Собирается буря - Уильям Нэйпир

Они не сказали ничего. Стало невероятно неловко, словно встретились два подростка…

Невозможно сказать, кто кого поцеловал. Их губы встретились. Они сопротивлялись, не давая себе покориться этому желанию или, скорее, этой потребности — прикоснуться к другому. Оба испытывали чувство удовлетворения. Но оба были побеждены.

После поцелуя они отпрянули и долго смотрели друг от друга. Молча. Шли минуты. Никто из них не шевелился, да и не смог бы пошевелиться…

На следующий день на рассвете они покинули город и отправились в длительное путешествие по побережью. Ехали вдали друг от друга, склонив голову и храня молчание, словно два человека, недавно потерявшие все.

Галла знала. Галла заметила их своим острым взглядом, когда те возвращались.

Замужество и невзгоды, вероятно, смягчили ее сердце. Материнство же для нее наверняка не казалось чем-то важным. Слабости других людей в душе этой женщины вызывали, скорее, жалость, а не презрение, как было прежде. Она видела эту живую агонию своими глазами: Афинаида и Аэций, не желая того, но не в силах больше ждать, страстно держали друг друга в объятиях, разлученные суровыми обстоятельствами, строгими обрядами и придворными формальностями. Ее реакция была реакцией женщины, немного влюбленной в мужчину, обожавшего другую: грустная улыбка и молчание.

Вероятно, она поняла, что Аэций и Афинаида обладали чем-то общим, что не изменится на протяжении всей жизни. Каждый из них любил другого, и никому из них никогда не понадобится кто-то еще.

Между Галлой и Афинаидой могла бы возникнуть затаенная вражда, злоба или что-то похуже, но ничего этого не случилось. Между Пульхерней и Галлой сложились столь же теплые отношения, как у поклявшейся в вечной девственности сестрой императора с тонкими губами и человеком мужского пола из плоти и крови. Пульхерия, естественно, чувствовала жгучую ревность и негодование, выражавшееся в ханжеском поведении. (Блюстителями нравов движет зависть, а не моральные принципы. Тот, кто может, именно так и поступает, а тот, кто не может, читает проповеди). Но хладнокровная зеленоглазая Галла, вероятно, посчитала, что чувства Афинаиды к Аэцию отражают ее собственные. Наверно, она увидела, как бедная девушка, вышедшая замуж в столь юном возрасте, с сердцем, созданным для любви к тому, кого втайне обожала, но в реальности не имеющая возможности даже обнять, обречена страдать всю жизнь. Какова бы ни была причина, она всегда обращалась с императрицей, столь непохожей на нее по характеру, только по-доброму.

А потом, на двадцать шестой день августа 423 года, пришло известие с шокирующими новостями из Рима. Император Гонорий умер от водянки, а узурпатор Иоанн поднял легионы в Иллирии и объявил себя новым императором Запада.

Аэций, казалось, вздохнул с облегчением, когда представился случай наконец уйти.

— У Рима врагов не уменьшается, — сухо заметил стратег. — Пора дать бой.

Глава 11

Варварское побережье в огне

Торговля в Константинополе закрылась на семь дней из-за объявленного общественного траура по Гонорию. Восточный император Феодосий даже приказал отменить лошадиные скачки, что едва не вызвало мятеж.

В это время в Рим вернулась Галла вместе с Аэцием, и ее сын в возрасте четырех лет стал императором.

С детства Валентиниан поступал, скорее как дядя, нежели отец. Сказывалась никуда не годная наследственность. Он был вялым, жадным, несерьезным, раздражительным и жестоким. Галла сама, как шептали злые языки, намеренно воспитала сына глупым, дала плохое образование и наполнила его голову религиозными предрассудками. Нося христианское имя, Валентиниан очень увлекался темной стороной магии и гаданиями.

Обвинять мать в ошибках — дело крайне несправедливое: Галла искренне и глубоко верила в христианского Бога. Не в хриплые и бессвязные бормотания гаруспиков посреди алых брызг и пятен крови умирающего голубя, не в иные ловушки-прикрытия погибающего язычества. Когда шумные и усердные проповедники сновали повсюду, а настоящей божественной любви-доброты не имелось нигде (можно сказать, что это время было очень похожим на любое другое), Галла, несмотря на безжалостность и гордыню, посвятила всю свою жизнь официальной религии империи.

Более того, хитрые сплетники замалчивали один важный факт: Валентиниан оказался слишком глупым и достаточно безнравственным, чтобы открыть для себя радости черной магии.

Но, являясь единственным законным наследником Западного трона, маленький мальчик с хитрым взглядом был торжественно коронован диадемой и возведен в сан императора. А фактически на Западе стала править его мать.

В течение нескольких лет после этих событий в империи установился непростой и непривычный мир, за исключением одного ошеломляющего поражения, которое, казалось, произошло неожиданно. Попытка отвоевать владения каждый раз терпела неудачу. Зерновые поля Северной Африки перешли под контроль вандалов.

В июне 429 года, когда нещадно палило солнце, африканское побережье охватил огонь. Нападающие вандалы были всадниками из германских степных племен, недавно осевшими на юге Испании и объятые горячим желанием завоевывать и разрушать. Видимо, за одно поколение они смогли научиться кораблестроению и мореплаванию у местных испанских жителей. Из своего королевства Вандалузия (или «Аидалузия», как называли его берберы) неприятель пересек узкие проливы, перешел провинцию Мавритания и с огнем и мечом двинулся на ценные зерновые поля Нумидии и Ливии.

Рим был захвачен врасплох. Никто, кроме Аэция, казалось, не понимал, какой это грозило катастрофой. Говорят, что, когда он услышал новости, его лицо приобрело пепельный оттенок. Аэций сжал себе запястье левой руки правой и не мог произнести полдня ни слова.

Императорский двор, богатые сенаторы и беспечные компании в Риме весело продолжали вести свои дела, словно не осознавая: из-за далекого горизонта медленно появляется и уже застилает небо огромное кроваво-темное облако.

На следующий год армии вандалов направились на восток, к Магрибу, нацелившись на завоевание Врат Восходящего Солнца. Города сдавались один за другим, не выдерживая их яростного напора. Говорили, в ясные ночи можно было разглядеть африканский берег, освещенный так, будто повсюду, от Тингиса до Великой Лептиды, горели огромные сигнальные костры.

Летом 432 года город Гиппон оказался осажденным вандалами. На третий месяц той ужасной блокады, когда умирающие от голода убивали друг друга за крысу, один из великих отцов Церкви, святой Августин из Гиппона, в последний раз посмотрел на этот погибающий мир, который он так любил и которого боялся. Он умер на двадцать восьмой день августа в возрасте семидесяти пяти лет. Спустя несколько недель Гиппон взяли и сожгли почти дотла. Письма Августина и его личная библиотека чудом уцелели: двести тридцать две книги плюс трактаты, комментарии, послания, наставления и бессмертные труды «Исповедь» и «Божий Город».

Прошли годы, вандалы-завоеватели покорили Северную Африку. Молодой и нерешительный император Валентиниан колебался. Аэций призывал возобновить борьбу на суше и на море. Вначале он говорил энергично, потом — яростно. Когда Галла Плацидия согласилась со стратегом и стала убеждать сына действовать в том же направлении, слабый и параноидный подросток воспротивился им, назвав «командирами», отказался что-либо делать в Африке и отправил Аэция в изгнание.

Не в последний раз Аэций нашел убежище у визиготов в Толосе. Тем временем Валентиниан упросил раздражительного и распутного короля вандалов Гензериха заключить постыдный мир. Гензерих еще в юности как-то раз был заложником у римлян со своим младшим братом Берихом; последний уже давно скончался в результате «несчастного случая».

Гензерих оказался жестоким и кровожадным. Он всегда приходил в восторг от зрелищ, отличающихся крайней жестокостью и развращенностью. Особенно ему нравилось смотреть, когда женщин заставляли совокупляться с животными, как говорилось в древних мифах: дикий бык, изображающий Зевса, спаривался с обнаженной рабыней, привязанной к колесу тележки и олицетворяющей Европу. Вероятно, правитель верил: демонстрируя страсть к подобным развлечениям, он указывал на свое родство с высокой культурой классического мира. Король вандалов говорил мало, был низкого роста. Хоть он и занимался сексом с женщинами, но делал это с ненавистью.

К ужасу многих, королевство вандалов в Северной Африке под властью злобного Гензериха быстро укрепляло позиции. А ресурсы же Рима были на исходе.

Улицы города наводняло все больше бедно одетых и умирающих беженцев, спасающихся от яростных атак вандалов в Северной Африке. Их крошечные деревянные лодки, покачиваясь, плыли по Средиземноморью и далее к берегам Нумидии и Мавритании, чтобы остановиться в Италии. Отчаявшихся голодных ртов прибавлялось, а зерна становилось все меньше! Но некоторые по-прежнему продолжали беспечно жить и не желали замечать, как кроваво-темное облако почти закрыло небо.