Удивительные истории нашего времени и древности - Автор неизвестен - Древневосточная литература

Столпившись около Лу Наня, слуги стали громко кричать. Но как они ни драли глотки, разбудить хозяина так и не удалось.

Вскоре в саду послышались голоса; это приближался начальник уезда со своей свитой. Не зная, как поступить, слуги в панике разбежались по саду и попрятались. В павильоне никого, кроме спящего Лу Наня, не осталось. Кто мог предвидеть, что все так случится, что из-за всего этого почтенный гость и хозяин-ученый станут врагами на всю жизнь, а прекрасный сад с редчайшими цветами превратится в весенний сон. Поистине:

Беде иль счастию — сам человек хозяин.

Вернемся теперь к начальнику уезда, который сразу же из ямыня направился к Лу Наню. Подъехав к воротам сада, он был очень удивлен тем, что поэт не только сам не вышел его встречать, но даже не выслал навстречу никого из слуг.

— Есть ли кто у ворот? — стали кричать наперебой сопровождавшие начальника люди. — Доложите поскорей, что приехал начальник уезда.

Никто не отвечал. Решив, что привратник пошел доложить хозяину, начальник уезда проворчал:

— Нечего кричать, войдем сами.

Начальнику уезда бросилась в глаза большая белая доска на воротах. На доске красовалась бирюзовая надпись: «Сад песен». Ван Цэнь вошел в сад, густо обсаженный деревьями. Пошел по извилистой тропинке и увидел арку с надписью: «Отрешение от мира». Пройдя под аркой, он свернул на тропинку, которая проходила меж густых сосен; в конце тропинки высились искусственные горы причудливых форм. Вдали в тумане виднелись башни и пагоды, повсюду росли цветы; густые бамбуки и деревья окружали сад. Восхищенный прелестью и тишиной сада, Ван Цэнь воскликнул: «чувства высокого человека, действительно, так необычны!».

Не слыша людских голосов и нигде не находя Лу Наня, начальник уезда не знал, как ему быть. Подумав немного, он направился наугад вглубь сада.

«Может быть, он пошел меня встречать по другой дорожке, и мы разминулись», — подумал про себя Ван Цэнь.

Люди Ван Цэня тоже бродили по саду, разыскивая поэта. Наконец Ван Цэнь дошел до большого павильона. Его взору предстали сотни хризантем, на цветах, словно мерцающие звезды, блистала роса; тысячи веточек тамариска переплетались между собой, поблескивая в вечернем тумане. Апельсины, теснясь и придавливая друг друга, отливая золотом, свисали с деревьев. Сотни и тысячи розовых и тёмнокрасных лотосов росли в пруду у берега. Различные краски — то яркие и густые, то бледные и светлые, где светлозеленые, где пунцовокрасные — переливались наверху и внизу. Утки самых различных пород плескались в воде.

«Раз он пригласил меня любоваться хризантемами, наверно ждет меня в этом павильоне», — подумал про себя Ван Цэнь и сошел с паланкина.

Подойдя к павильону, начальник уезда заглянул в него: никаких приготовлений к встрече гостя не было видно; за столом, на почетном месте, кто-то сидя спал и громко храпел. Человек этот был бос, голова его была непокрыта. Кроме него, ни одной живой души нигде не было видно. Слуги, сопровождавшие Ван Цэня, бросились будить спящего:

— Начальник уезда здесь. Что же ты не встаешь!

Присмотревшись к спящему, Ван Цэнь заметил, что одежда его не была похожа на одежду простолюдина, кроме того, рядом с незнакомцем лежали шапка и домашнее платье ученого.

— Не кричите! — приказал начальник уезда. — Посмотрите лучше, кто это такой.

Слуга начальника уезда, обычно приходивший в этот сад с записками от своего хозяина, вгляделся в спящего и сразу признал, в нем Лу Наня.

— Это не кто иной, как сам Лу Нань: он напился и свалился здесь, — объяснил слуга.

Начальник уезда побагровел и в страшной злобе воскликнул:

— Поступить так непочтительно, как эта тварь! Пригласить меня для того, чтобы затем так опозорить.

Ван Цэнь хотел было приказать слугам немедленно вытоптать все цветы и обломать кусты, но, поразмыслив немного, решил, что это не выход. Разъяренный, он поспешил сесть в паланкин.

— Домой! — приказал он носильщикам.

Носильщики подняли паланкин и понесли его; когда вся процессия выходила из ворот сада, здесь попрежнему никого не было. Приближался вечер. Впереди паланкина зажгли факелы, освещая дорогу. Слуги, сопровождавшие паланкин, качая головами, шептались друг с другом:

— Где ж это видано, чтобы кандидат на получение чина посмел с таким пренебрежением отнестись к начальнику уезда.

«…за столом, на почетном месте, кто-то сидя спал и громко храпел».

Слова эти донеслись до слуха Ван Цэня и привели его в еще худшее расположение духа.

«Хоть он и высокий талант, — рассуждал про себя начальник уезда, — но все же в какой-то мере он мне подчинен. Сколько раз я просил его притти ко мне, а он отказывался. Тогда я выразил желание сам его навестить и послал ему ценный подарок. Я смело могу сказать о себе, что был к нему весьма снисходителен и проявил должное уважение к его таланту. Как же он посмел поступить так непочтительно, так меня опозорить! Если бы он имел дело не с уездным начальником, а с простым смертным, и то он не должен был бы так поступать».

Нечего говорить о том, что начальник уезда не успокоился и тогда, когда вернулся к себе домой.

Между тем, слуги Лу Наня, попрятавшиеся от начальника уезда, стали теперь со всех сторон сбегаться к павильону, чтобы посмотреть на своего хозяина. Тот продолжал крепко спать. Проснулся он только с наступлением ночи.

— Как только вы заснули, — сообщил ему один из слуг, — приехал начальник уезда. Увидев, что вы спите, он тут же уехал.

— Ну и что ж тут такого? — сказал поэт.

— Ничтожные ваши слуги боятся, что вам трудно будет потом оправдаться перед начальником уезда. Ведь он впервые приехал к вам, а вы не приняли его, — возразил слуга.

— Надо же было, чтобы все так вышло! — досадовал Лу Нань. — Всыпьте привратнику тридцать палок! Как он посмел ослушаться меня и не закрыть ворота? А этот невежа явился-таки; посмотрите, как он мне тут все запакостил. Пусть садовник завтра с утра принесет воды, вычистит, вымоет и приведет в порядок дорожки, по которым он проходил.

Затем Лу Нань приказал отправиться в ямынь, разыскать слугу начальника уезда, приносившего ему записку от Ван Цэня, и вернуть ему для передачи его хозяину подаренный чек и кувшин хойшаньского вина. Нечего говорить о том, что приказ Лу Наня был тотчас выполнен: один из его слуг пошел в ямынь и снес все, что ему было велено.

Вернемся к начальнику уезда.

Заметив, что Ван Цэнь пришел не в духе, жена спросила его:

— Ты ведь вернулся с пира, почему ж ты такой сердитый?

Выслушав рассказ мужа, она обрушилась на него:

— Ты сам во всем виноват, нечего удивляться его поступку. Ты «отец и мать народа», все должны бояться тебя и уважать. А ты, мало того, что тебя несколько раз подряд унижали, так ты еще сам стал напрашиваться на визит к какому-то простолюдину. Пусть он талантливый человек, но тебе-то до этого какое дело! Может быть, это оскорбление послужит тебе хорошим уроком.

Упреки жены подлили масла в огонь. Ван Цэнь уселся в большое кресло и молча, злобно нахмурив брови, просидел в нем целый вечер.

— Нечего злиться, — сказала жена, — с древних времен говорят: «начальник уезда всесилен».

Этих слов было вполне достаточно, чтобы вывести начальника уезда из состояния оцепенения: в одну секунду мысли о сострадании к таланту и об уважении к ученому человеку сменились желанием затеять судебное дело, причинить человеку зло. Правда, в этот день Ван Цэнь ни с кем не поделился своими мыслями, но на сердце у него было неспокойно: все время думал он о том, каким путем навредить Лу Наню. Теперь его могла удовлетворить только смерть поэта. Не буду говорить о том, как начальник уезда провел эту ночь, скажу лишь, что на следующий день, сразу после утреннего приема в ямыне, он решил посоветоваться обо всем со своим ближайшим помощником, секретарем канцелярии Тань Цзунем — большим пройдохой, хитрым и опытным служакой. Человек этот всегда был в курсе дел своего начальника и часто брал для него взятки. Рассказав Тань Цзуню о визите к поэту, начальник уезда признался секретарю, что намерен отомстить своему обидчику.

— У вас, мой господин, есть все основания обвинить поэта, — ответил Тань Цзунь. — Надо только найти какой-нибудь внушительный предлог, приписать ему какое-нибудь значительное преступление, сделать так, чтобы не оставить для него никаких лазеек, — вот тогда вы сможете быть уверены в успехе дела. Боюсь, что сейчас у вас маловато материалов для обвинения; как бы дело, не обернулось против вас самих!

— Почему так? — удивился начальник уезда.

— Лу Нань — мой земляк. Я знаю, что он очень богат и что среди его знакомых и друзей есть много людей, занимающих высокие посты. Поэт нередко позволяет себе много вольностей, но все отдают дань его таланту, никто не считает его проказы особым нарушением закона и не придает серьезного значения его выходкам. Допустим, что мы его арестуем: у такого человека, как он, всегда, конечно, найдется сильная рука. Дело дойдет до высших властей — его оправдают, а если и нет, то уж во всяком случае не вынесут ему смертного приговора. Тогда, затаив против вас злобу, разве не сумеет он обернуть дело против вас самого?!