Девушка нелегкого поведения - Галина Полонская

Кира ему совсем не нравится, поведал он мне по секрету. Она позволяет себе шастать перед ним с грязными волосами. Если достаёт из холодильника его заветную банку с медом, то обязательно слопает сразу половину. А когда собирается на дни рождения к подружкам, то, не спрашивая разрешения, таскает расписные брошки и шкатулки из его неприкосновенного коммерческого запаса. Владислав ездил за этими брошками и шкатулками в Москву, а потом сдавал их на комиссию в питерские художественные салоны, где их раскупали иностранцы.

…Вспоминая сейчас характеристики, которые он давал Любе и Кире, я думаю, что он говорил им обо мне, недотёпе Юле Мельпоменовой? Какие из моих недостатков вручал представительницам своего гарема в качестве утешительного приза?

…Чтобы развеять последние сомнения, я в его отсутствие наведалась к нему домой. Кира призналась мне, что их отношения не только дружеские и длятся уже около двух лет — то есть дольше, чем у меня с ним. А я ей сообщила, что спала с ним три дня назад. «Козел», — спокойно констатировала Кира и мы отправились в ларек за бутылкой вина, чтобы смягчить двойной душевный удар.

Вскоре вернулся Владислав. Он заглянул на кухню, где сидели мы с Кирой, и успокоил меня: «Я не собираюсь перед тобой оправдываться».

Мне пришлось остаться на ночь в этой проклятой квартире, потому что метро уже закрылось. Я выпила так много, что не смогла утром даже подняться с кровати, когда он сказал: «Юля, я хочу, чтобы ты удалилась».

Тогда он ушел сам, а в комнате появилась бодрая, несмотря на вчерашнюю попойку, Кира. Присела на мое ложе, посмотрела на меня со снисходительным сожалением: «Наверное, в твоем возрасте надо употреблять спиртные напитки поаккуратнее». (Она моложе меня). Потом счастливые любовники уединились на кухне, смеялись, варили душистую гречневую кашу…

Он ни разу не проведал меня. Долгие-долгие часы я пролежала с головной болью, неукротимой тошнотой и тазиком под кроватью. Лишь одно воспоминание всплывало вновь и вновь в моем воспаленном мозгу.

Когда-то мы ездили с Владиславом на книжную ярмарку. Накупив кучу книг по так называемому духовному развитию, он с улыбкой указал мне на пособие «Как победить соперницу» и посоветовал его приобрести. Я засмеялась и сразу же забыла об этом. Светофор моих иллюзий отчаянно мигал красным глазом, а мне все было нипочем!..

Под вечер я вернулась к себе домой. Миновали сутки, двое, трое… Сначала я стала маленькой девочкой, которую мама бросила в чужой стране на произвол судьбы. Потом превратилась в человека, зачем-то уцелевшего после ядерного взрыва и оставшегося на обожженной планете в безнадежном одиночестве. Раньше я думала, что так теряют любимых. Горячо любимых. Но не тех, к кому испытывают всего лишь привязанность — пусть даже и сильную.

…Через четыре дня, тянувшихся словно четыре года, я не выдержала и позвонила ему — как бы с того света. Сказала, что все хорошо и мы остаемся друзьями. Он не пробовал утешить меня — ни тогда, ни позже. Говорил о какой-то ерунде и сожалел о нелюбви людей друг к другу вообще и к нему, никем непонимаемому, в частности. И он был прав. Моя нелюбовь к нему была уже не только отсутствием любви, но и началом искренней ненависти…

30

Опьяняет душу человескую не одно вино. Опьяняют еще и страсти.

Она лежала в яростно продуваемой, тускло освещенной трубе. По одной из щербатых стен деловито пробегал таракан. Сил, чтобы поднять руку и прихлопнуть его чем-нибудь, не было. Зато вспомнилась народная мудрость о том, что лучше маленькая рыбка, чем большой таракан.

Ага! Значит, она все-таки жива и даже хочет есть, а это уже обнадеживает.

— Дочка, может тебе кашки принести? Сама-то ты, похоже, в столовую не собираешься… Я тебе свою тарелку-ложку одолжу. Родственников твоих еще не разыскали, а общественной посуды тут нету, надоть со своей ложиться.

— А какая, бабуля, кашка?

— Перловая, деточка, перловая. Правда, прохладная, прям как это твое койко-место…

Ника Лосовская приподняла голову с тощей и комковатой подушки, оглядела окружающий интерьер и сделала неутешительный вывод. Она не просто попала в какую-то заштатную больничку. Вдобавок к этому она лежит в узком проходном коридоре со сквозняками и тараканами. Крысы, видимо, нагрянут ночью. Потом как-то разом вспомнилось вчерашнее: ощущение слежки, драка в темном подъезде, страх, боль и, наконец, избавление от страха и сознания вообще…

Наверное, она сломала руку, падая со ступенек. Запястье правой руки было загипсовано и ныло-ныло-ныло, а голова пылала и плавилась… Чувство растерянности, неизбежное для таких случаев, было явственным. Она совсем одна: Вовка далеко, мама, как всегда, странствует со своим театром. Никто ее не ищет и никому, видимо, Ника Лосовская не нужна.

Над ней склонилась смуглая физиономия. Угольно-курчавые волосы, озабоченные черные глаза… «Ну вылитый эфиоп», — подумалось полусонной и одуревшей от таблеток Нике. Внезапно этот эфиоп полез к ней с объятьями и поцелуями — слава богу, только в щечку.

— Наконец-то я тебя нашел, — смущенно и виновато пробормотал Сёмка Мармеладов, который, к счастью, был эфиопом только наполовину.

Уже через полчаса Ника сменила кровать с прогибавшейся до пола панцирной сеткой на вполне приличное ложе в чистенькой и светлой палате. Благодаря стараниям Мармеладова, она полеживала на свежайшем белье и уплетала фруктовый торт, закусывая его конфетами «Красный мак» фабрики «Волжанка». На фантиках было написано: «Конфеты с пралиновыми корпусами».

— Как здорово, Ника, что твой собственный корпус практически цел, — посмеялся вместе с нею Семен. — Могла ведь запросто парочку ребер сломать, да и шею впридачу… И хорошо, что я перед больницей в кондитерскую заскочил — вспомнил твою любимую поговорку: «Друзья познаются в еде». А на душе-то у тебя как, милая?

При слове «милая» Ника, конечно, всплакнула — и от пережитого потрясения, и от благодарности к заботливому и преданному Мармеладову, который всю ночь искал ее по больницам и моргам.

— Всё нормально, Сёма, только как-то неожиданно и больно…

Потом Ника рассказала Мармеладову обо всем, что произошло с ней накануне вечером.

— Ох, как хорошо, что я ту фотку из сумки в кабинете не выложил, — обрадовался он. — Посмотри внимательно, не она ли фотографом в ателье работает?

Ника взглянула на заурядно-молодое женское лицо с не по годам глубокой складкой над переносицей.

— Да, это она. Но я не уверена, что именно она следила за мной и потом напала на меня в подъезде. Может, мне вообще вся эта слежка примерещилась, а злодейское покушение совершил какой-нибудь дебильный подросток. Я не ощутила запаха духов или еще чего-нибудь дамского — настолько была ошеломлена.

Семен протянул Нике ее рюкзачок:

— Проверь-ка, всё ли на месте.

— Как ни странно, да, — улыбнулась она, порывшись в рюкзачке. — Ключи, кошелек, книжки и даже пакет молока. Наверное, уже скисло.

— Ну, уж если молоко на месте, — подмигнул Сёмка, — значит твое имущество этому агрессору точно было без надобности. А вот ты лично чем-то о-очень его обозлила. И я думаю, что агрессором была именно она, Юлия Мельпоменова, фотосалон которой ты посетила. Похоже, у нее было веское желание избавиться от тебя раз и навсегда…

— Но почему? — изумилась Лосовская.

— Я сильно подозреваю, Никуша, что в фотоателье ты сболтнула — случайно или намеренно — чего не следовало. Разнервничавшись, она опрокинула штатив, отправила тебя в другое ателье, а сама устроила слежку с последующим членовредительством твоей не в меру разговорчивой персоны…

Ника молча проглотила мармеладовские предположения и поинтересовалась биографией преступной Юлии:

— А кто она вообще такая?

Семен обстоятельно пересказал свою беседу с Леонидом Сергеевичем Мельпоменовым и признался, что, после того как Мельпоменов упомянул свою питерскую племянницу, ему, Мармеладову, впервые подумалось, что «женская» версия в музейном деле может оказаться верной. К тому же, музейные перформансы явно отдавали сумасшедшинкой, а Юлия, по утверждению Мельпоменова, была весьма неуравновешенной особой с неудавшейся личной жизнью. И тогда Семен решил, подобно Нике Лосовской, опереться на легкомысленный девиз: «Используй то, что под рукою».

Начал он с продукции фабрики Мельпоменова. В Петербурге ему были известны две владелицы блокнотов с тибетским рисунком — Мария Асламазян и Юлия Мельпоменова. Но у Марии был «круглый» вариант рисунка, а у Юлии — «квадратный», то есть именно тот, что красовался на листе, выпавшем из бюстгальтера уборщицы Анастасии Степановны.

Итак, Семен добыл фотографию Юлии и через некоторое время получил сведения о том, что она состоит на учете в психоневрологическом диспансере, хоть и была признана на очередной медкомиссии трудоспособным и социально адекватным членом общества.