Тайна старого городища - Константин Мстиславович Гурьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воронов говорил медленно, подбирая слова.
— Может быть, действительно, это как-то связано с его или вашими общими научными интересами? Но вы могли бы хоть как-то предположить. И вас об этом расспрашивать нам сложно, потому что научных интересов ваших не знаем.
— Я и сам уже голову сломал — что тут могло быть причиной? — сокрушенно развел руками Скорняков. — Велик соблазн так и сказать вам: дескать, ничем не могу помочь, но смерть Вани на меня какие-то обязанности наложила. Какие — не знаю, но…
Он поднялся, подошел к столу, закурил.
— Вот вы говорите — научные интересы. А они у нас были разные. Даже не знаю, как парой фраз изложить мои мысли.
— А вы не парой фраз, — предложил Воронов. — Как говорится, курочка по зернышку…
— Да, видимо, так и придется, — согласился Скорняков. — Но тут получится не совсем скромно.
— Мы вас правильно поймем, — улыбнулся Воронов.
Улыбка у него была широкая. Располагающая и поощряющая, и Скорняков решился:
— Знаете, я ведь завидовал Ивану, — признался он легко и, пожалуй, весело. — Прошло не больше месяца после нашего с ним знакомства, о котором я вам уже рассказывал, а я поймал себя на мысли, что иногда невольно его копирую. Причем копирую в важном, я бы сказал, в существенном — в мышлении. Стоило Ивану найти несколько фактов, у него в голове уже возникала система, в которую он укладывал эти факты. И система эта была подобна системе Менделеева в своем устройстве. То есть каждая совокупность данных была систематизирована, и совокупность, оказавшаяся выше другой, была сложнее, но полностью подчинена точно тем же условиям и требованиям.
Скорняков поднялся:
— Кофе хотите?
Воронов представил, как сейчас надо будет идти в столовую, где будет накрыт стол, где жена Скорнякова непременно заведет некую светскую беседу, от которой невозможно будет уклониться, и уже отрицательно мотнул головой, но увидел, как хозяин дома открывает небольшой секретер и на откинутую крышку его выставляет небольшой чайник, а в руки берет столь же небольшую ручную кофемолку.
— Во-первых, иногда лучше не выходить отсюда, потому что мысль сбивается, пояснил он. — А, во-вторых, супруга почему-то считает, что кофе вреден для сердца!
Потом продолжил уже в совершенно другой интонации:
— Иван вообще — явление сам по себе, уж поверьте. Он ведь дитя семейное, взращен любящими родителями. Излишествами он вряд ли был избалован, я имею в виду излишества материальные, зато уж любовью был пропитан насквозь! И никаких бытовых забот и неудобств, скорее всего, и не знал, пока студентом был. И это, доложу я вам, бросалось в глаза и вызывало зависть, потому что для него всегда на первом, втором и третьем местах в иерархии ценностей было дело, а не быт.
— Так вот. Долгое время мои интересы, так сказать, сфера приложения моих сил, казались мне гораздо шире и важнее, чем у Вани. Дело в том, что я изучаю проблему сибирского сепаратизма в историческом, так сказать, аспекте. Собираю материалы на эту тему. Проблеме без малого триста лет, между прочим, так что, сами понимаете, и материалов много, и споров они вызывают огромное количество. А Иван, считал я, занимается мелочами. Ну, что там какая-то Балясная! Мелочь! Конечно, так вот открыто, как сейчас, я этого не говорил, но Иван мои скрытые мысли понимал. Более того, он меня убеждал, что наши интересы во многом созвучны и дадут какой-то результат. Именно — в сочетании, в совокупности, так сказать.
— Но сепаратизм — проблема скорее теоретическая, что ли, — выразил сомнение Воронов. — И потом, она ближе каким-то пограничным территориям, а Сибирь находится как раз в середине, насколько я помню географию.
— Ну, строго говоря, сепаратизм — проблема политическая, а не географическая, но сейчас это не важно, — примирительно сказал Скорняков и замолчал.
— Никак не могу найти ту линию, которая вела бы к пониманию всего, что произошло, — признался он после паузы.
— Хорошо, — решительно произнес Воронов. — Вот вы сказали, что «смотрели в одну сторону». В какую? Какие проблемы вас объединяли с Овсянниковым? Я имею в виду не глобальные вопросы, а конкретику. О чем он спрашивал вас? О чем вы его? Вы ведь много лет общались.
— «Конкретика», — почти насмешливо повторил Скорняков, и сразу же поправился. — Нет, я вас понимаю, конечно. Вам ведь хочется узнать что-то такое, что поможет понять причины произошедшего… Кстати, а что полиция? Там хоть что-то делают?
— Делают, — ответил Воронов таким тоном, что стало ясно: лучше бы и не делали.
И Скорняков понимающе кивнул.
— Что же мне вам ответить? Понимаете… Сибирь наша — это ведь до сих пор край неведомый, загадочный. Где, например, можно провести границы «Сибири», если ее выделять, так сказать, политически? И складывалась она не сразу, а постепенно, прирастая все новыми и новыми землями, а там живут разные люди, разные народы, этносы. У них свои верования, свои представления о мире. И просторы сибирские позволяли когда-то этим людям существовать независимо друг от друга. Это вам не Европа, где от одной границы до другой можно на велосипеде проехать! А Иван больше занимался историей Балясной, ну и этим «чертовым городищем». Реально-то, как сейчас любят говорить, нас это самое городище и связывало. Но связывало довольно своеобразно. Я над его поисками посмеивался, но
