Все о моем дедушке - Анна Мансо

развернулся и ушел. Я глядел ему вслед, удивляясь, как он засек меня, несмотря на все мои предосторожности. Да еще с таким жалким видом при этом. Он горбился от хронической боли в пояснице, а вместо пижамы на нем была футболка с доисторической группой, El Último de la Fila, и сползающие семейные трусы с растянутой резинкой.

Лежа в кровати, я оценил ситуацию: всё потеряно. Теперь отец вернет мне телефон в лучшем случае лет через пятнадцать, когда я обзаведусь приличной профессией и скучной семьей. И то вряд ли, потому что я не думал обзаводиться никакой профессией и тем более скучной семьей. Я всегда думал, что моя жизнь будет прежде всего интересной, а если у меня и появится когда-нибудь семья, то такая, где мы будем всё высказывать друг другу в лицо, орать, если потребуется, и плевать на приличия и манеры, потому что главное — мы будем друг друга любить и оставаться странными, необычными и настоящими. Как те английские чудаки, которых я столько видел в Лондоне: в розовых рубашках, шотландских юбках в клеточку, с булавками в носу, веселые, счастливые, крикливые и шумные. Не, одеваться я так не собираюсь, но понятно, что я имею в виду. Во всяком случае, мне понятно.

Телефон теперь волновал меня меньше, чем спрятанная папка, и я думал, не рискнуть ли еще раз: дождаться, пока отец уснет, опять стащить ключи и посмотреть, что там такого важного, что ее надо держать под замком. Да и что могло случиться? Я и так облажался, телефон у меня отобрали, а хуже наказание просто невозможно придумать. К тому же отец теперь успокоился и точно заснет. А я не буду садиться на корточки, чтобы хруст в коленках меня не выдал. Нет, я утащу брюки целиком. Аккуратно, чтобы колени не напрягать, наклонюсь одним корпусом, протяну руку и подцеплю шваброй. И тогда отопру ящик, открою папку и узнаю правду о том, что сделал дедушка.

Но пока я ждал, чтобы отец уснул, вырубился сам.

Утром он разбудил меня с криком, повторив, будто в абсурдной шутке, ту же фразу, что произнес ночью:

— Позволь узнать, чем это ты занимаешься?

Оказалось, я проспал и опаздываю в школу. Пока я одевался, закидывал в себя единственное съедобное, что нашел в холодильнике (йогурт и кусок колбасы), а мой мозг совершал посадку на планету Земля, отец огласил мне новый приговор, вдобавок к лишению телефона: мне теперь запрещалось гулять. Через полчаса после окончания уроков я должен быть дома — этого времени более чем достаточно, чтобы сесть на автобус и без проблем добраться до семейной тюрьмы.

Поскольку я всё равно уже опоздал на первый урок и отцу пришлось написать записку учителю, что я проспал, я решил воспользоваться кратким мигом свободы и по дороге в школу пошел за новым телефоном. Со сберегательного счета на мое имя я без разрешения родителей не мог потратить ни цента. Зато дедушка прошлым летом оформил мне кредитку — на всякие нужды и капризы, пока я в Англии месяц учил язык. Дедушка сначала хотел отправить меня в Калифорнию, но родители сказали, что это будет слишком дорого. Отец с матерью оплатили дорогу, а дедушка — школу в Англии и всё остальное. А когда я вернулся, дед сказал, что карточку я могу оставить себе и пользоваться ею в Барселоне, если что-то понадобится, — только без излишеств. Никаких излишеств я себе и не позволял — так, время от времени мог купить новые наушники, футболку или подписку на онлайн-игру. Мелочи. Дед, естественно, и в этот раз узнает, что я потратил деньги с карточки, но, когда я ему объясню на что, он поймет и не будет сердиться или ругаться, как родители. Даже посмеется.

Я зашел в магазин на улице Графа Борреля и выбрал себе телефон из тех, что попроще. Продавец не мог понять, зачем мне контракт с предоплатой, но, когда я достал кредитку, с вопросами от меня отстали. У парня моего возраста нечасто увидишь собственную кредитку, так что в магазине, видно, сразу поняли, что я не из простых и раз я прошу такой контракт, значит, мне так надо. Проблема возникла с оплатой — карточка оказалась заблокирована. Я попросил разрешения позвонить с городского телефона в магазине. Дедушка не брал трубку, и я оставил ему сообщение на автоответчике: «Дед, мне нужен новый мобильник. Я хотел оплатить с той карточки, которую ты мне для Англии сделал, а она заблокирована. Только папе не говори, ладно? И ответь имейлом — телефон у меня конфисковали компетентные органы».

Было уже одиннадцать, и, чтобы не усугублять свое положение, я должен был появиться в школе. Мне совсем туда не хотелось: что там делать? Терять время попусту и получать пинки от тех, кто раньше ко мне подлизывался? И зачем мне это? Дедушка вот учился, старался, боролся, а теперь всё это обернулось против него.

Единственный плюс был в том, что я мог рассчитывать на школьный компьютер — почитать новости. Дома отец не разрешал мне включать ни телевизор, ни радио, а после неудачи в магазине телефонов я так расклеился, что до школы добрел на автомате, даже не подумав взглянуть на газеты в каком-нибудь кафе или киоске. Я побрел в класс повесив голову. Охранник впустил меня в школу со словами «А, это ты». Это могло означать только одно: «Неудивительно, что ты себя странно ведешь, являешься к середине дня, — с такой-то семейкой…»

Весь класс молча на меня смотрел, пока я отдавал записку Гоньялонсу и садился на место. На секунду я перестал быть невидимкой, и все глаза впились в меня, как иголки — и не такие, как у китайских целителей, а швейные — колкие и острые.

К счастью, как раз нужно было открыть электронный учебник, и я быстро включил компьютер. Минуту поглазел на учителя, чтобы он не заподозрил, что я его не слушаю. Но на шестьдесят первой секунде я открыл браузер, где у меня в закладках было несколько газет, и понял, почему отец вчера был в таком паршивом настроении. Дедушка снова попал на первые полосы: «Виктор Каноседа смещен с поста президента фонда Каноседа».

Его выгнали.

Его выгнали из дома.

Его выгнали из дома его отца. Из дома его деда.

Я вздрогнул и закрыл браузер. Мне захотелось выскочить из класса и убежать куда глаза глядят. У меня стала трястись нога, и Паула — гламурная грузчица — удивленно уставилась на