Традиции свободы и собственности в России - Александр Горянин

Как же родился этот «основной закон» Руси? Летописный рассказ звучит так: в 1015 году новгородцы, не поладив с варяжской дружиной князя Ярослава, будущего Ярослава Мудрого, «перебили варягов во дворе Поромоньем». Взбешенный Ярослав в свою очередь расправился с виновниками гибели своих дружинников: «призвал к себе лучших мужей, которые перебили варягов, и, обманув их, перебил». Той же ночью из Киева пришла весть о смерти отца Ярослава, князя Владимира, и о том, что Киев захвачен Святополком Окаянным. Наутро Ярослав обратился к новгородцам на вече со слезами раскаяния и просьбой о помощи. Новгородцы ответили: «Хотя, князь, и иссечены братья наши, постоим за тебя!». После победы над Святополком Ярослав отплатил новгородцам, дав им «Правду» и «Устав».

Ряд историков считают такую предысторию «Русской правды» баснословной. Вольности, которые Ярослав узаконил для новгородцев, на самом деле были добыты в долгих предшествующих столкновениях горожан с князьями, пытавшимися расширить свои полномочия и судить по личному усмотрению. В летописях ясно, и не в одном месте, сказано, что приглашаемые новгородские князья присягали на «ярославовой грамоте» и целовали крест «на всей воле новгородской». Процитирую Н.И. Костомарова: «Эта грамота давала или, лучше сказать, возвращала Новгороду старинную независимость — право самоуправления и самосуда, освобождала Новгород от дани, которую он платил великому князю киевскому, и предоставляла Новгороду с его землей собственную автономию. Мы имеем много грамот новгородских с половины XIII века до конца XV, — каждая заключает в себе, в главных чертах, повторение предыдущей: они ссылаются на грамоту Ярослава, как на свой первообраз. Новгород, охраняя свою независимость и гражданскую свободу, постоянно указывал на Ярославовы грамоты, как на свою древнюю великую хартию»85. Каждый новый князь был обязан либо подтверждать новгородские вольности и льготы, либо отказываться от мысли сесть князем в Новгороде.

Нечто подобное имело место и в Западной Европе: бароны, купцы и горожане вырывали у короля те или иные вольности, и преемники короля уже были не вправе от них отступить: не позволяла грамота (хартия, «привилегия», «кондиции», устав и т.д.) Подобные документы, как и ранние сборники законов, — прообраз будущих конституций. Вся история феодальных времен — что на Востоке, что на Западе — говорит о том, что льготы никогда не «даровались» просто так, любую льготу управляемые вырывали у управляющих.

Новгородцы в любом случае заключали с князем договор («ряд» или «докончание»), но клятва на освященном временем торжественном документе придавал этим отношениям более высокий уровень. Новгород мог вообще отказаться даже рассматривать ту или иную кандидатуру. В 1093 году киевский князь Святополк попробовал «посватать» в новгородские князья своего сына, послы новгородского Веча привезли ему расчитанно-презрительный ответ: «Приславшие нас велели сказать: не хотим Святополка и сына его; если у него две головы, то посылай его».

Интересен эпизод 1228 года, когда претендент на новгородский стол отказался от своих поползновений, получив от Веча письмо, похожее на ультиматум: «На всеи воли нашеи и на вьсехъ грамотахъ Ярославлихъ ты нашь князь; или ты собе, а мы собе». Тогда Вече постановило: «Мы собе князя промыслимъ; и целоваша Святую Богородицю, яко быти всемъ одинакымъ» (единогласным). Новый князь явился в Новгород в следующем 1229 году и «целова крестъ на всеи воли новгородьстеи и на всехъ грамотахъ Ярославлихъ». Через год Вече ему указало «путь чист», посчитав, что он нарушил договорные условия.

К тому времени новгородские князья уже давно превратились в приглашаемых лиц с ограниченными полномочиями. Новгород ХII – ХV веков жил при республиканской форме правления, хотя латинского слова «республика» в новгородском обиходе не было. Возможно, новгородцы никогда его не слышали.

Решительный прорыв к республике датируется здесь еще первой половиной XII века. Этот прорыв и последовавшие за ним почти три с половиной века Новгородской республики — важная глава мировой политической истории.

Произошло это так. Князь Всеволод Мстиславич после 19 лет княжения в Новгороде отправился добывать себе переяславский престол, но потерпел неудачу и вернулся. Однако Вече не впустило его, и он был изгнан из города. Какое-то время спустя бояре посчитали, что Всеволод Мстиславич получил хороший урок и вернули его в Новгород, однако незадачливый князь тут же втянул новгородцев в противоборство с Суздалем. Это переполнило чашу терпения боярства. Против князя выступили и «черные люди» (ремесленники, наемный люд, свободные общинники-собственники земли, смерды), не поддержали его ни церковь, ни купечество, которое он ущемлял в правах. 28 мая 1136 года Всеволод с семьей по приговору Веча, в котором приняли участие также представители Пскова и Ладоги, был заключен под стражу в архиепископском дворце, где он два месяца находился под охраной 30 вооруженных воинов. Затем Всеволода выслали из города, обвинив его в том, что он «не блюдет смерд», т.е. не заботится о простых людях, и втянул Новгород в проигрышную межкняжескую борьбу.

Именно с этого времени власть в Новгороде окончательно перешла в руки Веча и городской верхушки. Князей новгородцы продолжали приглашать, но скорее в качестве военачальников, хотя даже это не главное. Они могли, например, призвать к себе на престол князя-ребенка, который еще не мог сидеть на коне — его призывали как символ связи с другими княжествами Русской земли. Первым был приглашен Святослав Ольгович (отец Игоря, князя Северского, героя «Слова о полку Игореве»).

Поскольку революционные перемены никогда и нигде не проходят гладко и незатруднительно, новые порядки пришлось отстаивать. Новгород, по словам летописца, разрывался надвое — у низложенного князя в городе оставались «милостивцы» (сторонники). На Святослава покушались, но стрела пролетела мимо. Мономаховичи и их союзники в других княжествах перекрыли торговлю с Новгородом, из-за нехватки продовольствия взлетели цены, надвигался голод. Святослав, рассорившись с новгородским епископом Нифонтом, в 1138 году покинул княжеский «пост». Новгородцы призвали было Ростислава Юрьевича из Суздаля, потом рассорились и с ним, оставшись совсем без князя.

Это раздражало других князей Руси, Юрий Долгорукий угрожал войной и уже взял принадлежавший Новгороду Торжок. Новгородцы сочли благоразумным вновь призвать Святослава. Тот вернулся в 1139 году, но с намерением отомстить обидчикам. Вече роптало «на его злобу», в городе избивали княжеских людей, напряжение росло. Наконец, однажды ночью в 1141 году Святослав бежал из Новгорода и больше туда не возвращался. (Это ему Юрий Долгорукий писал в 1147 году: «Приди ко мне, брате, в Москов», что считается первым упоминанием о Москве.)

За пять лет новгородских недоразумений с князьями (1136-1141) произошло то, что часто случается в политике. Положение, казавшееся диким и невозможным, мало-помалу становится привычным. Кто-то с ним мирится через силу, а кто-то сживается легко, находя в новом положении дел даже какие-то плюсы. Тверские, смоленские, белозерские, суздальские, ростовские, ярославские, угличские, полоцкие и другие ближние соседи Новгорода после краткого бойкота вынуждены вновь налаживать с ним связи, так как не могут обойтись без новгородской транзитной торговли. Князья разных частей Руси приходят к выводу, что коль скоро новгородские новшества им не угрожают, воевать из-за них с Новгородом не стоит.

Сами по себе призвания и изгнания князей и другие проявления вечевой демократии новшеством не были, по такому же обычаю жили и другие русские земли — в первую очередь, Киевская, Полоцкая и Ростово-Суздальская. Но лишь Новгород довел до совершенства систему отношений, которую невозможно назвать иначе, кроме как республиканской с князем «на договоре».

И действительно, полномочия, а также земельные владения и доходы приглашенного князя были сильно урезаны, его резиденцию из Детинца (кремля) перевели за город (на Городище). На князя возлагались функции главнокомандующего и организатора защиты города. По договору с городом (их сохранилось множество) князь не имел права распоряжаться государственными доходами и расходами, не имел отношения к сбору налогов. Ему запрещалось вершить суд за пределами города, издавать законы, объявлять войну и заключать мир. Если раньше князь был высшим судьей в самом Новгороде, то теперь появился совместный суд князя и посадника. В новгородских «докончаниях» с князьями прямо сказано: «А без посадника ти, княже, суда не судити, ни грамот даяти». Вдобавок князю запрещалось заключать договоры с иноземцами без посредничества новгородцев и даже охотиться и рыбачить за пределами отведенных ему угодий. Гарантией соблюдения договоров служил запрет князю и его людям приобретать землю в Новгороде, управлять новгородскими волостями и раздавать землю в них своим приближенным. Князь был во многом символом, он воплощал в себе защиту и правду. Дискредитация такого представления грозила нерадивому князю большими неприятностями. Князь мог быть изгнан, что неоднократно и случалось. Новгородцы проявляли завидное постоянство в своем стремлении выбирать князя по своей воле и превратить его в высокооплачиваемого военачальника, чиновника, посредника и мирового судью.