От звонка до звонка - Владимир Колычев

Раз, два…

Башня у отморозка крепкая. Мозгов нет – одна кость. Но Родион все же добился своего. Под его ударами мордоворот обмяк, поплыл. Еще один удар, и Родион свободен.

Все четыре противника на полу. Но один уже поднимается, за ним тянется второй. Родион не стал ждать, когда Чабан и Груз набросятся на него. Подорвался к ним, крепко сжал их головы и снова жахнул одну о другую. Еще раз, еще… Теперь они не скоро придут в себя.

Укроп уже очухался от боли в яйцах. Тоже может рвануть в атаку. Но Родион опередил и этого. Со всей силы зарядил ему лбом в переносицу. И этот вырубился надолго. Оставался четвертый. Но тот до сих пор не подает признаков жизни.

Зато у Родиона жизнь продолжается. Он преспокойно направился к угловой шконке под окном, сковырнул с нее матрац с бельем, разложил свой. Ложиться не стал – потому как далеко еще не все спокойно. Возможно, еще придется помахать кулаками.

Но до этого дело не дошло.

Беспредельщики начали приходить в себя. Но подняться на ноги из них никто не смог: началось нечто невообразимое.

Это была какая-то петушиная вакханалия. Первыми из-под шконок выбрались «Ира» и «Лена». Они подлетели к Чабану и начали изо всех сил пинать его ногами. За ними подскочили и другие. Петухов становилось все больше. Теперь уже доставалось и Грузу. Его грузили по полной программе.

«Пернатые» били с остервенением, вкладывали в удары всю свою ненависть к ублюдкам, которые опустили их по беспределу. Скоро распетушили хвост все «дырявые». Удары сыпались на всех отморозков.

Позор обрушился на них бумерангом. Нельзя ни за что опускать нормального человека. Потому что прежде всего он человек. И при удобном случае отомстит за свое унижение.

Как раз такой случай и настал. Беспредельно обращенные петухи взбунтовались и воздали по заслугам своим обидчикам. Беспредельщики законтачены, и теперь им ни в жизнь не отмыться.

И «Лене» с «Ирой» не отмыться. Что бы они ни делали, им никогда не выбраться из петушиной трясины. До самого звонка будут есть из дырявой миски дырявой ложкой.

А жаль. Наверняка они не заслуживали своей позорной участи…

Петухи продолжали зверствовать. Другие обитатели камеры сидели на своих шконках тише воды ниже травы. Родиона они не боялись – что плохого они ему сделали? В ужас их повергла «красная ярость». Униженные и оскорбленные являли собой страшную силу, которая, как огонь, могла перекинуться на всех сидельцев без исключения.

Петухи разошлись. Стянули с Чабана штаны, заголили зад. Картина в высшей степени омерзительная. Родион отвел взгляд в сторону.

С грохотом открылась дверь, и в камеру вломились вертухаи. Очухались наконец. Чабана от «палки возмездия» они не спасли. Зато сберегли от замеса задницы других беспредельщиков.

Кто, что, почему – вопросов на эту тему не последовало.

И так все ясно. Появились конвоиры, вместе с коридорными они сбили «дырявых» в стаю и дубинками выбили из камеры.

Их ждет чисто петушиная хата. И Чабана там же пропишут.

Наверняка его дырка будет пользоваться там самым большим спросом. Увели и беспредельщиков. И правильно, не хрен им здесь портить воздух.

Родиона не тронули. Он-то ведь как бы и ни при чем. Сидит себе на шконке и в ус не дует. Вернее, уже лежит. Его дело сторона.

Продолжал он лежать и после того, как за надзирателями закрылась дверь. Зато пришли в движение остальные обитатели камеры. Родион почувствовал, как на его шконку кто-то сел. Открыл глаза, увидел парня в спортивном костюме – тот скромно сидел у него в ногах.

– Свали! – без всякой злости прогнал его Родион. – Западло сидеть в ногах.

– А-а, извините, я не знал, – проблеял парень.

Он стоял в проходе, переминался с ноги на ногу.

– А что вы тут вообще знаете, – криво усмехнулся Родион. – Ты кто такой?

– Я Данек.

– Какой еще Данек?

– Ну, Данила. А зовут Данек… Я это, спросить хотел, может, у вас сигарет нет…

Он достал из кармана и протянул Родиону пачку «Мальборо».

– Не надо, – отрицательно покачал Родион головой. – Своими перетопчемся…

Золотое правило тюремного быта – ничего и ни у кого не бери. Давать можно, брать нельзя. Даже петуху сигарету можно дать. Но нет ничего страшней взять ту же «бациллу» от него.

Родион достал свою пачку «Мальборо», выщелкнул из нее сигарету. Парень тут же щелкнул зажигалкой.

Его подхалимаж вполне объясним. В Родионе признали крутого авторитета. Теперь он в хате центровой. Отныне все будет зависеть от него. И, как итог, уже появились желающие записаться к нему в пристяжь. Данек первый на очереди.

Родион приподнялся с койки, опустил ноги на пол. Выгреб из тумбочки раздавленного беспредельщика все его причиндалы, сбросил их прямо на пол. Данек метнулся подбирать, чтобы угодить Родиону. Зря он так. Если и быть ему теперь у него в пристяжи, то только в качестве шестерки.

А Родиону сейчас нужны «бойцы», «торпеды». Без этого авторитету нельзя. Ударная сила – это не только атрибут власти, но и прежде всего жизненная необходимость.

В опустевший «телевизор» Родион аккуратно переложил содержимое своего баула. Мыльно-рыльные принадлежности, пара чистого белья, новые носки, кое-что из жратвы.

Можно сказать, что тюремный быт налажен.

Данек куда-то исчез. Его место занял рослый крепыш с приплющенным носом. Спортивные штаны, майка-безрукавка, для полного комплекта не хватало кожаной куртки.

Мощные челюсти вяло перемалывают жвачку. Во взгляде напускная небрежность.

– Кто такой? – исподлобья глянул на него Родион.

– Эдик я. Погоняло Клещ. Про пушкинских слыхал?

– Слыхал…

– А ты чьих будешь?

– Космач я. Заволжская братва…

– Погоди, погоди, а я слыхал про Космача. «Пирамиду» ты держишь?… Ну да, «Пирамиду». Бывал я там. Нехило дело поставлено, не вопрос… Так ты тот самый Космач. Круто!…

В глазах Клеща что-то вроде восторга. Про Космача он и раньше слышал – типа крутой босс с криминальным уклоном. А теперь знает, что Родион реально умеет постоять и за себя, и за свой авторитет.

– Эти, Чабан, Груз, Укроп – кто такие? – спросил Родион.

– Да это, – сразу сошел с лица Клещ, – отморозки голимые. Они тут уже давно, скентовались, спелись типа. Никому проходу не давали. Житья от них не было…

– Так в чем же дело? Если ты правильный пацав, должен был призвать «бычье» к ответу…

– Да мы это, – еще больше стушевался Клещ. – Мы это, с пацанами пытались. Так они это, Леху Ленкой сделали, а Ванюху Иркой…

– А ты, значит, уцелел.

– Ага, у меня бабки были. Двести баксов. Я откупился…

А что делать? Лучше откупиться, чем очко под раздачу… Мне форшмак не нужен…

– А чего ты завелся? Никто тебя не чморит. Откупился так откупился – может, правильно сделал… А Леха с Иваном не откупились? Бабок не было?

– Не было… Да если б и были… Чабан, он же чокнутый.

У него же вообще башни нет. Ему человека опустить – за кайф. Они тут всех налево-направо потушили. А издевались как? Гарнир с параши жрать заставляли, очко языком вылизывать… Мы это, завязались с ними. Думали, отмашемся. Да куда там! Чабан и Укроп – они ж махины. Меня с первого удара выключили. И на Леху с Иваном насели. И вдоль и поперек их делали. А когда до меня очередь дошла – пар из них вышел. И бабки проканали… Только они бы все равно до меня добрались… Это спасибо тебе. Если б не ты…

– Раньше благодарить надо было. Мог бы за меня подписаться. Не подписался же, нет?

– Ну так это… – начал было и тут же заглох Клещ.

Ему нечего было сказать. Но в самом его молчании был смысл. Не мог он помочь Родиону, потому что не знал – выстоит тот или нет. Если б не выстоял. Клеща бы точно тогда загнали под нары. И никакие бабки не помогли бы… В принципе не за что его было осуждать. Но Родион все же поддал жару. Чтобы Клещ чувствовал себя перед ним в долгу.

– Ладно, проехали… Ты, Клещ, людей обойди, скажи, что сейчас шмон будет. Если у кого что левое есть, пусть или дальше заныкает, или сбросит. Не надо ментов злить. Если Чабан на них пахал, то они и без того злые…

Как в воду смотрел Родион. Минут через десять в хату нагрянула толпа «веселых ребят» и начался грандиозный шмон.

Но ничего супротивзаконного менты не нашли. Только воду взбаламутили. И авторитет Родиона укрепили. В глазах сидельцев он обрел еще большее уважение, как знаток по части предугадывать события.

А скоро он обретет уважение и по части держать в хате правильный порядок.

В камере действительно обитали одни «первоходы». О понятиях здесь имели лишь поверхностное представление, и то в извращенном виде. Чабан со своей кодлой подмял все понятия под себя и творил что хотел. Здесь можно было плевать на пол, тужиться на параше, когда люди едят. Про беспредел в общении друг с другом и говорить нечего. Матерились здесь все без исключения, как будто так и надо. Все споры решались кулаками. Кто сильней, тот прав, кто слабей – шел на съедение Чабану. А тому «парафинить» только в радость.