Память сердца - Рустам Мамин

Все дружно согласились.

Выставили на стол всё – у кого что есть. Старушка на радостях предложила припасенный самогон из свеклы, «сама гнала». И приступили к пиршеству. Самогон пили все, кроме Акрама и трех никольских девчат – татарок. По окончании трапезы девчонки, веселые, принялись укладываться на ночлег.

Поверх сена, мешая друг другу, смеясь, все разом стелили постели – у кого что есть. Были и подушки и простыни. Вот тут-то мы и пожалели, что тулупы свои отдали.

На пол легли подряд одиннадцать девчат. Крайняя, что на гармони играла, Зина, я рядом, потом Касим. Акрам, ростом небольшой, поместился на лавке. Наши девчонки в первый день постеснялись лечь на пол, полезли на печь к бабке.

В хорошо протопленной избе было очень тепло. Накрывались, кто хотел.

Потушили лампу. В темноте похихикали, пошептались, и, казалось, все уснули. Я лежал и удивлялся девчачьей аккуратности или прилежанию, что ли, их отношению к вещам: как стелют, поправляют подушки, простыни. Как укладывали свои нехитрые одежки, убирали волосы на ночь – то, чего наша мать требовала от моих сестер.

Вдруг я почувствовал на своем плече горячие пальцы: тихо так перебирают; ладонь будто поглаживает… Ладно, думаю, что дальше будет?

Горячая рука поползла на грудь… Обняла. Прижалась нежненько. На меня пахнуло теплом и негой. Я ощутил на плече поцелуй. Зина задышала громче и чаще. Я ответил объятием. Она обмякла…

Когда я в кромешной тьме неловко сполз с нее (опыта-то у меня тогда даже и кот не наплакал) – подруга ей что-то прошептала.

– Пусть Касим ляжет к ней, – передала возбужденная Зина просьбу подружки Риты.

Я предложил Касиму. Он, не долго думая, охотно согласился и, переступив через нас, лег. Но не туда!.. Поднялся визг, испуганные крики. Заворчала бабка, не найдет в темноте спички… Но все быстро утихло, и несколько голосов хором успокоили бабку:

– Не надо зажигать света, бабуся. Все нормально! Это Ирка, чудачка, во сне испугалась.

Зина шепнула мне:

– Девчонки не ожидали, но быстро разобрались.

Касим остался там, откуда слышалось неровное дыхание, легкие стенания… Зина мне шепчет:

– Касим не туда лег! Надо же!.. Слушай, ты можешь лечь к Рите?

– Чего?! Это еще зачем?..

– Ну Касим же не к ней лег! Да и Катька тоже ждет…

– Ну, девки, вы даете. А как же ты?

– Я потом. А то ей обидно: со мной было, а с ней… Подружка ведь!

Я полез через Зину. Подружка действительно ждала. Ее трясло мелкой дрожью! Верные подружки!..

Когда я уже хотел вернуться на свое место, Рита удержала меня, в отличие от Зины. Пришлось согласиться: Зина же сама отправила меня к ней!.. В какой-то момент Рита тихо и сладостно простонала: «Ой, маменька!..» Она задыхалась. Я почувствовал, как по щекам у меня пополз жар.

Когда я уже собирался на свое место, еще одна подруга, Катя, нащупав мою левую руку, слегка потянула к себе. Но я уже к ней не пошел.

Шепот и прерывистое дыхание Касима слышались уже дальше, видимо, и он перешел на новое место. Зина с надрывной хрипотцой в голосе спросила:

– Ты чего так долго? Я заждалась!..

– Сама же просила за подружку!..

Утром все встали, как ни в чем не бывало, умылись на дворе холодной водой. Сели за стол. Немного посмеялись над Ирой, которая, нисколько не смущаясь и глядя в потолок, ответила: «Мне баба-яга приснилась…»

Нас с Касимом в упор не видели, будто ничего и не произошло. Да и мы никого не признали: ведь темно было, а говорили шепотом. Только Зина больше всех хлопотала над столом. Пыталась ухаживать за мной, как за старшим, что ли, или… Выделяла, словом.

Оделись, запрягли лошадей. Поехали в контору искать десятника, надо же было достать пилы, топоры. В конторе удивились:

– Какие пилы? Чего?! Топоры?! Вы куда приехали-то – без пил и топоров?

– На лесозаготовки! А мы… Откуда нам знать?

– Вот! На лесозаготовки!..

Пошумели, повоспитывали:

– А у нас пил и в колхозе-то нет! Да и где их набраться для вас – для кажного! По дворам, что ли, собирать? А кто даст? Топоры в деревне самим нужны и кажный день…

Словом, и стыдили, и насмехались, и угрожали обратно отправить. Потом достали из-под лавки старую пилу двуручную – без деревянных вставок, из сеней занесли еще одну: сказать, всего на пиле три-четыре зубца, – ничего не сказать! Прикиньте сами, сколько может быть зубцов в выброшенной пиле! Мы ее, конечно, взяли для смеха.

В общем, нас запросто выставили:

– Идите работать, ситца даром не дадут!..

У саней нас встретили девчонки:

– Пилы дали?

Ира серьезно ответила:

– Не видишь что ли?.. Дали! По одной щеке…

Зина подхватила:

– На месте дадут по другой, если подставишь! Едемте, девчонки, трудиться на благо райисполкома Пачелмского!

– И колхоза родного Кашавского…

Обоз из трех саней, набитый озорными девчатами, задиристо пропел частушку под окнами правления:

Высоко ворон летает,

Крылом небо достает,

Милый ситца обещает,

Топор, пилы не дает, —

…и тронулся рубить лес, продолжая подтрунивать над горе-организаторами:

Милый ситца обещает,

Топор, пилы не дает!

Ой ты, речка белая,

Что война наделала!..

На место прибыли не скоро. Пока нашли десятника, прошло минут тридцать. Десятник шел к нам, покачиваясь и жестикулируя, будто оправдываясь или доказывая нашу неправоту. В длинных валенках выше колен, в собачьей шапке-ушанке, а за солдатским ремнем заткнута рукавица меховая – одна.

– Я, Михал Михалыч, десятник. Вот ваша делянка: вон от той ели – ее рубить не надо, это оринтир! – вон до той березки. Можно и дальше рубить, но березку ни-ни – оринтир.

Девчонки загалдели:

– Михал Михалыч, а нам в правлении сказали, что вы дадите нам пилы!..

– Пилы я вам не дам! А вот выполните план, за месяц получите ситца, сахара, мыла – это в «ри-исполкоме» обещали.

– А вы, дядь Миш, поможете нам с пилами, топорами? А то как же норма?!

Он долго пытался что-то вспомнить, наверняка не относящееся к вопросу. Потом, вроде, одумался и сообразил:

– Норму надо выполнять! Это закон! Пить – ни-ни… Вы, небось, самогону привезли?

– Мы уж все вчера выпили! – плутовато подсказала Зина.

Десятник оглянул всех, хотел понять, кто сказал. Но, потеряв мысль, обратился ко мне:

– Вот ваша работа, – он взмахом руки показал на кучи сложенных дров. – Такие швырки должны заготовить за смену восемь.

– А смена сколько часов? – спросила одна из девчонок.

– Смена сколь часов?.. С восьми до темноты. Кто желает, может работать и позже. Но мы не приветствуем: потому – непродуктивно. Все. Бог в помочь. Пить – ни-ни… Я иду дальше. Меня зовут Михал Михалыч, десятник; ежели что – спросите. Все знают…

Мы поглядели вокруг, наметили осинку толщиной с горшок средний и, меняя друг друга, спилили, наполовину срубив. Осинка упала – и как пропала! Зарылась в снег. Считай, весь труд пропал: ее из снега еще достать надо!..