Чужие сны и другие истории - Джон Ирвинг

В раздевалке мой недавний соперник молотил руками по шкафчикам и лягал скамейки. После двух моих «припечатываний» у него сильно разболелась голова. Я старался держаться от него подальше, но он увязался за мной в соседнее помещение, куда я отправился сменить лейкопластырь на вывихнутом пальце.

— Не люблю, когда такие, как ты, трахают мне голову! — крикнул он мне.

В этот момент я почувствовал себя не борцом, а тренером, пытающимся успокоить рассерженного мальчишку. Я процитировал ему Теда Сибрука.

— А пошел ты! — услышал я в ответ.

Хорошо, что ему еще хватило ума не броситься на меня.

Я радовался, что ни Колин, ни Брендан не видели этой сцены. Они находились в зале вместе с Доном Хендри и его детьми. Заклеив палец, я вернулся в зал. В турнире участвовали и двое борцов из Амхёрста. В тот день я наблюдал за их поединками и даже помогал во время разминки.

Самым крепким противником в моей весовой категории был парень из Академии Береговой охраны. Он умело действовал ногами и обожал захваты на уровне бедра, против которых все мои привычные способы защиты оказывались бесполезными. Я знал: поединок с ним будет тяжелым. Здесь я допустил серьезный промах — забыл о другом противнике, с которым мне предстояло бороться в этом круге.

Тот был военным. Позже он рассказал мне, что служил в Германии и много занимался там греко-римской борьбой. Честно говоря, мне было все равно, где он служил: в Германии или в Нью-Джерси. Все мои мысли были о противнике из Академии Береговой охраны. Такая невнимательность лишний раз доказывала: моя карьера борца окончена и пора становиться тренером. В первом раунде я глупо попался на двух захватах, которых вполне мог избежать. Во втором я проигрывал ему всего три очка, но слишком рано запаниковал, неправильно провел захват, в результате чего оказался на спине. Мне удалось вывернуться, однако разрыв в очках достигал уже семи. Теперь я имел все основания для паники. Провести захват я не сумел — сигнал возвестил начало третьего раунда. Разрыв сократился до шести очков. Я снова вывернулся из захвата противника и провел свой. Ему назначили штрафное очко за затягивание времени. Вдобавок мне удалось получить еще одно очко за контроль над противником. Однако я прекрасно сознавал неравенство наших весовых категорий: противник был физически мощнее меня, и зачастую мне было просто его не сдвинуть. Я проиграл. Это был достойный поединок, но с первого же раунда я упустил инициативу. «Умственные ошибки», — любил говорить в таких случаях тренер Сибрук.

Я переместился на уровень утешительных состязаний и проиграл в первом же поединке. Поначалу счет был 2:1 в мою пользу, но затем противник применил ко мне захват, и я, даже не успев ахнуть, оказался на лопатках. На этом мое участие в турнире окончилось.

Пройдя в раздевалку, я обнаружил, что мой палец опять торчит в неестественном положении. Я даже не заметил, как снова вывихнул его. Местный тренер вправил вывих.

Я сидел на столе, держа левую руку в ведерке со льдом. В комнату вошел мой недавний противник — военный, служивший в Германии (я угадал: его часть находилась в Нью-Джерси). Он приложил лед к травмированной шее. Оказалось, в полуфинале он боролся с парнем из Академии Береговой охраны и проиграл. Теперь ему хотелось знать о моем последнем сопернике по утешительному поединку. Тот был из Спрингфилда. Я посоветовал армейцу остерегаться его хватов и внутренних подножек.

Я еще и тогда не думал, что это мой последний турнир. Чувствовал я себя нормально, хотя и злился на недавний проигрыш. Мы с военным пожали друг другу руки, и я пожелал ему успехов в дальнейших поединках. Дожидаться финальных состязаний в качестве зрителя мне не хотелось. Пора было сажать детей в машину и возвращаться домой. Меня тянуло выпить пива и съесть столько, сколько выдержит мой усохший желудок.

— Вы — достойный соперник, сэр, — сказал мне на прощание военный.

Слово «сэр» все во мне перевернуло. Оно подвело черту. Сам того не желая, парень нанес мне ощутимый удар. Думаю, он был лет на десять меня младше, но когда он назвал меня «сэром», я почувствовал себя старше, чем сейчас в свои пятьдесят три. Я ощутил себя просто стариком. Я, что называется, отсостязался. Тренируй других. Это все, что ты теперь можешь.

Через некоторое время я позвонил Теду Сибруку. (Это было за четыре года до его смерти. Он уже болел, но я даже не подозревал, насколько серьезно. Сомневаюсь, что и он сам об этом знал.) Я сообщил Теду результаты состязаний, сказал, что моя карьера борца окончена, и, конечно же, передал, как меня назвали «сэром».

— Ах, Джонни, Джонни, — засмеялся в трубку тренер Сибрук. — Разве ты забыл, что у военных принято на каждом шагу говорить «сэр»?

Тогда я почему-то об этом не подумал, но слова Сибрука ничего не изменили. Я по-прежнему ощущал, что военный из Нью-Джерси подвел черту под моей борцовской карьерой.

Вместе с турнирами для меня кончилось и обязательное взвешивание. За неделю до турнира я весил сто тридцать восемь фунтов. На турнире (в одежде) — сто сорок семь. Весной все того же семьдесят шестого года, после пасхального обеда, весы показали сто шестьдесят пять фунтов — мой «естественный» вес (сегодня я вешу сто шестьдесят семь фунтов).

Помню, как через двенадцать дней после победы Брендана в классе А мы отправились на остров Ангилья в Карибском море. В спортзале отеля я крутил педали велотренажера, а Брендан дурачился с искусственной беговой дорожкой. Включив максимальную скорость, он пытался запрыгнуть и удержаться на движущейся ленте. В раздевалке стояли весы. Прежде чем идти плавать в бассейн, Брендан разделся и взвесился. Всего двенадцать дней назад он весил сто тридцать четыре с половиной фунта. А здесь весы показывали сто пятьдесят два.

Этому событию уже шесть лет. Не далее как вчера я позвонил Брендану в Колорадо.

— Сколько ты весишь? — спросил я сына. (Борцы всегда задают этот вопрос.)

Брендан положил трубку рядом с аппаратом и отправился взвешиваться. У него был включен телевизор. Я слышал голос диктора — по Си-эн-эн шел выпуск новостей.

— Сто пятьдесят два, — сообщил мне вернувшийся Брендан.

(Сейчас, когда я это пишу, моему третьему сыну Эверетту, родившемуся в октябре девяносто первого, три с половиной года. Он весит тридцать один фунт. По моим наблюдениям, рост Эверетта выше, чем у детей его возраста, а вес — ниже, чем должен быть при таком росте. У мальчика очень крупные руки. Если мои предположения верны — у меня растет будущий борец в средней весовой категории.)

Многие совершенно не понимают моего увлечения борьбой. Даже друзья. С Джоном Чивером я сдружился, когда мы оба преподавали в Писательской мастерской. Мы с ним оказались поклонниками итальянской кухни и вечерами по понедельникам собирались у меня, чтобы посмотреть очередную трансляцию футбольного матча и съесть по хорошей порции пасты. Однажды Чивер написал Аллану Гурганусу: «Джон неизменно поражает меня, в который раз рассказывая, как он опечалился, осознав, что его капитанство в борцовской команде Эксетера — это краткий миг славы».

Чивер нередко бывал потрясающе точен в своих суждениях и оценках. Помню, он указал мне на слабое место нескольких моих романов, где слишком подробно описывалось, как люди едят и занимаются сексом. По мнению Чивера, тем и другим лучше наслаждаться самому, чем читать в романе. Однако он совсем не понял, чем именно я был «опечален», говоря о борьбе. Я никогда не стремился к спортивной славе. Тренировки, состязания, турниры доставляли мне непередаваемую радость, и вот она никогда не была для меня «кратким мигом». Я давно уже не состязаюсь, давно не тренирую других, а борцовская дисциплинированность осталась. (Моя борцовская жизнь на одну восьмую состояла из таланта и на семь восьмых — из дисциплины. То же самое я с полным основанием могу сказать и о моей писательской жизни.)

Я не склонен жаловаться на свои спортивные травмы, повлекшие операции на обоих коленях, правом локте и левом плече. Из четырех операций серьезной была только операция на плече. Отслоение сухожилия вращающей мышцы — не шутка. Но даже эти травмы вызывают у меня приятные и отнюдь не «мимолетные» воспоминания. Первую коленную травму (разрыв хряща) я получил в восемьдесят четвертом году, в перерывах между состязаниями турнира НССА. Турнир проходил в Нью-Джерси, в спортивном комплексе «Мидоулендс». Мы с Дж. Робинсоном решили тогда «подурачиться на мате». Второе колено я растянул через четыре года. Я боролся в вермонтской Академии с одним из товарищей Брендана по команде — хорошим парнем по имени Джо Блэк. (Кстати, Джо трижды становился чемпионом Новой Англии в классе А, в категориях до ста шестидесяти фунтов и до ста семидесяти одного фунта.) В «промежутке» между коленными травмами я травмировал локоть. Это произошло в нью-йоркском Атлетическом клубе, где я тренировался с Колином. А вот с плечом все обстояло сложнее. Отслоение сухожилия вращающей мышцы не было, строю говоря, спортивной травмой. Думаю, мое плечо получило достаточное количество микротравм и однажды не выдержало, заявив об этом отрывом сухожилия от плечевой кости. Мы с Эвереттом пришли покататься с ледяной горки (ему тогда было два года). Первое скатывание стало последним. Я поскользнулся и упал. Делая все, чтобы не придавить собой сына и защитить его от падения, я приземлился на левое плечо. Эверетт упал мне на грудь и отделался легким испугом. (Тренер Сибрук напомнил бы, что мне лучше удавались движения, где ведущим было не левое, а правое плечо.)