Как общаться с вдовцом - Джонатан Троппер

— Как дела? — спросил Джим, самодовольно кивая. Он смерил меня взглядом и смотрел на меня сверху вниз. Я тобой полы вытру, хрен моржовый.

— Прекрасно, — ответил я. Может, твое рукопожатие сильнее, но я сплю с твоей бывшей женой. Вот и считай, верзила.

— Вы теперь живете здесь? В моем доме, черт подери?

— Вроде того. Нечего было зевать, неудачник.

— Ну, может, теперь вы тут кое-что почините. Ты не отличишь один инструмент от другого, даже если я запихну их прямо в твою тощую задницу.

— Вряд ли меня можно назвать мастером на все руки. Если бы ты хоть раз заплатил алименты, Хейли смогла бы много чего отремонтировать. Чертов жлоб.

— Когда в доме растет ребенок, нужно уметь кое-что подремонтировать. Мой ребенок, мудила. Так что берегись.

— Я не спорю. Невысокая плата за то, чтобы спать с твоей бывшей женой. Разве я не говорил, что сплю с твоей бывшей женой? Я сплю с ней. Часто. По многу раз. Постоянно. Все остальное я делаю, когда не занимаюсь с ней сексом.

— Он отличный мальчик. Черт подери, держись от него подальше.

— Я знаю. Уж твоей-то в этом заслуги точно нет, урод с бритым лобком.

— Я слышал, вы писатель? Пидор. И что вы пишете?

— В основном статьи в журналы. Как будто ты умеешь читать.

— Здорово. Жалкий безработный пидор.

Нас разделяла пропасть, мы пялились друг на друга, улыбаясь, как два придурка-мачо. Мы бы сплелись рогами, если бы они у нас были, будь мы школьниками, он сделал бы мне в столовке подножку и наступил бы мне на голову.

Мимо нас проходят две длинноволосые девицы в обтягивающих джинсах и с голыми животами, и Джим мгновенно вытягивает шею, чтобы рассмотреть их сзади, пока они идут вглубь бара. Народу тьма, но Джим ухитрился занять столик и уселся у стенки, чтобы во время разговора пялиться на задницы. По телефону я предлагал зайти к нему в офис, но он уже закончил работу и сказал мне, чтобы я приходил сюда, в «Клевер» — сдается мне, он здесь регулярно тусуется после работы. Может, он решил, что здесь мы встретимся по-приятельски, — не знаю. Может, ему просто нравится глазеть на студенток, которые, кажется, составляют восемьдесят процентов посетителей бара. Но я подумал: не подмажешь — не поедешь; поэтому я пришел сюда пораньше и до прихода Джима успел пропустить два виски с колой у стойки. И вот я сижу, слегка захмелев, и пью пиво из одного кувшина с Джимом, который пожирает глазами девушек и барабанит пальцами по столу в такт доносящейся из музыкального автомата песне Гвен Стефани. Мы с Джимом давненько не виделись. Я нахожусь в начальной, легкой стадии опьянения, когда все чувства обострены и видишь все резче, четче обычного, поэтому я провожу быструю визуальную разведку. На Джиме военного кроя штаны цвета хаки и рубашка-поло с короткими рукавами, которая обтягивает его широкие бицепсы и солидное пузо — взаимоисключающие, казалось бы, вещи. Его волосы, когда-то темные и густые, седеют на висках, уже и залысины проглядывают. Под глазами у него серые мешки, морщинистые, как апельсиновая корка. Румянец сошел с его щек: они стали рыхлыми и бледными. Прямая и жесткая линия челюсти супергероя начинает расплываться — у него растет второй подбородок. Но все-таки Джим ухитряется выглядеть здоровым и красивым: он похож на футболиста на пенсии, который еще не успел вылететь в трубу.

Джим переводит взгляд с девиц на меня и задумчиво меня оглядывает, словно уличный торговец, прикидывающий, как лучше уболтать покупателя.

— Мы с вами, кажется, никогда толком не могли поладить, — произносит он.

— Думаю, вы правы.

— Если подумать, причина одна.

Потому что ты тот еще придурок?

— И какая, по вашему мнению?

Джим кивает и делает глоток пива.

— Хейли, — отвечает он. — Ситуация была щекотливая. Она была вашей женой и моей бывшей. Я не сомневаюсь, что она вам наговорила обо мне кучу гадостей и вы еще до знакомства со мной относились ко мне с предубеждением.

— Если вам от этого будет легче, — признаюсь я, — то, вероятно, вы мне все равно бы не понравились.

Джим рассматривает мое лицо, прикидывая, насколько сильно я его раздражаю, и легонько фыркает.

— Мило. Жалкий говнюк.

Вот что получается, когда нам с Джимом приходится изображать дружелюбие. Джим ненавидит меня, потому что расценивает любовь Хейли ко мне как личное оскорбление, несмотря на то что мы с ней познакомились уже после их разрыва, а я воспринимаю как личное оскорбление то, что Джим изменил Хейли, хотя это случилось задолго до того, как я появился на ее горизонте. Хронология должна была бы свести на нет или хотя бы смягчить взаимную неприязнь, но у нас с Джимом есть пенисы, и поэтому доводы разума не срабатывают. Нам были поручены эти роли, и хотя мне непонятно, почему мы бессильны изменить эту динамику, но зато ясно как день, что Джим с радостью бы меня поколотил. Если бы мир был совершенен, Джим встал бы, одним рывком отодвинул разделяющий нас столик и вцепился мне в горло. Он выше и сильнее меня, наверняка ему чаще приходилось драться. Но я бесстрашен и быстр, как молния, смазанная жиром, я увернусь от его неуклюжих замахов, я то наброшусь на него, то отступлю, нанося удар за ударом. Вокруг нас соберется толпа, я буду медленно и пунктуально его добивать, пока его глаза не закатятся и изо рта не польется кровь, пока он не утратит бдительность настолько, что я смогу подойти к нему, подняв руки и поигрывая бицепсами, как настоящий боксер, и проведу апперкот, который его добьет. Потом я извинюсь перед красавицей-барменшей, которая посмотрит на меня с небывалым уважением и протянет мне полотенце со льдом, а я сяду на табурет и молча приложу лед к кровоточащим костяшкам пальцев, пока Джима поднимают с пола и хлещут по щекам, чтобы привести в чувство.

— Сколько пальцев видишь? — спросит его врач, случайно оказавшийся в баре.

— Четверг, — ответит Джим, закатив глаза под лоб. Но наш мир несовершенен, и если вам нужны еще какие-то доказательства, то вот они мы, экспонаты А и Б, уютно устроились за липким столиком, столешница которого блестит, как отлакированная, от пива, пролитого не одним поколением посетителей. Нам с Джимом приходится сдерживать естественную и понятную неприязнь, сидеть сложа руки, чувствуя, как нутро распирает от ярости, которая мутит душу, не находя выхода.

— Вчера Расс ночевал у вас? — почти миролюбиво спрашивает Джим.

— Ага.

— Так я и думал.

Он осушает стаканчик виски и запивает его пивом.

— Запри я Расса на засов в его комнате, он все равно ухитрится улизнуть из дома.

Кажется, его это скорее забавляет, чем расстраивает, поэтому я просто молчу.

— Он говорил вам о переезде в Боку?

— Он упомянул об этом, — отвечаю я, попивая пиво.

— Он не очень-то рад.

— Точно.

Джим хмуро кивает.

— У брата Энджи там свой бизнес — они делают противоураганные ставни. После того что случилось в Новом Орлеане, быстро раскрутиться они не смогут.

— Что вы знаете о противоураганных ставнях?

Он пожимает плечами.

— Не думаю, что это так уж сложно.

Вероятно, он прав. Джим привык наживаться на чужом горе. Он адвокат, навязывающий свои услуги людям, пострадавшим от несчастных случаев, стервятник, занимающийся преимущественно составлением исков по телесным повреждениям для многочисленного иммигрантского населения Рэдфорда. Джим годами всучивал свои визитки множеству поденных рабочих, каждый день приезжающих в Рэдфорд, нянькам, уборщицам, садовникам и строителям, и на этом сделал карьеру. У него есть свои люди во всех пунктах первой помощи; обычно он заявляется с Лусией, своей переводчицей по вызову, пока пациенты еще сидят в очереди к врачу. Он пользуется чрезвычайными обстоятельствами, договаривается со страховыми компаниями, а в редких случаях, когда дело может дойти до суда, Джим за определенный процент передает его более квалифицированным адвокатам. Джим не выступает в суде. В экосистеме правового сообщества Джим Клейн всего лишь ряска. Наживаться на возможном несчастье вместо несчастья действительно приключившегося — для него это шаг вперед.

— Думаю, Рассу придется нелегко, — говорю я.

— Если честно, мне кажется, в конце концов ему так будет лучше.

Мимо нашего столика, сконфуженно улыбаясь, протискивается длинноногая симпатичная девчонка с невероятно блестящей кожей, в коротких шортиках и топике; мы дружно оборачиваемся и провожаем ее взглядом. Потом Джим поворачивается ко мне, ловит мой взгляд, подмигивает и говорит:

— Ну и задница! За такую ничего не жалко.

Но я не собираюсь обсуждать с ним задницы. Ладно, признаюсь, я тоже на нее смотрел, да, действительно, задница незаурядная, первый сорт, но я, в отличие от Джима, не женат и больше подхожу этой девушке по возрасту, а это значит, что я просто обязан на нее посмотреть, но если я отвечу Джиму, который буквально облизывается, то по ассоциации с ним буду грязным старикашкой, так что я говорю: