Чуть позже зажглись фонари - Мария Степановна Бушуева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так чего же она хочет?! – негодовала Юлька.
– Я поняла, чего хочет она и ее родители.
– И?..
– О, это очень познавательно с точки зрения того, как влияет кино на далеких от искусства людей! Ты помнишь обожаемый Димоном фильм про вдовца, который женился на юной медсестре? Фильм просто зомбировал Димона! Но и родители Люси, кроликовод Геннадий и его помощница Светлана, попали под гипнотическое воздействие фильма – другого, но по содержанию с этой мелодрамой перекликающегося. В нем рассказывалось о любви богатого одинокого холостяка к юной красотке. Старик заболевает и перед смертью завещает все, чем владел, своей последней любви – этой девушке.
Люся сама об этом и рассказала Димону. А он все дословно записал и опубликовал в своем «Живом журнале».
– То есть твой козел и здесь наврал, – возмутилась Юлька, – и для первой жены и старшей дочери он как бы все эти годы одинок, и для семьи кроликовода старый холостяк!
– Актер!
– Брачный аферист.
Аришка записи отца о его великой любви к Люсе назвала «жутким нытьем»: как я несчастлив, передразнивала она слог Димона, что Люся не хочет учиться и употребляет матерную лексику, как мне отучить ее жевать резинки в публичных местах и так далее.
– Всем врет, что одинок!
– Юля, – сказала я, улыбнувшись, – ну кто бы на него из двадцатилетних клюнул, если бы не надеялся на его собственность? Это же закон современной жизни: у него деньги или слава, желательно, конечно, то и другое, а у нее молодость. Они молодостью и красотой торгуют и должны быть уверены, что покупатель платежеспособен. А если у него имеется жена, значит, при разводе придется все делить, а главное, не факт, что развод состоится… Потому я думаю, что он абсолютно всем своим приятельницам все годы нашего брака выдавал себя за одинокого мужика. Причем несчастного. Такой вот враль.
– И она еще улыбается!
– А тем, кто меня хоть немного знает, лжет, что мы с ним давно не живем. Иначе бы его осуждали за постоянный блуд, а так его распутство как бы вынужденное. Не забывай, что Димон воспитан в советские годы как «пионер всем ребятам пример».
– Его ложь – это просто жесть. И эта Люся – кошмар. Ведь абсолютно тупая.
– Зато какое тело.
– Вас даже сравнивать нельзя – как параплан с мешком!
– И вообще вечная ложь – это его защита. – Я вспомнила рассказ о съеденном любимом кролике. – Правда для него невыносима.
– И какая же правда для него невыносима? Что он пустое место?
– Он не пустое место.
– Он жадный и лживый тип. Да еще и прелюбодей. Как ты вообще могла выйти за него замуж?! Лучше быть одинокой, чем жить с таким гэ. Он мер-за-вец! Так что твой развод я только приветствую. Я вот живу одна – и ничего. Не страдаю.
– Я его любила. Понимаешь, мне, видимо, по жизни просто нравится превращать лягушек в королей. Тоже вид живописи, только жизненной… И наверное, и сейчас на дне моей души еще что-то к нему осталось…
– Знаешь, – вдруг тихо сказала Юлька, – ты идеалистка, оторванная от реальности, и я за тебя боюсь. Как бы этой жуткой семейке кроликовода не захотелось от жены избавиться другим путем, сохранив всю собственность потенциальному дарителю. Ты прочитала, что твой супруг сообщил о ее семейке: папаша судим.
– Судим?
– Ты, конечно, со своими отлетами главную информацию пропустила. Потому что тебе не хочется признать правду – у твоего Димона все пошлость и тупость: и вкус, и ценности, и его бульварная любовь.
* * *
Разговор с Юлькой напомнил мне об одной встрече. Лет в тринадцать я иногда по вечерам по просьбе бабушки бегала в универсам за хлебом и несколько раз встречала там удивительно красивую женщину. Мне и в голову не приходило тогда размышлять о ее возрасте: да, она была не молода, за пятьдесят, а возможно, даже и старше, но лицо ее было так красиво, что, стоило мне закрыть глаза, оно возникало на моем внутреннем экране, вызывая в который раз удивление и восхищение.
Димон бы никогда не обратил на эту женщину никакого внимания: едва он достиг того возраста, который в народе емко обозначен как «седина в бороду», красота и молодость стали для него синонимами.
Удивительную красавицу из универсама мне суждено было увидеть еще раз в связи с тем, что обретение овдовевшего отца приоткрыло и некоторые семейные тайны.
Бабушка Антонина Плутарховна моего отца терпеть не могла, считая пустым местом, распутником и лжецом. Улавливаете параллели? Ведь в Юлькиной характеристике Димона все это случайно отразилось, вызвав во мне саднящее и очень неприятное ощущение зеркальной несвободы от семейных и родовых образов. На самом-то деле бабушка моя была пристрастна и в ее характеристике только одна черта названа верно: мой отец был женолюб. Но скорее по несчастью, чем по призванию, ведь его развели с любимой женой теща и свекровь. Мать женила его на дочери своей знакомой – экономисте и, не тем будь помянута, дуре из дур. Возможно, знай моя бабушка семейные тайны отцовского рода, зять вырос бы в ее глазах. Но она умерла раньше.
Несмотря на ее поразительную интуицию, граничащую с ясновидением, никакого впечатления мой рассказ о женщине из универсама на бабушку не произвел. Впрочем, в этом могла быть виновата ее неосознанная установка: считая себя некрасивой, бабушка пропускала, как песок сквозь сито внимания, даже упоминания о красивых женщинах.
Первая тайна отцовского рода касалась его деда, участника революционного движения и даже знакомого с Лениным, но до главной революции не дожившего. Правда, в Музее революции – на коллективном фото, рядом с великими соратниками, – дед присутствует до сих пор.
Бабушка всех революционеров называла разбойниками, а про Ленина говорила так: «Никто его собрания сочинений не прочитал, а там через каждую страницу “расстрелять” или “повесить”». Разумеется, выносить ее мнение за пределы стен наших двух комнат строго запрещалось.
Так что мой прадедушка подпадал под ту же графу – разбойников с большой дороги. Но оказалось, что на эту сомнительную стезю его привела существенная причина, вполне апологетическая: его революционная деятельность была движима идеей возмездия. О мести В.И. Ленина за казнь его брата Александра как возможной и глубоко личной причине его маниакального стремления развалить царскую Россию и погубить (казнить!) царя писали достаточно, повторять не стану. Упомянула об этом из-за параллельного сюжета, правда, мой прадед развалил не страну, а едва не погубил свою собственную жизнь: ему поручили убрать какого-то политического противника, он отказался, был подвергнут партийному суду и выпал из партии большевиков. Все черные тридцатые годы он провел на Крайнем Севере – куда ссылали. А он там прятался. Ведь вышибленному из партии грозил расстрел. Но я о другом. О лирике. Параллельный сюжет заключался в том, что любимая девушка прадеда, бывшая питерская гимназистка, вслед за своим старшим братом в девятнадцатилетнем возрасте вступила в партию большевиков, через три месяца была арестована и вскоре умерла в тюрьме при непонятных обстоятельствах.
Бабушка моя любила трагические истории
