Пионеры, или У истоков Сосквеганны - Джеймс Купер

А не то в лихой кручине

Побелеет голова.

— Пей, Гирам, пей, мистер Дулитль, пейте, сэр, говорят вам!

— Хе, хе, хе! Сквайр сегодня что-то расходился, — сказал охмелевший Гирам.

— Ты так шумишь, Дик, — вмешался в разговор Мармадюк, — что я не могу расслышать, что говорит доктор Тодд. Вы, кажется, сказали, что ране угрожает опасное воспаление вследствие холодной погоды?

— Не согласно с природой, сэр, совершенно не согласно с природой, — сказал Эльнатан, пытаясь отхаркаться, — совершенно не согласно с природой, чтобы ране, из которой я вынул пулю, и которая так хорошо перевязана, могло угрожать опасное воспаление. Вы говорили, сэр, что возьмете молодого человека к себе в дом. Ввиду этого, я полагаю, мне будет удобнее представить один общий счет?

— Да, я думаю, что одного счета будет достаточно, — отвечал Мармадюк с двусмысленной улыбкой, выражавшей не то иронию по адресу своего собеседника, не то просто веселое настроение духа.

Хозяин с помощью нескольких гостей перенес индейца на солому в одну из своих пристроек, где могикан Джон и оставался до утра, закутавшись в свое одеяло.

Мало-помалу майор Гартман развеселился, начал шутить и принял участие в разговоре. Стакан следовал за стаканом, кружка за кружкой, и веселье затянулось до глубокой ночи или, вернее, до утра, и только тогда германский ветеран выразил намерение вернуться домой. Большинство гостей давно уже разошлось, но Мармадюк слишком хорошо знал привычки своего друга, чтобы настаивать на раннем возвращении. Но как только майор захотел идти домой, судья немедленно воспользовался этим, и все трое отправились. Мистрис Холлистер проводила их до дверей, усердно рекомендуя быть осторожными на ступеньках крыльца. — Возьмите руку мистера Джонса, майор, — говорила она, — он молод и поддержит вас. Очень рада видеть вас у «Храброго драгуна», и, конечно, нет греха в том, чтобы встретить Рождество весело и с легким сердцем. Ведь неизвестно, придется ли нам встречать его еще раз. Покойной ночи, судья, и желаю вам всем, джентльмены, весело провести праздник!

Собутыльники распрощались, выговаривая слова не совсем отчетливо, и направились посередине улицы, ровной, гладкой и хорошо утоптанной. Они добрались до ворот усадьбы без особенных приключений, но, очутившись во владениях судьи, натолкнулись на кое-какие препятствия. Когда Мармадюк добрался до подъезда, его спутников при нем не оказалось, так что он принужден был вернуться за ними и нашел их в глубоком сугробе, из которого торчали только их головы, причем Ричард во все горло распевал:

Веселись назло судьбине,

А не то в лихой кручине

Побелеет голова!

Судья не без труда заставил их встать и, поместившись между ними, взял их под руки и, как выразился Бенджамен, успел прибуксировать эти неустойчивые суда в гавань без новых аварий.

ГЛАВА XIV

Ремаркабль присутствовала на службе мистера Гранта, и ее раздражение, возбужденное резким замечанием судьи, несколько улеглось. Она соображала, что Елизавета еще очень молода, и что нетрудно будет, внешне уступая, сохранить фактическую власть, которую до сих пор у нее никто не оспаривал. Мысль о том, что ею будут командовать, или что ей придется стать на один уровень с прислугой, была для Ремаркабль невыносима, и она уже несколько раз пыталась завести разговор, который позволил бы ей выяснить свое положение. Но всякий раз, когда ее взгляд встречался с черными гордыми глазами Елизаветы, которая ходила взад и вперед по комнате, размышляя о своем детстве, о перемене в своей судьбе и, может быть, о событиях дня, ключница испытывала какую-то робость, которую, как она думала, не мог бы возбудить в ней ни один человек. Как бы то ни было, это странное чувство заставляло ее всякий раз прикусить язык. Наконец она решилась начать разговор на такую тему, которая могла сгладить все различия и давала ей возможность проявить дипломатические способности.

— Весьма велеречивую проповедь сказал нам сегодня пастор Грант, — начала Ремаркабль. — Церковники вообще мастера проповедовать, но ведь они записывают свои мысли, а это большое удобство. Зато вряд ли они умеют так умилительно проповедовать от избытка сердца, как проповедники стоячего богослужения.

— Что вы называете стоячим богослужением? — не без удивления спросила мисс Темпль.

— Ну, пресвитериане, конгрегационисты, баптисты, да и все те, которые не становятся на колени.

— В таком случае, вы называете исповедание, к которому принадлежит мой отец, сидячим богослужением? — заметила Елизавета.

— Я всегда слыхала, что их называют квакерами, — возразила Ремаркабль с некоторым смущением, — и я ни в коем случае не назову их иначе, как никогда в жизни не отзывалась непочтительно о судье или о ком-нибудь из его семьи. Квакеры сидят смирно и почти не говорят, тогда как церковники и встают, и поют, и проделывают всякие движения, так что поглядев на них, подумаешь, что это какое-нибудь музыкальное собрание.

— Вы указываете преимущество, которого я до сих пор не замечала. Но я устала и хочу отдохнуть. Будьте добры посмотреть, есть ли огонь в моей комнате.

Ключнице невероятно хотелось ответить молодой хозяйке, что она может сделать это сама, но благоразумие одержало верх над раздражением, и, помедлив несколько мгновений для соблюдения достоинства, она повиновалась. Ответ оказался утвердительным, и молодая леди, пожелав спокойной ночи ключнице и Бенджамену, подкладывавшему в камин дрова, удалилась.

Как только дверь за ней затворилась, Ремаркабль завела какую-то загадочную двусмысленную речь, не высказывая ни явного осуждения, ни явного одобрения молодой хозяйке, но довольно ясно давая заметить свое недовольство. Дворецкий не отвечал ни слова, но усердно продолжал свое занятие, затем взглянул на термометр и, наконец, достал из буфета изрядный запас «крепительных» напитков, которые могли бы поддержать теплоту в его организме, если бы он даже не развел огня. Придвинув к камину маленький столик, он поставил на него бутылки и стаканы, придвинул к нему два кресла и, только устроив все это, как-будто впервые заметил ключницу.

— Пожалуйте сюда, — крикнул он, — пожалуйте сюда, мистрис Ремаркабль, бросайте якорь в этом кресле! На дворе здоровый вест-норд-вест, вот что я вам скажу, моя добрейшая, но какое мне дело? Шквал или затишье, — для Бенджамена все едино. Негры устроились в трюме перед огнем, на котором можно зажарить целого быка!.. Термометр показывает пятьдесят пять градусов[18], но если хорошие кленовые дрова чего-нибудь стоят, то я готов поклясться, что не пройдет и одной склянки[19], как он будет показывать десятью градусами больше. Пожалуйте, сударыня, причаливайте к этому креслу и скажите мне, как вам нравится наша новая хозяйка?