Мемуары дипломата - Джордж Бьюкенен

После бурной Софии Гаага оказалась тихой гаванью, воды которой не волновали никакие политические потрясения, как на далеких Балканах. За исключением случайных заседаний по такому волнующему вопросу, как векселя, или собраний арбитражных комиссий, там больше делать было нечего. Но в Болгарии у меня было такое множество постоянных кризисов, всегда сопровождавшихся угрозой войны, что я был рад тому, что пользовался досугом, который я мог посвятить изучению такой интересной страны, как Голландия, посещению ее живописных старинных городков, осмотру ее сокровищ искусства, ее исторических памятников и блужданию по морю вечно меняющихся пышных красок, в которые превращаются ее поля во время цветения тюльпанов.

Благодаря близости расстояния можно было обедать в посольстве в Гааге, а завтракать на утро в Лондоне. Поэтому мы часто посещали Англию. На Дункастерских скачках в сентябре 1909 года я в последний раз видел короля Эдуарда. Рассказав ему, как мы там счастливы, я заметил, что жизнь в столице Нидерландов настолько тиха и безмятежна, что я боюсь кончить, подобно сказочному герою из сказки "Сонная пещера", - проспать оставшиеся годы моей дипломатической карьеры. "Не думайте так, - сказал его величество, что-нибудь еще случится". Несколько месяцев спустя после смерти короля Эдуарда случилось то, что предсказывал его величество, и я получил следующее письмо от сэра Эдуарда Грея.

Министерство Иностранных Дел.

Июля 16-го, 1910 г.

Мой дорогой Бьюкенен! Перевод сэра Артура Никольсона в министерство иностранных дел освобождает вакансию в Петербурге. Эта должность имеет огромное значение, так как, хотя в настоящее время наши отношения с русским Правительством хороши, есть вопросы, вызывающие трения между обоими правительствами и требующие поэтому постоянного такта и ловкости со стороны посла в Петербурге. Я уверен, на основании того, что я видел сам и что я слышал от людей, более меня опытных в дипломатической службе, что вы с успехом займете пост посла в Петербурге, и, если вам он подходит, я буду рад рекомендовать вас на него.

Искренне ваш Э. Грей.

Я никогда не смел мечтать о таком важном посольстве и, поблагодарив сэра Эдуарда за этот явный знак его доверия, я выразил надежду, что окажусь достойным его и не обману его ожиданий.

Глава VIII.

1911

Отношение России к Германии и Австрии. - Моя первая беседа с императором Николаем. - Потсдамское соглашение и его происхождение. Персидский кризис. - Претензии России на расширение ее морской юрисдикции. Случай Поваже

Хотя отношения между обоими правительствами и были теплыми, как это указал сэр Эдуард Грей в его письме ко мне, однако между Россией и Великобританией нависла тень прежних раздоров и недоразумений. Все еще не рассеялись взаимные подозрения, с которыми они в течение более чем полустолетия наблюдали за политикой друг друга. Англо-русское соглашение началось в 1907 г. Оно основано на несколько неясном документе, который, обязав обе державы поддерживать целость и независимость Персии и определив их сферы влияния в этой стране, ничего не упоминал об их отношениях в Европе. Устранив опасность, чтобы Персия послужила яблоком раздора между ними, он в то же время связал их теснее и проложил дорогу для будущей совместной работы в европейских вопросах. Он оказался с этой стороны даже более успешным, чем та часть подписанного документа, которая относилась к примирению их враждебных интересов в Персии, которые, несмотря на это соглашение, даже накануне великой войны вызывали постоянные трения.

При моем прибытии в Петербург в начале декабря 1910 г. международное положение, не вызывая чрезмерных опасений, все же было не вполне утешительным. Инцидент с Боснией и Герцеговиной, в котором г. Извольский потерпел поражение в своей дуэли с графом Эренталем, вызвал в России горькое чувство досады против Австрии, - досады, еще более усилившейся старой личной неприязнью г. Извольского к графу Эренталю, так что нельзя было не опасаться осложнений на Балканах, грозящих непосредственным столкновением интересов России и Австрии. Г. Сазонов, преемник г. Извольского в русском министерстве иностранных дел, к счастью, не имел личной обиды против графа Эренталя и даже считал, что лучше пусть остается Эренталь, чем другой министр, более подверженный германскому влиянию. При данных обстоятельствах он мог сделать лишь одно: воздержаться в своей политике от всяких враждебных шагов и стараться постепенно восстановить более нормальные отношения между двумя правительствами. Но более всего в данной ситуации поразил меня тот факт, что, хотя отношения с Германией были весьма натянуты после того, как император Вильгельм в 1909 г. поддержал своего австрийского союзника, и хотя благодаря Германии граф Эренталь выиграл свое дело, русское общество отнеслось более терпимо к его поступку и не выражало такой мстительной досады по отношению к ней, как по отношению к Австрии.

Г. Сазонов, которого я знал, когда он был советником посольства в Лондоне, очень сердечно меня принял, когда я явился к нему с первым официальным визитом, и мы вскоре сделались друзьями. Русский из русских, там где дело шло о защите интересов своей страны, он был всегда преданным другом Великобритании; и до последнего дня его пребывания на посту министра иностранных дел, до конца июля 1916 г., когда императору, к несчастью для него и для России, так неудачно посоветовали заменить его г. Штюрмером, - я всегда находил в нем лойяльного и ревностного сотрудника в деле поддержания англо-русского согласия. Мы делали только то, что было естественно: всегда внимательно разбирали те сложные вопросы, о которых нам пришлось разговаривать в течение ближайших пяти с половиной лет, но он никогда не обижался на мои откровенные слова и неизменно делал все, что можно, чтоб преодолеть все трудности. Он только что вернулся из Потсдама, где, желая уничтожить натянутость, существующую между двумя правительствами, и обеспечить признание Германией за Россией первенствующего значения в Персии, он был вовлечен в переговоры относительно Багдадской жел. дор., не совсем соответствующие соглашению, по которому действовали до сих пор другие члены Тройственного согласия. Это так называемое Потсдамское соглашение было первым из многих острых вопросов, которые мне пришлось разбирать с г. Сазоновым. Оно было также предметом моего первого разговора с императором. Вручив мои верительные грамоты и передав искреннее желание короля, чтобы англо-русское взаимное согласие сохранилось и укрепилось, я сказал императору, что британское правительство следит за русско-германскими переговорами с некоторым беспокойством. В своем ответе его величество уверил меня, что его правительство не заключит никакого соглашения с Германией без согласия британского правительства, и что последнее в случае необходимости всегда может рассчитывать на его помощь. Он повторил эти уверения при следующем разговоре, который был у меня с ним несколько недель спустя, и прибавил, что продолжающиеся переговоры с Германией ни в коем случае не могут повлиять на его отношение к Великобритании.