Блаженная (СИ) - Ворон Белла

Я внимательно взглянула на него. Он спокойно выдержал мой взгляд, но я почему-то была уверена, что он чего-то не договаривает.

Я осторожно высвободила свою руку.

— Спасибо. Мне сейчас очень нужен… друг.

Я шла к театру и злилась сама на себя. Вадим просто мастер заговаривать зубы! Мы проговорили битый час, а что нового я узнала? Что у бабушки инфаркт непонятной природы? Это я и так знала. Что каждая собака здесь что-то знает и морочит мне голову? Тоже не секрет. Что мне грозит опасность? Только в чьем-то воспаленном воображении.

Но кое-что я все-таки заметила. Вадим очень настойчиво давал мне понять, чтобы я не лезла с расспросами к Каргопольскому и держалась подальше от “Вороньего приюта”.

Хотела бы я знать, чьи интересы он при этом оберегал, мои, свои или своего загадочного пациента?

Так или иначе, намеков я не понимаю, добрых советов не слушаю и с пациентом обязательно побеседую. Сразу после репетиции, на которую я опять опаздываю.

ГЛАВА 10. " Играть надо так, чтобы актрисы в обморок падали!"

Ну почему я не додумалась сразу переодеться в репетиционную юбку? Анна Сергеевна меня в штанах и уличных ботинках на сцену не выпустит.

Кляня себя за легкомыслие, я помчалась домой.

Возле афишной тумбы, где висело мое объявление я сделала крутой вираж, взметнув облако пыли и чуть не растянувшись. Я не смогу полдня томиться в неведеньи и гадать, явится ли кто-нибудь на вечеринку, или мне придется самой все съесть и выпить.

Прекрасно! Под моим воззванием уже пестреют автографы, обещания и веселые угрозы. Несколько человек в красках расписали, что именно они планируют делать на вечеринке. Общий тон посланий был такой:

Тина, держись! Кто-то даже не поленился сходить за красной краской и вывести красивым почерком: “Мы уже идем. Бойся.”

Да. Теперь этот ватман не сгодится даже на эскизы.

Я похихикала, и вдохновленная помчалась домой переодеваться.

На душе у меня просветлело — не такой уж я изгой, как выясняется, и нечего прибедняться. Коллеги неплохо ко мне относятся, у меня есть друзья и помощники, я обязательно во всем разберусь, тучи рассеятся, будущее мое лучезарно.

Лишь одна мысль мутила радужную картину. А вот что это за мысль, я вспомнить не могла. Я даже замерла на секунду с юбкой вокруг шеи, пытаясь сосредоточиться, но это не помогло. Помню, что мысль колючая, неприятная, как фальшивая нота. Помню, что всплыла она во время разговора с Мишкой и мы ее даже мимоходом обсудили. Он в этот момент размешивал чай, а прямо перед этим я что-то сказала…

Потом провал. Потом… я гадала. А потом тяжелый разговор с Вадимом перемешал содержимое моей головы. И сейчас лишь тень этой неприятной мысли дразнила меня, и я хоть убей, не могла ее поймать.

Ладно, придет время — вспомню. А сейчас бегом.

В фойе я, сама не понимая зачем, затормозила перед актерской галереей и пробежалась привычным взглядом по фотографиям и портретам.

Что-то есть в этой галерее странное, никак не могу сообразить, что именно. Как будто чего-то не хватает… Ну конечно! Не хватает портрета Бориса Павловича. Даже Федя есть. И Яна. И Анна Сергеевна. Почему же…

— Кристина Блаженная, вы на работу пришли, или в Русский музей?

Цокая подковами, на меня надвигалась Анна Сергеевна собственной персоной. Глаза ее были круглыми от возмущения.

— Бегу, Аннасергевна!

— Куда ты бежишь?

— Э-э-э… На репетицию.

— Нет. Ты бежишь на фотосессию. Не читала объявление?

— Где?

— На тумбе афишной! Портрет для галереи тебе нужен?

— Да…

— Ну вот беги теперь! Знаешь, где декораторская?

— Знаю.

— Вот и иди! Сашуля тебе сейчас голову оторвет за опоздание. Объявления надо читать!

Я не стала говорить Анне Сергеевне, что я опаздываю именно потому, что читала объявления. Она скорей всего ответит, что я смотрю в книгу, а вижу фигу.

Я помчалась в декораторскую, предчувствуя попутный нагоняй от Каропольского, но его еще не было в зале. Актеры бродили по сцене в ожидании, пока Анна Львовна заставит их заняться делом. Хотя бы от шефа мне не влетит. А ведь еще надо сообщить Сашуле, что его ватман безнадежно испорчен.

Я вбежала в мастерскую. Ее хозяин, облаченный в черно-красную клетчатую рубашку, согнувшись над огромным столом, возился с очередным макетом.

— Александр! А вот и я! — окликнула я его, не придумав ничего получше.

Он выпрямился, озадаченно взглянул на меня.

— Как вы сказали?

— На фотосессию пришла… — растерялась я.

— Нет, перед этим. Как вы меня назвали?

— Александр… — опешила я, — а разве нет? Это же ваше имя?

— Мое. — невесело усмехнулся декоратор. — Но зовут меня… То Санька, то Шурка, то Алик. А Анна Сергеевна… — он безнадежно махнул рукой.

Я поняла, что судьба дает мне шанс.

— Зачем же коверкать прекрасное имя? Тем более, оно вам так подходит. — мой голос можно было намазать на хлеб вместо варенья, — Я буду звать вас Александр, если вы не против.

Лицо декоратора расплылось в довольной улыбке. Он был явно не против. Я поняла, что капнула целительный бальзам на незаживающую рану и теперь мне простится все грехи, включая опоздание и порчу ватмана.

Пока Александр возился со штативом и освещением, я обдмывала следующий ход. Если уж мне суждено ловить рыбку в мутной воде, то не стоит пренебрегать возможностями, которые сами плывут мне в руки.

Я сегодня весь день думала о бабушке и ни разу не вспомнила о Лике!

Вот, кстати, еще один подозреваемый, камеру настраивает. Вполне симпатичный, чтобы понравиться Лике. Можно ли влюбиться в него по уши? Не знаю, не знаю… Он слишком простой. Слишком незамысловатый. А Лике драму подавай. Сколько я не напрягала воображение, не могла представить, что у этого милого парня имеется особая связь с какой-то женщиной. Мне кажется, ему кроме работы вообще ничего не интересно. Все его тайны здесь, на стеллажах и мольбертах. Впрочем, может он имел в виду свою маму?

Я еле сдержала хихиканье, так позабавила меня эта мысль.

Ладно, Александр, понаблюдаем за тобой. Начало нашего разговора получилось удачным. Надо продолжать в том же духе. Я решила использовать неприкрытую лесть — не знаю ни одного художника, на которого она бы не подействовала.

— Я получила сегодня втык от Анны Сергеевны… — поделилась я, — когда зависла перед галереей. Уже сколько раз ее видела, а мимо пройти не получается. Потрясающие фотографии! Живые…

Александр расцвел.

— Ну что вы! Я просто любитель. Тут все дело в лицах.

— Фотогеничные?

— Не только. Важна наполненность. Второе дно. Шлейф прошлого. — объяснял Александр, затаившись позади штатива.

— Вы уже снимаете?

— Не обращайте внимания на камеру. Давайте просто разговаривать. Мы же хотим живых снимков…

— Давайте разговаривать… Я вот заметила, что фотографии Бориса Павловича почему-то нет в галерее.

— Чуть повыше подбородок… Он не фотографируется.

— Хм. А почему?

— Теперь на тот стеллаж слева посмотрите. На банку с охрой. Не знаю. Категорически отказывается.

— Может считает, что плохо получается…

— Может быть… Перечислите месяцы в обратном порядке.

— Что?

— Отлично! Перечисляйте! Декабрь…

— Ноябрь… — вспомнила я, — Похоже, это у него фамильная причуда.

— Вы о чем?

— Октябрь… Портрет его предка тоже, судя по всему, не сохранился. Сентябрь… Портреты актеров есть, а владельца усадьбы нет. Может пра-прадедушка Каргопольский тоже не любил позировать?

— Портреты актеров моих рук дело. Я их написал по своим же снимкам.

— Да что вы! Я решила, что это подлинные… Это потрясающе. То есть… подождите… Мне же говорили, что актеров подбирали…

— Вот так! Замрите! Что вы говорите?

— Говорю — август, июль…