Ноздря в ноздрю - Дик Фрэнсис

Я не знал, как воспринимать этот комментарий, но она пришла, что на тот момент было для меня самым важным. Два последних дня я изо всех сил пытался вспомнить струнный квартет на том обеде. Я помнил высокий рост молодых женщин, длинные черные платья, забранные в конский хвост волосы, но, как ни старался, не мог вспомнить их лиц. Однако едва Каролина вошла в ресторан «Гордон Рэмси», я сразу понял — это она.

Заказ столика дался мне тяжело, пришлось многим напомнить об оказанных ранее услугах и еще больше наобещать. «Извините, — сказали мне по телефону, про себя посмеиваясь над моей глупостью, — столики обычно заказывают за два месяца». Им не было нужды добавлять, что заказ за два дня просто невозможен.

Однако не зря же я был известным шеф-поваром, пусть и работал в провинции. В мире высокой кухни конкуренция, возможно, такая же жесткая, как и в любом другом, шеф-повара частенько грезят о том, чтобы своими ножами перерезать горло сопернику, но глубоко в душе мы знаем, что нужны друг другу веселыми и здоровыми не только для того, чтобы поддерживать интерес общественности к происходящему на кухне или приходить в гости на телевизионное шоу.

Продав душу если не дьяволу, то хранителю его кухни, надавав обещаний, выполнить которые было не просто сложно, но, скорее всего, невозможно, я получил желаемое: мне предложили «маленький дополнительный столик на двоих, который поставят в уже полный зал в девять часов. Но, возможно, близко к двери». — «Отлично», — тут же согласился я.

По правде говоря, не стал бы возражать, если б столик поставили на тротуаре.

— Вы, должно быть, очень хорошо знаете Гордона Рэмси, раз мы сидим здесь, — добавила Каролина.

— Мы, профессионалы, всегда идем друг другу навстречу. Стараемся держаться вместе. — Чушь, конечно, но все лучше, чем рассказывать, через что мне пришлось пройти ради этого столика. Как знать, возможно, было и проще заплатить по суду десять тысяч.

— Он приятен в общении? — спросила она. — В телепрограммах он всегда такой грубый.

— Очень приятен. А на телевидении — это игра.

С Гордоном Рэмси я никогда не встречался, но не собирался говорить об этом Каролине, во всяком случае, пока.

— А теперь расскажите, что делаете вы, — сменил я тему.

— Я делаю музыку. Как вы делаете еду. Вы насыщаете, я развлекаю. — Она улыбнулась собственной шутке. И лицо ее переменилось. Словно кто-то утром раздвинул шторы, открыв путь солнечному свету.

— Разве музыку не называют пищей души? — спросил я.

— На самом деле цитата о страсти. «Нет такой страсти в человеческой душе, которая не находит пищу в музыке». Не могу вспомнить, кто это сказал[22] или что сие означает, но фразу эту вырезали на деревянной панели, которая висела в коридоре в моей музыкальной школе.

— Какой школе?

— РМК. Королевском музыкальном колледже.[23]

— Ясно, — кивнул я. — Но почему альт?

— Ноги растут из начальной школы. Учительница музыки играла на альте, и я хотела во всем ей подражать. Классная была учительница. — Каролина улыбнулась. — Она научила меня наслаждаться выступлением. Я ей за это так признательна. Многие мои коллеги по оркестру любят музыку, но терпеть не могут выступать. Это ужасно. Для меня музыка и есть выступление. Вот почему я говорю, что делаю музыку, не просто играю ее.

Я сидел и смотрел на нее. Память меня не подвела. Высокая, элегантная, сегодня не в черном платье, а в кремовой юбке и серебристой блестящей блузе с таким декольте, что у меня начинало бухать сердце, когда Каролина наклонялась вперед. Волосы, рыжеватые, не светлые, она все так же собрала в конский хвост.

Подошел официант, спросил, что мы решили заказать. Мы уткнулись в меню.

— Что такое pied de cochon? — спросила Каролина.

— Если перевести, то копытце свиньи. Нижняя часть ноги. Очень вкусно.

Она дернула очаровательным носиком.

— Я буду равиоли с лобстером, а потом ягненка. Что такое сморчок?

— Сморчок — съедобный гриб, — ответил я. — Как и шампиньон.

— Отлично, я буду ягненка с соусом из сморчков. — Мне словно напоминали о другом грибном соусе, том самом, что стал причиной ее отравления. Я решил, что говорить об этом не стоит.

— А мне pied de cochon и морского окуня.

— Благодарю вас, сэр.

— Что будете пить? — спросил я.

— Я предпочитаю красное вино, но вы заказали рыбу.

— Красное меня устраивает. — И я заказал бутылку недорогого «Медок», недорогого по карте вин этого ресторана, потому что в «Торбе» бутылка самого дорогого вина стоила гораздо меньше. Мне еще предстояло привыкнуть к лондонским ценам.

— Так чем вы меня отравили? — Она резко вернулась к самым животрепещущим вопросам. — И как вы узнали номер моего домашнего телефона? И вообще, откуда вы так много обо мне знаете?

— Скажите мне, — я проигнорировал ее вопросы, — каким образом вы оказались в составе струнного квартета, играющего на ипподроме в Ньюмаркете, если обычно играете для КФО?

— Я играю в КФО, не для них, — поправила она. — Это очень важное различие.

Этим она напомнила мне отца, который ненавидел людей, говоривших, что он упал, тогда как он утверждал, что упала лошадь, а он просто свалился вместе с ней. Для него это различие тоже было очень важным.

— Так почему струнный квартет?

— Подруги по колледжу, — ответила она. — Мы оплачивали наше обучение, играя вместе по вечерам и уик-эндам. Где угодно, от свадеб до похорон. Это была отличная практика. Две из нас теперь профессионалы, третья — преподает музыку. Джейн, четвертая, — молодая мама, живет в Ньюмаркете. Она решила собрать нас на прошлой неделе. Мы до сих пор собираемся, когда можем, но случается это все реже и реже, потому что у каждой свои обязательства. Но в квартете играть так весело. Прошлая неделя не в счет. Веселья, особенно потом, никакого не было.

— Я очень сожалею, что все так вышло. Но если вам от этого станет хоть капельку легче, я тоже отравился.

— Хорошо. Послужит вам уроком.

— Не слышу сочувствия.

Каролина рассмеялась.

— Почему я должна сочувствовать знаменитому ньюмаркетскому отравителю?

— Но я никого не травил.

— Тогда кто?

— Вот это вопрос на миллион долларов.

Я уверен, Бернард Симс меня бы не одобрил, но я рассказал ей все об отравлении, пусть знал не так уж и много.

Наши закуски прибыли, когда я описывал воздействие фитогемагглутинина на пищеварительную систему человека, и я мог поклясться, что Каролина очень уж пристально разглядывала равиоли, дабы убедиться, что никакой фасоли на тарелке нет.

Слава богу, нижняя часть свиной ноги не выглядела так, будто готова убежать с моей тарелки, а на вкус была восхитительной. Я люблю поесть, но, поскольку готовка — мой бизнес, пристрастно отношусь к творениям коллег. Назовите это профессиональной самонадеянностью, но, наслаждаясь тем или иным блюдом, я обычно говорил себе, что смог бы приготовить его лучше. Случалось и другое: у меня возникало ощущение, что я ем нечто такое, что сам приготовить не сумею, и такое вот блюдо сейчас поставили передо мной. Эта pied de cochon (вареное перепелиное яйцо, свиная голяшка, голландский соус) могла отправить меня на кухню с твердым намерением совершенствовать свое мастерство.

— И кто, по-вашему, это сделал? — наконец спросила Каролина, отложив вилку.

— Я думаю, более важный вопрос: почему они это сделали?

— И?

— Не знаю. Всю прошлую неделю пытался это понять. Поначалу подумал, что кто-то пытается погубить меня и мой ресторан, но я представить себе не могу, кому это нужно. В Ньюмаркете и округе не так много ресторанов, но ни в одном из них посетителей сильно не прибавится, если перестанут ходить к нам.

— Как насчет ваших сотрудников?

— Я об этом думал. Но какая им в этом выгода?

— Может, кто-то хочет занять ваше место.

— Но я владелец ресторана. Если меня выпихнут из бизнеса, работу потеряю не только я, но и они.

— Может, кто-то завидует вашему успеху.

— Я и об этом подумал, но не могу представить себе кто. В этом просто нет никакого смысла. — Я отпил вина. — У меня есть другая версия, но она совсем уж безумная.

— Поделитесь со мной. — Она наклонилась вперед, отчего сердце у меня вновь бухнуло. «Не опускай глаз», — приказал я себе.

— Я начал думать, а не связано ли отравление на обеде со взрывом на трибуне. Понимаю, звучит глупо, но я просто ищу хоть какую-то зацепку, объясняющую, кому понадобилось отравить двести пятьдесят человек.

— Что значит — связаны?

— Пусть это и покажется бредом, но, возможно, на обеде всех отравили для того, чтобы кто-то из гостей не мог прийти в субботу на скачки и, таким образом, не погиб при взрыве бомбы.

— Почему вы называете это бредом? — удивилась она. — По мне, вполне логичное объяснение.