Мимо денег - Анатолий Афанасьев

— Что же ты, Эдик, никак сомлел? Подходи, бери нас с потрохами. Или слабо?

Корин пошел на него не прямо, а сделал обманное движение, шагнув к плите. Потом прыгнул, но прыжок оказался неточным, потому что полудохлая баба, ворочающаяся на полу, успела вцепиться ему в ногу. Свистнул топорик и вонзился ему в плечо, попутно срезав часть щеки. Корин рыча стряхнул груз с ноги и, получив еще удар в голову, дотянулся до глотки алканавта. Сдавил жилистую мужицкую выю, повалил врага под себя. Остальное было делом техники…

Обернулся к женщине. Та сидела привалясь спиной к ножке стола, неистово, мелко крестилась. Вместо лица перед ним плавало черное пятно с двумя бледными щелками.

— Где Анька? — проревел, отрыгнув. — Говори, сука!

Женщина не слышала — умирала. И он не сумел ей помешать.

ГЛАВА 9

Около двух месяцев, день за днем, Микки Маус наседал с «Токсинором». Сначала Сабуров отбрехивался, не придавая нажиму большого значения — каприз магната, не более того, потом, когда понял, что это не так, всерьез задумался. Затея со всех сторон выглядела нелепой, но ведь поначалу так выглядели все самые успешные начинания Микки. Он всегда действовал на опережение и редко ошибался. К тому же там, где другие ломали шею, он лишь туже набивал мошну. Трихополов, разумеется, авантюрист, но самой высшей пробы, и ему, безусловно, покровительствует нечистый. Однако даже учитывая все это и делая сноску на мистическую подоплеку вообще всех событий, происходящих в России, Сабуров воспринимал предложение магната как что-то абсурдное. Он навел справки: «Токсинор» — крупная коммерческая структура, официально занимающаяся недвижимостью, а чем еще — Бог весть, — с филиалами в Питере и Саратове, с налаженными международными цепочками, солидным капиталом и достаточно прочным положением на фондовом рынке. Образно говоря, один из великого множества больших и малых насосов, откачивающих из подыхающей страны живые соки; но вопрос совсем в другом. Какое отношение к такого рода бизнесу мог иметь пожилой, из последних сил практикующий психиатр? Выходит, имел, раз Микки так настойчиво насуливает фирму. Для тех, кто хоть мало-мальски знаком с Трихополовым, не являлось секретом, что знаменитый олигарх, приближенный ко двору, меценат и покровитель обездоленных, еще ни единой копеечки, никогда и ни при каких обстоятельствах не выкинул на ветер. Это он, в подражание какому-то американскому собрату-миллионеру, установил у себя в загородном поместье платные телефоны для гостей. И он же однажды, на глазах у Сабурова, бешено, до сердечного приступа торговался с деревенским мужиком, поставлявшим на кухню свежие яйца, творог и сметану. Никакой фантазии не хватит, чтобы заподозрить такого человека в безотказной благотворительности. Можно предположить другое: Микки, предлагая «Токсинор» Сабурову, готовит из него подставную фигуру, некоего директора Фукса на случай точно спланированного банкротства. Это пока единственное объяснение настойчивой щедрости магната, хотя и мелковатое.

Сабуров знал, что прежний директор арестован по обвинению в каком-то кошмарном тройном убийстве. По газетам прокатился ряд сенсационных разоблачений. Выдвигались разные версии, но все авторы единодушно склонялись к тому, что преступление, безусловно, имеет политический характер, поэтому истинный виновник останется безнаказанным и дело ни в коем случае не дойдет до суда. А если дойдет, то посадят «стрелочника», вроде простодушного директора «Токсинора», который якобы сперва «заказал» миллионера-англичанина, а после собственноручно замочил водителя и свою любовницу.

Именно любовница директора «Токсинора», а точнее, противоречивость сведений о ней заинтересовали Сабурова. По одним публикациям выходило, что она была сообщницей директора и тот, избавляясь от опасного свидетеля, задушил ее во время изощренного полового акта; по другим — ее расчленили в камере предварительного заключения и подкупленные менты разбросали части туловища по мусорным бакам, причем, как говорилось в одной заметке, из этих частей в Институте Склифософского удалось собрать сразу двух женщин: одну молодую, другую старую, но с одинаковым генетическим кодом.

Сабуров позвонил одному из своих пациентов, высокопоставленному работнику прокуратуры, и попросил уточнить, что на самом деле произошло с фигуранткой. Через час получил информацию, к которой внутренне был готов: Анна Григорьевна Берестова жива-здорова, ее не расчленили, не удавили и не посадили на кол, хотя попытка устранить ее как свидетеля имела место. Сейчас она проходит обследование в коммерческой психушке в Малаховке.

— Неужто на «Белой даче»? — удивился Сабуров.

— Так точно… Удовлетворите мое любопытство, уважаемый профессор. Чем вас заинтересовала эта дама?

— Медицинская тайна, дорогой друг.

— Понимаю, — хмыкнул прокурор. — Но тогда вам придется поспешить. Вы же знаете, после того как наши подопечные побывают на «Белой даче», у них уже не остается никаких тайн.

Пациент из прокуратуры, радуясь возможности оказать услугу, сообщил еще некоторые сведения о фигурантке. Девица образованная, закончила иняз, владеет несколькими языками. До того как устроиться в «Токсинор», зарабатывала переводами для различных издательств. Бытовой проституцией, судя по всему, не занималась и даже не баловалась наркотиками. У директора пользовалась абсолютным доверием, возможно, потому, что пришла в «Токсинор» прямиком из его постели. Есть еще интересная деталь. В этот же период при странных обстоятельствах погибли и ее отец, и мать, но девица жила отдельно, снимала квартиру и вряд ли имела отношение еще и к этому убийству. Оно даже не включено в делопроизводство. Ее родители были незначительными людьми: отец — бывший мастер-механик, мать — преподавала математику в младших классах. Их смерть не представляла общественного интереса.

Попрощавшись с прокурором, Сабуров закурил вторую за утро, сверхнормативную сигарету. Его томило неясное предчувствие, сродни тому, какое бывает при смене атмосферного давления. Может, так и было: среди ночи он просыпался от взрывов самой мощной за это лето августовской грозы и два раза пил корвалол. Он не понимал, почему его так живо занимает незнакомая сотрудница «Токсинора», но будто по наитию чувствовал, что должен ее повидать. Заработала интуиция, он всегда ей подчинялся. Правда, был логический повод: Микки Маус втягивал в непонятную историю, поэтому нелишне узнать о том, что происходит в «Токсиноре», изнутри, не ставя в известность магната. Приближенная к директору фирмы особа отлично подходила на роль информатора. Добраться до нее для Сабурова не составляло труда. На «Белой даче» работал некто Гаврюша Митрофанов, бывший ученик Сабурова. Лет двадцать назад он помог этому парню защитить кандидатскую диссертацию, хотя, по всем прогнозам, Митрофанова должны были прокатить. Гаврюша был чертовски талантливым молодым ученым, но с отвратительным характером. Благодаря склонности к какому-то животному, совершенно немотивированному хамству Гаврюша Митрофанов за три года настроил против себя половину кафедры, а те, с кем он не успел вступить в конфликт, все равно опасались его злобного нрава и не чаяли, как от него избавиться.

Сабуров сделал для своего незадачливого ученика почти невозможное: предварительно заручился поддержкой своих собственных друзей и почитателей (на кафедре их было немало) и на защите выступил с блестящей речью, в которой, кроме лестных научных оценок, присутствовал яркий моральный акцент. Он призвал коллег отрешиться от эмоций, насколько это возможно, и не ломать судьбу талантливому человеку из-за его скверного характера, который в первую очередь вредит ему самому. Напомнил, что все на свете суета сует, кроме ее величества Науки, которой все они преданно служат. Неожиданно это подействовало: тайным голосованием диссертация Митрофанова прошла с перевесом в два шара.

На банкете Гаврюша, изрядно нагрузившись, поблагодарил учителя в присущей ему хамоватой манере. Обведя взглядом пирующую кафедру, цинично заметил: «Паноптикум, не правда ли, Иван Савельевич? Мою диссертацию большинство из них, разумеется, приняло на свой счет. Еще бы! Ранние признаки паранойи. И вот от таких людишек иногда зависит судьба открытий! Однако спасибо за поддержку, хотя, полагаю, справился бы и сам».

Через год Гаврюша Митрофанов перевелся в Институт Сербского с прицелом на место заведующего отделением, и всякие отношения между ними прервались. А когда началась вся эта заваруха по перекройке старушки-России на западный манер, тут уж и вовсе привычные связи нарушились у всех. Удалые реформаторы один из первых сокрушительных ударов нанесли именно по отечественной науке. Научные центры валились, как грибы, подточенные червями, создатели супертехнологий и глобальных проектов спешно переквалифицировались в жестянщиков, а те, кто порезвее и посмышленее, паковали чемоданы и разбегались по всему миру, как крысы с тонущего корабля. У старшего поколения, в котором сверкало целое созвездие блистательных имен, осталась одна забота, как заработать на хлеб насущный и худо-бедно обеспечить надвигающуюся старость. Всего несколько лет понадобилось, чтобы превратить грозный, могучий интеллект страны в копоть и пыль. Дольше всех сопротивлялся военно-промышленный комплекс, но и его дни были, по всей видимости, сочтены.