Мой сводный американец (СИ) - Ройс Мэри

— Проклятье, что ты со мной делаешь? — едва не теряя самообладание, стонет он и запускает обе руки мне под халат.

Внутри буквально все переворачивается, когда две большие ладони ложатся мне на живот, а потом перемещаются на талию, слегка сжимая ее. Почувствовав жар прикосновения, я не отталкиваю Тома. Отпускаю себя, позволяя испытать то, что не должна.

Мне еще не приходилось видеть брата таким, и почему-то сейчас хочется узнать, какой он на самом деле. Однако американец старается выглядеть спокойным, не показывает мне своих эмоций. И только когда он поднимает на меня уставшие и как-то даже немного потемневшие глаза, мое сердце попадает в капкан из маленьких острых иголок. Я будто оказываюсь среди мрачных руин, где, кажется, больше нет жизни.

Ну почему? Почему после всего, что он сделал, я сейчас сижу на его коленях и нормально с ним говорю?

Нельзя позволять одному его взгляду настолько сильно влиять на меня. Но сейчас желание бороться рассыпается как холодный пепел на ветру.

Убрав от меня одну руку, американец проводит ею по своему лицу, словно надеясь таким образом стереть тяжесть сегодняшнего дня. Или жизни.

Не отдавая отчета своим действиям, я погружаю его лицо в мягкость своих ладоней, медленно поглаживая кончиками пальцев напряженные скулы. Его глаза за одно мгновение наполняются опасным блеском, который подобно острому лезвию проходится по моей коже. Каждая мышца в его теле напрягается, а дыхание сбивается.

Знаю, что сейчас для собственной же безопасности стоит выставить его за дверь и натянуть на себя маску безразличия, но не могу. Что-то внутри останавливает. Что-то внутри меня желает его близости. И именно этот момент становится переломным, когда я готова забыть о своих принципах, гордости и обидах.

Томми аккуратно накрывает мои руки ладонями и вдавливает их в себя до легкой боли. А потом одним резким движением разворачивает меня обратно спиной к себе.

— Это было достаточно провокационно, Мия, — тихо произносит американец, проводя носом по моей шее, и привлекает меня к своему мускулистому телу.

Я ахаю и пытаюсь отстраниться, но он упрямо продолжает притягивать меня еще ближе. От настолько тесного соседства у меня начинается легкое головокружение, а в животе зарождается трепет, словно в нем порхают сотни бабочек. Из-за разливающегося под кожей жара халат внезапно кажется тяжелым и неуютным. Хочется избавиться от него. Как и от беспокойных мыслей, которые сейчас, когда я пытаюсь насладиться возникшим в груди теплом, только раздражают.

— Ты жалеешь о том, что произошло тогда между нами? — наконец решаюсь заговорить, откидывая голову ему на плечо.

Мне до смерти надоели эти километровые стены непонимания. Отчаянно хочется, чтобы Том поверил мне. Я ведь действительно ничего не помню. А может, мне и самой необходимо поверить в его рассказ? Может, Томас — единственный человек, кто честен со мной? Что еще от меня скрывали все это время? Господи, потерявший память ребенок — это же для родителей идеальная возможность все исправить. А зная свою маму, я ни капли не сомневаюсь, что она вряд ли бы упустила возможность сделать все по-своему.

— Мия, я не хочу сейчас говорить ни о чем. Просто побудь со мной. Позволь мне забыться, позволь представить, что ничего этого не было. Что ты по-прежнему принадлежишь мне, а я тебе. Мне нужно это. Мне нужно передохнуть от самого себя, — просит Томми с волнующей хрипотцой в голосе и еще крепче сжимает меня в объятьях.

Он с жадностью зарывается лицом мне в волосы, шумно вдыхая их запах. С каким-то первобытным голодом вдавливает в себя мое тело, отчего по нему табунами бегают мурашки.

И только я открываю рот, чтобы ответить ему, как раздается телефонный звонок, нарушая наше хрупкое спокойствие. Дотягиваюсь до мобильного, и сердце замирает. Мама. Встрепенувшись, сбрасываю с себя чувственное наваждение и пытаюсь встать с колен американца, но он напротив лишь сильнее удерживает меня на месте.

— Прекрати, Том, мне нужно поговорить с мамой.

— Говори, — выдыхает он мне в затылок, вынуждая ожить каждую клеточку в теле.

Черт, я слишком долго не поднимаю трубку. А стоит только представить, что может твориться в голове родительницы, и я, не раздумывая, принимаю звонок.

— Привет, мам. — Стараюсь вложить в свой голос как можно больше теплоты и уверенности, но абстрагироваться от близости американца просто невозможно. — Да, все в порядке, не волнуйтесь. Томми? Эм…. Томми. — Закусываю губу, когда его широкая ладонь накрывает мой оголившийся живот. Решительно поворачиваю голову и с возмущением смотрю прямо в глаза этому наглецу. — С ним тоже все в порядке, можешь не переживать, оба целы и невредимы. — В этот момент его руки поднимаются выше и касаются меня в области ребер. От неожиданности едва не роняю телефон на пол, но в последний момент успеваю перехватить его поудобнее. — У вас… как?

Сглатываю, когда ощущаю, как крепкие пальцы сжимают мое колено, а в следующую секунду перемещаются выше, медленно скользя уже по бедру. Не осознавая своих действий, ерзаю на нем сильнее, едва справляясь с ускоряющимся пульсом, что гулким эхом грохочет в висках.

— Проклятье, — рычит он в свободное ухо, — сиди смирно, Мия. Я и без того уже слетаю с катушек.

— Мам я… я позже тебе наберу, хорошо? Мне нужно бежать, прости.

Едва не пищу от испытываемых ощущений и сбрасываю звонок, ударяя нахала прямо по шаловливой ручонке.

— Это не смешно, черт тебя подери! Я ведь говорила с мамой! Что ты вытворял? Ненорм…

Речь обрывается, и я всхлипываю, когда Том обхватывает меня за шею и запрокидывает мою голову так, что наши губы оказываются буквально в сантиметре друг от друга.

— Скажи спасибо, что я не сделал этого, —

заявляет парень с дерзкой улыбкой на лице, поднимает руку выше и начинает меня щекотать.

— Томми, нет! Отвали! Только не это! — задыхаясь от смеха, пытаюсь собрать звуки в слова. — Для меня это хуже любой пытки.

— Я знаю, всегда любил так делать.

Под конец фразы его голос леденеет, словно он погружается в омут собственных воспоминаний.

После чего американец разжимает объятья, позволяя мне подняться с его колен.

Я поворачиваюсь к нему лицом и встречаюсь с искрящимся взглядом. Его буквально разрывает, но он старательно прячет это от меня или, возможно, от самого себя.

— Том, я хочу, чтобы сегодня мы позволили себе быть честными друг с другом. Поэтому я спрошу еще раз, — нервно заправляю волосы за уши, — то, что ты говорил… про гараж и твоего отца… это правда? Почему я так поступила?

— Мия, про твою потерю памяти я могу задать тебе тот же вопрос. Это правда?

— Ты мне не веришь? Боже мой, Томас! Я ничего не помню, понимаешь? НИ-ЧЕ-ГО! — Дышать становится тяжелее, а в крови закипает убойная доза раздражения оттого, что он будто не слышит меня, а, следовательно, и не верит. — Я хочу нормального объяснения, что тогда произошло! — Под конец я срываюсь на повышенный тон, чувствуя, как глаза застилает плотная пелена слез.

— Успокойся. Мы вправе не доверять друг другу. Черт, — усмехается Томми, встряхивая головой. — Прежде чем уехать, отец вызвал меня на разговор. Помнишь? Так вот, тогда я пообещал ему, что буду молчать. Взамен я потребовал определенную сумму для своей матери. Если не веришь, я могу показать перевод…

— Но зачем? — Мое лицо искажает гримаса непонимания. — Зачем Александр хотел скрыть это?

— Затем, что твоя мать не в курсе случившегося. Она не знает, что между нами произошло. А отец боится потерять вас.

— Что? Господи, да вы издеваетесь?

Боже, я с ума сойду от эмоциональных качелей сегодняшним вечером.

— Мия, — дверь с грохотом врезается в стену, и в мою комнату бесцеремонно вваливается подруга, — ты дом… —

Яра замолкает, увидев, в какой позе мы находимся.

Я замечаю, как она проходится по мне осуждающим взглядом, и тут же поправляю на себе халат.

— Входная дверь на первом этаже, Ярослава. Что ты себе позволяешь? — едва не рычу на нее, шокированная подобным хамством.