Ничего кроме правды - Дитер Болен

А с Матиасом всё было наоборот: она замазывала его гримом, закрашивала его личность, его имидж медвежонка. Красила ему пряди как жиголо, велела отрастить волосы и купила приличные шмотки. И дублёр Болена готов. Я расценил поведение Маго как государственную измену. А так как она ещё много чего умела, можно представить себе моё разочарование, когда она открыто ушла к Матиасу.

Со времени взлёта «Verdammt, ich lieb dich», которая потеснила с первого места «Nothing Compares 2 U» Sinead O'Connor, Матиас возгордился и стал считать себя великим: во–первых, он знал всё, а во–вторых, знал лучше всех. И, в-третьих, он имел наглость подкарауливать меня за кулисами ежегодного ZDF–хит–парада и разговаривать со мной с дружеской фамильярностью. Я должен был петь там «Lucifer», честно признаюсь, против Матиаса с его «Verdammt, ich lieb dich», 16 недель на первом месте, я был дохляком.

«Эй, послушай — заявил он, будто бы очень обо мне волновался — я тебя не понимаю! Почему ты продюсируешь таких идиотов, как Рой Блек? Ты и впрямь должен делать всё и за всех? Я бы так не смог».

На это я ответил: «Знаешь, Матиас, в чём же, собственно, наше отличие?»

А он: «Не, я не знаю».

Я: «Примерно в ста тридцати миллионах проданных пластинок».

А Матиас, как карликовая такса, что всегда стремится облаять собаку повыше себя: «Ну конечно, и музыки такой мне тоже никогда не написать».

У меня лопнуло терпение: «Знаешь что? Побеспокойся–ка лучше о своём собственном мусоре! И если ты и взаправду такой великий композитор, каким себя считаешь, попробуй написать что–нибудь для других! Посмотрим, как у тебя это получится!»

Вот так слово за слово, так что Маго пришлось встать между нами, пытаясь не допустить, чтобы я и моя переводная картинка избили друг друга. «Уберите этого идиота подальше от меня — я был в ярости — иначе за себя не отвечаю!»

На этом месте можно поставить точку в рассказе о Матиасе Рейме. Я не могу вспомнить ничего достойного внимания, разве только то, что Маго стала фрау Маца, а Матиас после своей «Verdammt, ich lieb dich» был продюсером ещё пяти разных музыкантов, и все пятеро его усилиями благополчно заглохли.

10 ГЛАВА

Надя или солнечное сияние в Гамбурге

Моя семейная жизнь складывалась по итальянскому принципу: Эрика, мать, заботилась о детях и, кроме того, была моим лучшим товарищем. Весь день напролёт, проглотив только один бутерброд с утра, я бежал на работу и вечером валился замертво в кровать. Вот такая семейная жизнь. На стороне иногда бывали вечеринки, несколько девочек, чтобы развеяться.

Если бы не это и не золотые пластинки на стене, я бы даже не знал, что живу на свете.

Как–то по пути я встретил симпатичную девушку по имени Надя. Я точно помню, мы повстречались впервые на дороге у «Kleines Faehrhaus» («Будка паромщика»), любимого кафе всех старичков и старушек в Альстере. «Вау! — воскликнул я, обращаясь к моему другу Томасу — она или никто!»

До меня не дошло, что она чёрная. Потому что когда Наддель находится не на солнце, кожа её выглядит такой же светлой, как у меня, у тебя и у смерти. Мне она показалась итальянкой. Знаю, никто не поверит, но первым, что я увидел, были её глаза — огненные, обжигающие, экзотическое лицо. Я не заметил ни её шикарной груди, ни длинных ног.

Несколько дней спустя мы снова как по волшебству столкнулись около двух часов ночи в гамбургской «Mezzanotte». На ней была чёрная юбка и красная футболочка в стиле болеро с таким шикарным вырезом, что и у бычка кровь бы закипела. Я был столь взволнован, что даже не смог толком произнести своё имя. А когда эта Надя направилась к автомату с сигаретами, я потащился за ней, как комар за своей жертвой. Она стояла у автомата, всецело поглощённая выковыриванием денег из сумочки. Я, как истинный джентльмен, спросил: «Может, тебе помочь?»

Она ответила: «Да».

Мне пришлось встать на колени, чтобы вытащить сигареты из щели. Сделал я это, потому что автомат был низок, а я боялся, что если Надя наклонится, её полненькая грудь выкатится из декольте. Потом мы побрели назад, постояли рядом, как два идиота. В конце концов, Надя взяла инициативу в свои руки и спросила: «Что ты хочешь выпить?»

Я взглянул на неё и подумал: слушай, ты не можешь заказать шампанское, для неё это слишком дорого. И сказал: «я бы выпил пива!»

Подошла официантка и принесла для меня пиво. Когда Надя собиралась расплатиться, я взглянул в её портмоне и обнаружил там только мятую банкноту в 10 марок, как раз хватило, чтобы заплатить за кружку пива. Вот это да, думалось мне, она оставит здесь свою последнюю мелочь, только чтобы угостить тебя. Этого ещё ни одна женщина не делала ради меня.

В тот же миг кто–то схватил меня за рукав с другого боку. Ах да, чуть не забыл! Я же вышел на улицу с девочкой по имени Токси, и теперь она почувствовала себя глупо и одиноко на улице. Начала кудахтать и клеваться, отреагировала, как и все цыпочки в таких случаях: «Эй, что ты там болтаешь с этой бабой? Ты же со мной! Пойдём, давай поговорим!»

Но я уже нашёл свою богиню ночи и не мог глядеть ни на кого другого. Вау! Вау! Вау! думал я, глядя на Наддель, вот это женщина!

Она была безмерно весела, танцевала, просто ожившее солнечное сияние. Живя с Эрикой, я ничего такого не знал. Моя жена была сурова и серьёзна, просто лапша с гуляшем. Эта Надя вырвала меня из одиночества будней. Ей было 22 года. В ней было столько милой несерьёзности, что мой разум отдыхал рядом с ней. Ей нравилась простота и лёгкость мышления. Она была как третья бутылка шампанского. Или как четвёртая, кто знает!

Мы без перерыва проболтали до пяти часов утра, выпили шампанского, но не опьянели, а просто развеселились. «Давай пообедаем завтра вместе! Я заеду за тобой в четыре» — предложил я.

Я прибыл на белом «Ягуаре» с точностью до минуты. На автобусной остановке у будки было много женщин, но как, я ни вертел головой, никакой Нади. У меня не было ни её телефона, ни адреса, никаких следов, чтобы найти её. Любой нормальный человек сразу же спрашивает у женщины номер телефона, но только не я, который привык, что женщины сами к нему идут. Чем толще мишка, тем глупее.

Через полгода мы снова столкнулись на той же самой дискотеке. Меня раздирали ярость, что она мне отказала, и безграничная радость, что я снова её отыскал. Я чвувствовал себя оскорблённым Казановой, как же так, великого Дитера заставили ждать второго пришествия: «Эй, со мной это не пройдёт! Что это значит? Где ты была? Считаешь, что это забавно?»

Надя отреагировала довольно легкомысленно: «Ты же это не всерьёз. Кроме того, ты женат, и у тебя двое детей. Как же, нужен мне женатый мужчина!» После чего мы выпили, потому что всё выглядит намного легче, если смотреть через пару бокалов шампанского.

Я втюрился. Эти 10 марок за пиво разбили мне сердце. В моих глазах она была той женщиной, которую я всё время искал, которая была бы со мной и в счастье и в горе. На неё я проецировал все мои мечты: моя эротическая богиня, противоположность моему мировому пессимизму, мои крылья, чтобы летать. Она воспринимала всё так легко. Она была противоположностью моей тяжёлой профессии, в которой так много стрессов и грязи. Она была не из тех женщин, что любят долго размышлять и всё обосновывать, и я хотел поучиться такому таланту. Это было моей ошибкой. Я считал, что этой лёгкости можно научиться, что можно приобрести у другого человека. Мне было не ясно, что становиться счастливым нужно изнутри. Только годы сделали меня умнее. Она была для меня последним поводом для того, чтобы признаться — я не хочу быть с кем–то связанным. Хотя мне перевалило за тридцать, я чувствовал себя слишком молодым, чтобы быть мужем и отцом двоих детей. Этот корсет был слишком тесен, мне нечем было дышать. А солнышко Наддель из гамбургской «Mezzanotte», я верил, могла освободить меня. В конце концов, я был трусом и хотел убежать от ответственности.

Но вот чего я не знал: Надя оказалась моим двойником. Во всё время нашей совместной жизни она тоже бежала от ответа. От нажима, если я пытался давить на неё. От ожидания, когда я заставлял себя ждать, а она этого не переносила. Кто знает? Может, она и пыталась соответствовать роли. Но нужно честно признать, та роль, которую я ей дал, была слишком трудна.

Мы вновь договорились о встрече, на том же месте, в тот же час. И снова никакой Нади там не оказалось. Что за паршивый сценарий! Но на этот раз я был умнее, у меня был записан её телефон. Я звонил её, понимая, что если приду и вызывающе начну её оскорблять, она, скорее всего, скажет: «Ладно, пойдём, только какой в этом смысл? Эта идея мне сразу не нравилась».

Нежным и льстивым голосом я спросил: «Послушай, Наддель, где же ты?», боясь, что она бросит трубку.

«Я забыла, во сколько ты назначил встречу — ответила Наддель — давай договоримся на другое время.