Лесная быль. Рассказы и повести - Софья Радзиевская

Иногда они приносили туда и ежа. Тогда он превращался в «громадного дикобраза», а Лена и Митя — в путешественников по диким горам. Коту Ваське предлагали роль тигра, чтобы можно было на кого охотиться. Но он до сих пор был сердит на задиру ежа и, ощетинившись, больно оцарапал Лену, когда она ласково уговаривала его помириться.

Перемирие так и не состоялось. А Забияка был отличным «дикобразом». Его сажали в пещеру и давали червяков и улиток. Митя уверял, что дикобразы лазают по деревьям. Но Забияка не хотел держаться за дерево лапками и однажды упал, а потом рассердился и убежал куда-то на целый день, так что дети потом дали себе слово больше его на деревья не сажать.

Маленького Петю мать к арыку не пускала, хотя он очень годился для игры в путешественники. Из него можно было сделать отличную обезьяну. Но мать наотрез отказала:

— Утопленника вы из него сделаете, вот кого! Забудете про него, а он и свалится в арык. Пусть играет около дома.

Такое решение не очень пришлось по душе Петиной предприимчивой натуре. И раз, уследив, когда мать пошла в магазин, он осторожно сполз с крыльца и отправился в самый конец сада.

С трудом перелезая через помидорные грядки, мальчуган торопился: сейчас придёт мать и утащит его, а тут так хорошо!

Вот что-то пёстренькое ползёт, точно верёвочка, и шипит. Петя нагнулся и протянул руку… Но в этот момент что-то толкнуло и укололо его босую ножку. Он вскрикнул и оглянулся.

Забияка! Он проскочил между Петиными ногами и, оцарапав его, кинулся на пёструю верёвочку прежде, чем Петя успел схватить её. Тут началось шипение, хрюканье, возня, всё такое интересное, что Петя забыл об уколотой ежом ножке. Но вдруг он почувствовал, что его быстро поднимают, прямо за рубашонку. Петя закричал и заболтал ножками.

Это кто? Мама! Прижимает его к себе и плачет, и бежит прямо через грядки домой.

— Пусти, пусти! — кричит Петя. — Пусти, там Бияка, Бияка!

От крика и плача папа не сразу разобрал, в чём дело.

— Я за ним издали следила, — говорила мама и так крепко держала Петю, что ему стало больно. — А он присел, протянул ручонку, и вижу — змея, а он её хочет схватить. У меня сразу ноги отнялись. Вижу — уже не успею добежать. И вдруг ёжик прямо у него из-под ног выскочил, схватил змею и с ней дерётся! Спас мальчика. А я-то его выкинуть хотела!

Тут мама и папа с Петей на руках опять побежали в сад.

Забияка не посрамил своего громкого имени. Со змеёй было почти уже покончено — остался только хвост, и Забияка не спеша откусывал от него по кусочку и тщательно разжёвывал.

Он не мог понять, с чего это большие люди лезут к его завтраку. С сердитым хрюканьем он вцепился в остатки змеи, но тут отец удержал руку матери.

— Оставь, ты испортишь ему аппетит. Лучше принеси ему молока запить змеиное жаркое.

И вскоре Забияка с большим удовольствием сунул рыльце в тёплое молоко.

Люди много шумят без толку, но зато приносят вкусное молоко. А теперь хорошо и поспать под листиком. И Забияка мирно свернулся клубочком в тени густого куста крыжовника.

Слушать рассказ о происшествии собралась вся детвора переулка. Лена и Митя чувствовали себя героями, точно это они поймали змею или, по крайней мере, присутствовали при битве. Рассказав всё раз двадцать с начала до конца, они торжественно повели всех детей в сад и позволили издали полюбоваться спящим под кустом Забиякой.

— Он всегда так: когда змеев ест, после спит крепко, — сказала Лена несколько небрежно, как будто это было делом вполне привычным.

Теперь Забияка, если ему хотелось, мог целыми ночами топать и фыркать под маминой кроватью, запрета ему не было ни в чём.

Он вырос в очень крупного ушастого ежа. Его жёлто-серые иголки так и топорщились в разные стороны. Но он не кололся и не сворачивался, когда дети подходили к нему, и с удовольствием позволял почесать у себя под лапкой или горлышко.

Иногда он оставался ночевать в доме, предпочитая кухню саду, и там наутро мать частенько находила полусъеденную крысу или мышиный хвост и уважала Забияку всё больше.

Но вот кончилось лето. Начались дожди, стало холодно. Ёжик сделался сонливым и малоподвижным, а в сухие дни уходил в сад и копался под корнями стоящей на обрыве джиды.

— Это он себе зимнюю квартиру готовит, — сказал отец. — Вот увидите, скоро ляжет в неё и заснёт.

И правда, вскоре Забияка не пришёл утром за своей обычной порцией молока. Дети побежали в сад. Норка под корнем джиды была крепко заткнута сухими листьями.

— Не будите его, — сказал отец. — Пройдёт зима, и он сам проснётся и прибежит к маме попросить тёплого молока.

— Спокойной ночи, Забияка, — сказали дети и пошли домой.

Им было немножко грустно.

— Но ведь зима коротка и скоро кончится, — сказал папа.

АРСТАН

Я только что заплатила за него пятьдесят рублей старику киргизу, у которого мы ночевали, и теперь барсёнок стоял на высокой куче пёстрых одеял, у стенки юрты, и смотрел на меня своими совсем по-детски голубыми глазами. Но это были уже гордые, не знающие страха глаза «хозяина гор». Они смотрели не мигая, только зрачки слегка суживались и расширялись, и вокруг них, в голубом, поблёскивали коричневые крапинки.

Он глянул вниз на пол, потом снова на меня и тихо пискнул, не решаясь спрыгнуть. Я взяла его на руки и прижала к себе. Он засунул мордочку мне под подбородок и удовлетворённо вздохнул: «хозяин гор» был ещё очень мал, и ему недоставало материнской ласки. Его серая разрисованная мордочка и круглые чёрные ушки с яркой белой бахромой были на редкость красивы.

Он походил на крупного головастого котёнка, но не умел мяукать, а лишь пищал. Ему было недели четыре, мне — восемнадцать лет. Я возвращалась из экспедиция от истоков реки Нарына, его — три дня назад унесли в мешке из родной пещеры в горах, с перевала, по которому мы должны были проехать.

Старый киргиз рассказал мне его историю. Мальчик-пастух нашёл барсят в горах и в мешке притащил хозяину. Сначала всё шло гладко. Хозяин на радостях дал ему большой кусок мяса и подарил старый халат. Дальше пошло хуже: родители барсят по следам добрались до аула, детёнышей в нём не нашли (их ночью на лошадях отправили в соседний аул) и в злобе разорвали шестнадцать овец. Кончилось совсем плохо: отец поколотил мальчика, а хозяин отнял подаренный халат.

Пока седлали лошадей, мы напились тёплого молока. За три дня жизни в юрте барсёнок уже научился пить из деревянной чашки и только иногда от жадности глубоко засовывал в неё мордочку и захлёбывался.

Но вот мы и на лошадях. Чашку, полученную в придачу к барсу, я положила в карман, барса взяла на руки, и мы тронулись дальше вдоль ущелья к перевалу. «Хайр, хайр»[5], — кричали нам киргизы. «Хайр, хайр, рахмат!»[6] — отвечали мы им, и скоро скала на повороте закрыла от нас место нашего ночлега.