Земли, люди - Марк Алданов

Какъ не отмѣтить тонъ испанской политической борьбы? Испанцы и отъ быка на «Корридѣ» требуютъ, чтобы онъ велъ себя какъ гидальго: совершенно серьезно свищутъ, если неблагородный быкъ не хочетъ идти на арену, гдѣ его непремѣнно зарѣжутъ, и восторженно апплодируютъ, если благородный быкъ несется на торреадора какъ бѣшеный. Не знаю, по этой ли причинѣ Испанія — великолѣпный неудачникъ среди народовъ.

ВЪ ВЕРСАЛѣ{39}.

18 октября 1813 года, въ рѣшительный день исторической битвы подъ Лейпцигомъ, саксонская кавалерія, находившаяся на правомъ флангѣ Наполеоновской арміи, пошла въ аттаку на русскія войска. Саксонцы неслись на врага подъ музыку, съ крикомъ: «Да здравствуетъ императоръ!» Маневръ былъ очень смѣлый, и маршалъ Мармонъ, любуясь аттакой, воскликнулъ съ восторгомъ: «Какія горячія головы, эти саксонцы!..»

Кончилась аттака нѣсколько неожиданно. Доскакавъ до непріятельскихъ позицій, саксонцы объявили, что переходятъ на сторону союзниковъ (дѣлу, разумѣется, предшествовала маленькая секретная подготовка). Они были союзниками приняты очень радушно, знамена колыхались, по прежнему играла музыка, —вѣроятно, она играла какую-нибудь другую мелодію.

Собственно, саксонцы были не такъ ужъ виноваты: ихъ король, правда, былъ союзникомъ императора Наполеона, однако, какъ добрые нѣмецкіе патріоты, они разсудили, что гораздо естественнѣе имъ воевать въ союзѣ съ нѣмцами противъ французовъ, чѣмъ въ союзѣ съ французами противъ нѣмцевъ. Побужденія у нихъ могли быть очень хорошія; но обстановка ихъ дѣла была гораздо хуже. Какъ бы то ни было, аттака саксонскихъ дивизій, произошедшая на виду у всей Наполеоновской арміи, надолго поразила народное воображеніе французовъ. И черезъ тридцать, и черезъ пятьдесятъ лѣтъ послѣ битвы при Лейпцигѣ въ глухихъ деревняхъ Нормандіи, Оверни, Прованса старики-инвалиды разсказывали внукамъ объ этой аттакѣ: «Ces Saxons qui nous ont trahis!..» Отсюда и пошло гулять по Франціи ругательное словечко «Saxon»: его нѣтъ въ словаряхъ, но знаетъ его каждый.

Слово это облетѣло Версальскій дворецъ въ ту самую минуту, послѣ перваго голосованія, когда, къ великому и всеобщему изумленію, стало извѣстно, что Аристидъ Бріанъ получилъ меньше голосовъ, чѣмъ Думеръ. Одна статья о выборахъ 13-го мая въ газетѣ, отстаивавшей кандидатуру министра иностранныхъ дѣлъ, кончалась словами: «Провалъ Бріана не есть пораженіе Германіи, какъ утверждаютъ наши враги. Но зато это, конечно, полная побѣда Саксоніи».

Рѣзкія слова и вообще ненужны, а намъ, иностранцамъ, совершенно не подобаютъ. Соціалисты — и не они одни — утверждаютъ, будто въ лагерь Думера перешло въ день выборовъ не менѣе пятидесяти радикалъ-соціалистовъ. Имена нѣкоторыхъ изъ нихъ назывались въ Версальскомъ дворцѣ. По словамъ жур налистовъ, эти люди передъ боемъ еще въ два часа дня готовы были отдать жизнь за Бріана. Вполнѣ возможно, что, глядя на нихъ, опытные политическіе маршалы говорили: «Какія горячія головы, эти радикалъ-соціалисты! »

Ихъ вину, однако, тоже никакъ не надо преувеличивать. И у этихъ людей могли быть очень серьезныя побужденія совершенно безкорыстнаго патріотическаго характера. Вѣдь, все-таки, главнымъ избирательнымъ агентомъ Думера былъ Гитлеръ. Кромѣ того, Поль Думеръ радикалъ-соціалистъ. Очень трудно назвать «предательствомъ» то, что люди голосовали за члена своей партіи противъ кандидата, который въ ихъ партію не входитъ. Но, конечно, было бы лучше, если-бъ они высказались противъ Бріана при открытыхъ голосованіяхъ въ Палатѣ и въ Сенатѣ. Тогда и предварительный статистическій расчетъ былъ бы другой, и Бріанъ не выставилъ бы своей кандидатуры, и въ Залѣ Національнаго Собранія не стоялъ бы сплошной стонъ изумленія:

— «Бріана надули!.. On а roulé Briand!..»

Въ ложахъ печати до пяти часовъ рѣшительно никто не сомнѣвался въ полной побѣдѣ Бріана. Надо ли говорить, что много вполнѣ компетентныхъ людей, весьма заинтересованныхъ въ дѣлѣ, въ теченіе послѣднихъ двухъ недѣль производило точнѣйшіе, внимательнѣйшіе расчеты, — по всякимъ признакамъ: партійнымъ, групповымъ, личнымъ. По всѣмъ этимъ подсчетамъ (за однимъ исключеніемъ: Мандель совершенно правильно предсказалъ исходъ голосованія), выходило одно и то же: министръ иностранныхъ дѣлъ долженъ получить не менѣе 470 голосовъ. Но главнымъ доказательствомъ былъ, конечно, самъ Бріанъ, т. е. его согласіе баллотироваться въ президенты: если онъ согласился, значитъ, избраніе обезпечено, — «voyons, voyons, il sait ce qu’il fait»...

Здѣсь мы, собственно, вступаемъ въ область мистики. Бріана окружаетъ почти такая же атмосфера суевѣрнаго ужаса, какая окружала въ свое время князя Таллейрана. Долгіе годы безпроигрышной игры могутъ создать человѣку непріятную репутацію въ клубѣ; въ политикѣ они, естественно, создаютъ ему необычайный ореолъ. Таллейранъ игралъ, не проигрывая, почти пятьдесятъ лѣтъ. Затѣмъ, по выраженію Виктора Гюго, «съ нимъ случилось важное событіе: онъ умеръ». Когда это событіе стало извѣстно политикамъ того времени, одинъ изъ нихъ будто бы озабоченно спросилъ: «Какъ вы думаете, какова можетъ быть его настоящая цѣль?» Анекдотъ довольно мрачный, но для политической мистики характерный. Такой же мистикой объясняется и то настроеніе, которое было въ Версалѣ 13 мая въ пять часовъ дня: Поль Думеръ 442 голоса, Аристидъ Бріанъ 401 голосъ!

__________________________

«On а roulé Briand!..»

Если-бъ Эммануилъ Ласкеръ въ моментъ высшаго расцвѣта своей славы, въ ореолѣ двадцатипятилѣтней непобѣдимости, внезапно проигралъ важнѣйшій матчъ какому-нибудь достойному, почтенному, престарѣлому игроку, вродѣ Тарраша или Блэкберна, впечатлѣніе въ кругахъ шахматистовъ было бы огромное. У шахматистовъ также есть идеи, направленія, борьба партій, борьба людей, и, вѣроятно, въ разгаръ шахматнаго матча страсти разгораются Очень сильно. Не буду злоупотреблять этимъ сравненіемъ: разница достаточно очевидна. И, тѣмъ не менѣе, въ Залѣ Конгресса, наблюдая кандидатовъ, наблюдая выборщиковъ, въ особенности наблюдая публику, я лишь съ трудомъ отдѣлывался отъ мысли, что главный интересъ выборовъ чисто спортивный: кто кого?

На потолкѣ Зала Конгресса написаны аллегорическія картины: «Война», «Миръ». Для символики, которую мы изо дня въ день можемъ почерпать въ нѣкоторыхъ французскихъ газетахъ, было бы очень удобно, если бы Бріанъ сидѣлъ подъ «Миромъ», а Думеръ подъ «Войной». Къ сожалѣнію, сидятъ они иначе; да и символика эта, въ смыслѣ точности, оставляетъ желать лучшаго: есть основанія думать, что Поль Думеръ, придя къ власти, не объявитъ немедленно войны. Есть даже основанія думать, что вообще ровно ничего отъ его избранія не измѣнится.

Едва-ли какая-либо другая внѣшняя политика, кромѣ Бріановской, теперь возможна во Франціи. Нельзя, никакъ нельзя поручиться, что и эта политика не приведетъ рано или поздно къ катастрофѣ: мы живемъ въ грозное время. Но все другое сейчасъ психологически невозможно. У насъ въ 1917 году политическая необходимость (миръ) была психологической невозможностью, — изъ-за этого все и погибло. Во Франціи, слава Богу, дѣло обстоитъ неизмѣримо лучше, и потому чрезмѣрно страшныя слова въ иныхъ газетахъ мы вынуждены объяснить — даже не демагогіей, а просто профессіональной привычкой. Семь лѣтъ тому назадъ, когда вмѣсто Мильерана Конгрессъ избралъ президентомъ республики Думерга, а не Пэнлеве, лѣвыя французскія газеты тоже писали, что теперь все кончено, жребій брошенъ, и начинается борьба не на жизнь, а на смерть. А еще нѣсколько раньше, при другой такой же національной катастрофѣ, приблизительно то же самое, съ не менѣе отчаяннымъ видомъ, утверждали правыя французскія газеты. Такова традиція. Страшныя слова говорятся, впрочемъ, и не только при президентскихъ выборахъ. На слѣдующій день, послѣ образованія кабинета Тардье, мы съ ужасомъ кое-гдѣ читали, что во Франціи восторжествовала настоящая черная реакція. Понимая это буквально, мы, естественно, должны были бы ожидать, что оппозиціонныя газеты будутъ немедленно закрыты, враждебныя партіи разгромлены, политическіе противники Тардье брошены въ тюрьмы, а на заводахъ введенъ двѣнадцатичасовый рабочій день. Въ дѣйствительности трудно было даже подмѣтить практическое отражен і е тѣхъ оттѣнковъ мысли, которые отдѣляютъ реакціонера Тардье отъ революціонера Шотана. Свелось это, кажется, къ тому, что новый премьеръ назначилъ четырехъ новыхъ префектовъ, — Шотанъ назначилъ бы другихъ. Это, конечно, имѣетъ значеніе для будущей избирательной кампаніи, но не очень большое значеніе. Къ тому же до выборовъ и кабинеты, и префекты могутъ перемѣниться снова. Можетъ даже случиться, что служители черной реакціи, какъ Тардье, и служители соціальной революціи, какъ Шотанъ, окажутся въ одномъ правительствѣ, — это тоже бывало. Разумѣется, идейная борьба ведется и будетъ вестись. Выборъ Думера вмѣсто Бріана не лишенъ нѣкотораго символическаго смысла. Однако, на страшныя слова должно, повторяю, сдѣлать поправку. Въ чисто-педагогическомъ отношеніи (разумѣется, только въ этомъ отношеніи), я иногда сожалѣю, что авторы громовыхъ статей не имѣютъ понятія о настоящей реакціи и о настоящей революціи.