Эльдар Рязанов - Евгений Игоревич Новицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
24 октября 1961 года на XXII съезде КПСС Суслов зачитывал речь, в которой содержался, в частности, следующий пассаж: «К сожалению, нередко еще появляются у нас бессодержательные и никчемные книжки, безыдейные и малохудожественные картины и фильмы, которые не отвечают высокому призванию советского искусства. А на их выпуск в свет расходуются большие государственные средства. Хотя некоторые из этих произведений появляются под таинственным названием, как „Человек ниоткуда“ (оживление в зале). Однако в идейном и художественном отношении этот фильм явно не оттуда, не оттуда (оживление в зале, аплодисменты). Неизвестно также, откуда взяты, сколько (немало) и куда пошли средства на производство фильма. Не пора ли прекратить субсидирование брака в области искусства? (Аплодисменты)».
Что означают слова «этот фильм явно не оттуда» и почему на них так оживленно реагировала публика, непонятно. Куда проще выразился обессмерченный фильмом «Москва слезам не верит» дуэт юмористов-куплетистов Рудакова и Нечаева. На концерте, посвященном закрытию XXII съезда, в их исполнении прозвучала частушка:
На «Мосфильме» вышло чудо
С «Человеком ниоткуда».
Посмотрел я это чудо —
Год в кино ходить не буду…
А уже после съезда очередной удар картине нанесла мстительная «Советская культура». 11 ноября в редакционном подвале газеты появилась статья без подписи, озаглавленная: «О фильме „Человек ниоткуда“»:
«Пожалуй, ни об одном из фильмов последнего времени не писалось и не говорилось так много, как о „Человеке ниоткуда“. Обстановка нездоровой сенсационности сопутствовала ему с самого начала. <…>
Фильм „Человек ниоткуда“ не может заслужить иной оценки, кроме отрицательной… Картина оказалась слабой, сумбурной, а заключенные в ней идеи — весьма сомнительны. <…>
Когда газета „Советская культура“ выступила по поводу фильма с письмом в редакцию, озаглавленным „Странно…“, авторы картины Л. Зорин и режиссер Э. Рязанов никак не реагировали на существо критики. Всю свою энергию они направили на то, чтобы разыскать автора этой статьи, узнать его адрес, его имя, отчество и т. д. Они принялись писать письма в редакцию и другие организации, отзываясь в неуважительном тоне о сотрудниках редакции и авторе статьи. <…>
Недавно на заседании бюро секции теории и критики Союза работников кинематографии СССР состоялось обсуждение одного из этих писем, адресованных Председателю президиума Союза. И в письме, и в обсуждении о существе критики фильма, о серьезных ошибках его авторов не было сказано ни слова. Предметом обсуждения явились второстепенные, непринципиальные вопросы. <…>
Вся эта история еще раз свидетельствует о том, что в среде кинематографистов нередки случаи неправильной, недостойной реакции на критику, что критика и самокритика развиты еще недостаточно, что иным творческим работникам еще не хватает требовательности к себе…»
Таким образом, само название картины, которую почти никто не видел, на некоторое время стало притчей во языцех, символом пошлости и халтуры в современном советском кино. Иными словами, в 1961 году «Человек ниоткуда» оказался примерно в таком же положении, в какое уже в наши дни попали фильмы «Левиафан» и «Матильда» (с той только разницей, что последние все-таки вышли в сравнительно широкий прокат).
С «Человеком ниоткуда» массовый советский зритель смог познакомиться лишь в 1988 году, когда картину повторно выпустили в прокат в числе прочего «полочного» кино. Рядом с фильмами, которые действительно «было за что» запрещать (вроде «Комиссара» Александра Аскольдова или «Проверки на дорогах» Алексея Германа), рязановский «Человек ниоткуда», конечно, выглядел анекдотическим курьезом. Вполне возможно, что столь невинного и очаровательного в своей наивности произведения не запрещали вообще нигде и никогда.
Сразу после окончания работы над «Человеком ниоткуда» Рязанов снял короткометражку «Как создавался Робинзон» по одноименному рассказу Ильи Ильфа и Евгения Петрова, написанному в 1932 году. Эту незатейливую десятиминутную юмореску Эльдар поставил по просьбе Ивана Пырьева для готовящегося под его руководством комедийного альманаха «Совершенно серьезно».
Рязановская короткометражка снята без всяких изысков и представляет собой беседу двух людей в четырех стенах. Тем не менее среди новелл альманаха она оказалась едва ли не лучшей, не считая, конечно, гайдаевской «нетленки» «Пес Барбос и необычный кросс».
Эльдар сработал безошибочно, сделав ставку на блистательный литературный материал и не менее блистательных исполнителей. Роль писателя Молдаванцева исполнил феерический Сергей Филиппов — то была его третья и последняя встреча с Рязановым на съемочной площадке. Редактора журнала «Приключенческое дело», заказывающего Молдаванцеву роман о современном Робинзоне, с предельной жовиальностью сыграл Анатолий Папанов — впереди его ждут еще две роли в рязановских комедиях (помимо четырех «крохалевых» в «Человеке ниоткуда»).
Закадровый авторский текст прочитал Зиновий Гердт. С Рязановым они станут близкими друзьями, но дружба возникнет не сразу, а лишь через несколько лет после «Робинзона», когда актер и режиссер встретятся в поселке Пахра. Видно, как соседям по даче им было проще вступить в приятельские отношения, нежели как коллегам по работе.
После фиаско с «Человеком ниоткуда» Рязанов крепко задумался о следующей своей большой постановке. Ошибиться второй раз подряд ему никак было нельзя. Но если он едва не стал опальной фигурой, персоной нон грата из-за безобидной комедии, на что же ему решиться теперь? Любому режиссеру, оказавшемуся в его положении, неминуемо приходило на ум спасительное слово «экранизация». Пришло оно на ум и Рязанову.
Решено! Он выберет литературное произведение с безупречной репутацией и сделает картину, против которой никто и пикнуть не посмеет. Впрочем, Рязанов не был бы Рязановым, если бы взялся снимать то, что ему самому было не очень интересно. Так, Эльдар загорелся идеей экранизации пьесы Александра Гладкова «Давным-давно» (1940). Спектакль по этой пьесе в постановке Алексея Попова Рязанов еще во время войны смотрел на сцене Театра Советской армии — и был от него в полнейшем восторге.
По сей день считается, что главная героиня пьесы Гладкова списана с исторического лица — кавалерист-девицы Надежды Дуровой, участвовавшей в Отечественной войне 1812 года в качестве офицера русской императорской армии. Сам Александр Гладков утверждал, что влияние биографии Дуровой на его пьесу было незначительным. В числе своих основных источников вдохновения при работе над пьесой автор указывал романы «Война и мир» Льва Толстого и «Дети капитана Гранта» Жюля Верна, а также пьесу Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак».
Воспоминаниями же Надежды Дуровой и самой ее личностью вдохновляться, как утверждал Гладков, для него было немыслимо: «…на книге Дуровой лежит отблеск пушкинской похвалы. Он напечатал ее в своем „Современнике“ и изящно-увлеченно сам написал о ней. Мне кажется, что Дурова не забыта не столько благодаря своей книге, сколько благодаря этим пушкинским строкам. После
