Ургебадзе)

На фото: преподобный Гавриил (Ургебадзе)

Представьте себе картину: за рулем советского трехколесного мотоцикла сидит милиционер в форме, а рядом в коляске наш маленький отец Гавриил. Он встал, взял крест и громко, пока мотоциклет катился по центру Тбилиси, проповедовал о Боге, осенял прохожих крестом и благословлял их.

Рассказчик:

Митрополит Боржомский и Бакурианский Серафим (Джоджуа, род. 1961) – архиерей Грузинской Православной Церкви. Выпускник архитектурного факультета Тбилисской академии художеств (1990). В 1991 году ушел послушником в монастырь и был пострижен в монашество. Хиротонисан в епископа Боржомского в 1995 году, с 2009 года – митрополит. Награжден орденом святого Георгия.

Невысокий согбенный старичок, громогласный, в развевающейся мантии, с горлышком разбитого керамического кувшина на веревочке. Кто-то считает его пьяницей, безбожником, блудником. Кто-то, напротив, – святым. Он сам не обращает на это внимания. Вся его юродивая жизнь – поиск гибнущих душ и спасение их. Он заходит в пивной бар и через это горлышко высматривает, кому особенно тяжело, кто пришел сюда, чтобы вином залить свое горе и отчаяние.

О грузинском старце Гаврииле вспоминают знавший его при жизни митрополит Боржомский и Бакурианский Серафим, а также Зураб Георгиевич Варази и монахиня Анастасия.

Проповедь из коляски МИЛИЦЕЙСКОГО МОТОЦИКЛА

Митрополит Серафим: Мы познакомились с ним в 1989–1990 годах, когда я и мои друзья делали первые шаги к вере. Мы сразу поняли, что перед нами неординарный человек, и спросили: «Кто это?» Нам ответили: «Старец Гавриил[149], юродивый». Слова «юродивый» я тогда не знал. Когда мы встретили старца во второй раз, то поймали на себе его пристальный взгляд, услышали необычные слова… даже не юмор, а какое-то непонятное шутовство.

Отец Гавриил был невысокого роста, согбенный, в развевавшейся мантии, имел непонятную походку и слишком громкий голос, не соответствовавший правилам приличия и атмосфере церковной тишины. Его, как и других юродивых, было трудно сразу распознать. Иногда батюшка выносил гроб, ложился в него и из него пел грузинские народные или полуоперные песни. Проходившие мимо люди думали, что он сумасшедший. Какой нормальный человек во дворе монастыря будет распевать песни, лежа в гробу?! Некоторые считали отца Гавриила пьяницей, безбожником, блудником, а отец Гавриил всегда радовался, что подвергается клевете.

Святые отцы Церкви, в том числе преподобный Серафим Саровский, говорят, что юродство – наисложнейший путь. Из десяти юродивых девять – не от Бога, и нужна глубина духовного зрения, чтобы понять, что перед тобой именно юродивый, а не человек, пребывающий в состоянии прелести.

Главная черта отца Гавриила – его огромная любовь к каждому, только зачастую она выражалась в странной, юродивой форме. Он, например, мог зайти в пивной бар и там проповедовать (я сам не раз был этому свидетелем). Он чувствовал, кому было особенно тяжело, и подходил именно к нему, он знал, что этот человек пришел сюда, чтобы вином залить свое горе и отчаяние. Батюшка носил с собой горлышко от разбитого керамического кувшина на веревочке. В пивбаре он демонстративно становился посередине, и через это горлышко, как через бинокль, обводил взглядом зал, высматривая, к кому подойти. Он выбирал столик, за которым сидел тот, кому он был нужен, бесцеремонно подходил, садился и начинал разговаривать. Шутя, не шутя, иногда грозно, иногда пел. Но когда он выходил, как правило, люди окружали его, просили благословения, целовали, становились перед ним на колени – большинство понимало, что перед ними не простой человек. Из этих злачных мест он вытаскивал души пьяниц, тех, кто становился на путь погибели. Вся его юродивая жизнь – это поиск с помощью горлышка-бинокля гибнущих душ людей и спасение их.

Мне кажется, заслуга и подвиг отца Гавриила – в том, что он, начиная с 1960-х годов, когда невозможно было публично говорить о Боге, нашел действенную форму проповеди. Как-то на улице его задержала милиция, что он там говорил, я не знаю. Может, и пел, а может, и в рясе расхаживал по центральному проспекту Тбилиси. Его арестовал милиционер и повез в отделение. И представьте себе картину: за рулем советского трехколесного мотоцикла сидит милиционер в форме, а рядом в коляске наш маленький отец Гавриил. Он встал, взял крест и громко, пока мотоциклет катился по центру города, проповедовал о Боге, осенял прохожих крестом и благословлял их.

Отец Гавриил иногда становился прямо посреди дороги, раскрывал руки, и водитель останавливался, выходил, брал благословение. Даже те, кто не ходил в церковь, осуждал Церковь и священников, чувствовали к нему любовь и расположение. Почему? Он был «их». Другие требовали соблюдения правил благочестия, а этот вел себя иначе – мог и спеть, и пошутить, он был «свой», родной батюшка, который странными, юродивыми сетями затаскивал их в любовь свою, в любовь Христову.

Зураб Варази[150]: Отец Гавриил нам рассказывал, что в 1960-е годы, во времена гонений на

Церковь, на праздничной демонстрации он поджег большой портрет Ленина со словами: «Господи Иисусе Христе, я иду к Тебе!» Этот огромный плакат смяли и начали топтать, чтобы потушить, но все равно не могли погасить пламя. «А я радовался, что они его топтали, – вспоминал старец. – Поймали меня, доставили в милицию, раздели, отобрали иконы. Сижу я в комнате, захотел помолиться. Вижу в углу веник. Поломал его, маленькой ниточкой перевязал и сделал крест, поставил в углу, молюсь. Надзиратель в глазок увидел это, зашел ко мне и отнял мой крест. Я рассердился, встал у стены вот так: „Я сам крест!" А он спрашивает: „Ты что, помешался?" Отвезли меня в психиатрическую больницу. Пришли санитары, чтобы побрить меня и остричь. А я говорю: „Я монах, меня стричь нельзя". – „Нет, ты враг народа, мы тебя острижем!" Взял один машинку, подошел ко мне. Я взмолился: „Матушка Богородица, как Тебе угодно, пускай так и будет". Вдруг у этого человека отнялась рука. Другой санитар решил помочь: „Сейчас я его остригу!" – нагнулся за машинкой, так и остался – разогнуться не в силах! А я остался с бородой».

Митрополит Серафим: Случай с портретом Ленина мгновенно долетел до Москвы, и из Политбюро был получен приказ о расстреле отца Гавриила. Отец Гавриил молился Божией Матери, и Она явилась ему. Расстрел был заменен на

сумасшедший дом. В сумасшедшем доме старца пытали. Наш митрополит Фаддей Тианетский свидетельствовал, что однажды главврач психиатрической больницы принес молоток, большой гвоздь и стал вбивать его в колено отца Гавриила, чтобы тот отрекся от Бога. Но он не отрекся! Вот какое исповедничество! А мы видели только его юродство, слышали его песенки. Его собственный рассказ об этом событии напоминал скорее сцену из КВН, чем рассказ о подвиге.