Чужаки - Андрей Евпланов

- Отчего нет,- сказал Эйно Карлович.

С тех пор, как он ушел на пенсию, спешить ему было решительно некуда. Жил он бобылем, сидел дома и вырезал из дерева чертей и медведей, пока кто-нибудь не звал его подновить крыльцо, залатать половицу или дверь новую навесить. Случалось это довольно часто, потому что людей, которые знали плотницкое дело, во всем районе можно по пальцам перечесть. Вот Пиккус, да Хренков Матвей, да Белов Алексей красновидовский... И все старые. Еще Эйно Карлович любил ловить рыбу и писать письма в центральные газеты с предложениями по поводу переустройства села. Ответы он клал на комод, чтобы всякий, кто зайдет, мог видеть гербы и печати. Это была его маленькая Слабость, которая никак не вредила его плотницкой репутации. Вообще синюхинцы хоть и не прочь были позубоскалить насчет бывшего эстонца, а признавали его авторитет по части топора и стамески, и за делом шли к нему даже чаще, нежели к Хренкову. Правда, тот был свой, исконный, а этот вроде как со стороны. А у нас, чего греха таить, за добром привыкли перво-наперво на сторону ходить и, только если там пусто, заглядывать в свои закрома. Впрочем, это нисколько не умаляло достоинств Пиккуса.

Вот и в доме, куда Эйно Карлович привел Варваричевых, его встретили как человека уважаемого. И незнакомцам от его славы досталось: перед ними поставили крынку молока и блюдо с ватрушками.

- Угощайтесь,- сказала молодая хозяйка ласково, как полагается, и вдруг застеснялась, отвернулась в угол и вышла из комнаты.

А старая хозяйка сказала, как будто похвасталась:

- Клавдия... Сноха моя.

И так это хорошо, по-доброму, по-семейному у нее получилось, что Федор Христофорович вспомнил жену и потихоньку вздохнул, а Глеб налил молока в чашку и выпил запросто, как у себя дома.

- Кушайте, гостюшки, кушайте... Это Клавдия пекла, она у нас способница,- беззубо улыбнулась старуха.

По всему видно, в этом доме люди ладили и привыкли считаться друг с другом. Это было приятно, хотя и вызывало некоторые неудобства. Договориться насчет продажи дома на сей раз так и не удалось. Старуха, которую звали Степанидой, хоть и не возражала насчет того, чтобы продать старый дом, однако ничего конкретного не сказала. Малость пококетничала, дескать зачем это таким людям понадобилась деревенская халупа, спросила как бы в шутку Клавдию, не продать ли дом в самом деле. Но та неожиданно горячо стала развивать эту мысль:

- Продавайте, мама, тут и думать нечего. На кой он нам сдался. На два дома жить нет никакого смысла. Здесь у вас сыновья и внук, и все хозяйство, а там что... Все одно у нас живете, так уж и решайтесь. Ни нам без вас нельзя, ни вам без нас. На старости лет за человеком глаз нужен. Это хорошо, что вы, слава богу, не болеете, а случись что... Деньги нам тоже не помешают. Зима придет - вам одеть нечего, дров купить еще надо, велосипед Васятка второй год клянчит... Продавайте, мама, тут и думать нечего.

Старуха усмехнулась, но как-то криво. Ей, видимо, не очень пришлось по вкусу вмешательство снохи. В конце концов решили, что Варваричевы приедут через неделю, а тем временем Степанида посоветуется насчет продажи с младшим сыном Геннадием, на которого дом записан, да и мнение старшего сына Николая, здешнего "хозяина", как выразилась старуха, ей не мешало знать.

Степанида, конечно, хитрила. Просто ей требовалось время, чтобы разузнать, на какую сумму можно рассчитывать. Что касается Николая, то он давно уже не имел отношения к старому дому, Генка и подавно, хотя он и считался формально его хозяином. Веселая холостяцкая жизнь настолько захватила его, что думать о своей недвижимости у него не было ни времени, ни желания.

Что такое, если разобраться, дом? Это место, где можно переночевать. А переночевать можно и в Калинниках, и в Красновидово, и в районе - везде, где есть люди, которыми твоя компания по душе. В конце концов, есть дом брата, где живет его мать и где ему всегда рады. О том, старом доме он никогда не думал как о своем собственном. Он перестал быть для него родным, после того как все его покинули.

Дом - это люди, а не стены под крышей. Поэтому, когда мать рассказала ему о том, что нашлись москвичи, которые желают приобрести его собственность, он, не долго думая, ответил:

- Продавай его к аллаху, пока не передумали, все одно не стану жить в этом сундуке с клопами.

Степанида и сама считала, что нет резона держать старую развалину, а здравый смысл подсказывал, что нужно продать дом, пока можно взять хорошие деньги. "Слышно, скоро запретят продавать городским дома,- рассуждала она,-как запретили в других местах. И тогда уж не поторгуешь, а пока можно спросить полтыщи. В Калинниках, говорят, одни за дом три сотни дали. Там-то, в Калинниках, глухомань, осенью как дожди зарядят, так туда никакой трактор не проедет, а Синюхино все ж таки центральная усадьба. Бетонка под боком. Четыре раза в день автобус в район ходит. Нет, меньше чем полтыщи просить нельзя. И умные люди так говорят, Хренков например..."

Так и решила: запросить пять сотен с москвичей. Но когда увидела, как Варваричевы подкатили на машине, да еще красного цвета, само собой у нее вырвалось - пятьсот сорок.

Покупатели торговаться не стали, и она пожалела, что не сказала шестьсот. Но было уже поздно.

После того, как с хозяевами было все улажено, Варваричевым оставалось оформить свою покупку. Сделать это было не так просто. Пиккус, который успел стать их руководителем в коммерческих делах, сказал, что идти напрямик к председателю сельсовета не имеет смысла. Он скажет, что есть инструкция без прописки никому домов не продавать. Хочешь иметь дом в деревне прописывайся и живи, и то еще посмотрят, нужен ли ты в деревне, потому что некоторые горожане на что только не идут, чтобы иметь дачу. Например, прописывают на селе совсем дряхлых старух, от которых сельскому хозяйству нет никакой пользы. Сначала нужно заручиться поддержкой директора совхоза, на чьей земле стоял дом. Вот кто истинный хозяин здешних мест. Если он согласится пустить чужих людей на свою землю, то председатель сельсовета препятствий чинить не станет. У него свой интерес - выбить в совхозе средства или стройматериалы.

Эйно Карлович, как бывший новосел, сочувствовал Варваричевым и обещал замолвить перед директором словечко насчет новых знакомых.

Что уж там сказал эстонец директору, неизвестно. Но только тот встретил Варваричевых приветливо, усадил за стол перед собой и повел речь о том, что понимает их стремление быть ближе к природе, но помочь приобрести домик в Синюхино не может, потому что есть строгая директива на этот счет. "Войдите в мое положение,- говорил он, доверительно похлопывая Глеба по коленке.- Что будет, если все наши сельские граждане продадут свои дома? Вот именно... дачный поселок. А нашим каково на все это смотреть? Получается, все одно что в цеху гамак повесить. Как вы там у себя в городе трудитесь, наши видеть не будут, а загорать вы станете у них на виду, никуда от того не деться, потому что в деревне все одно как на витрине. Вот они и подумают: "Чем мы хуже?" А в самом деле, товарищи, мы-то чем хуже? Горожанам предоставляются садовые участки, дачи разные, дома в деревне они норовят купить, и все это считается в порядке вещей и всемерно поощряется, а захоти наш деревенский иметь на всякий случай квартирку где-нибудь на улице Горького, чтобы на выходные приехать по музеям походить, в театр, купить что-нибудь по хозяйству или отпуск провести с семейством, так его в момент, как афериста, заметут, а ваши городские тут же приклеят ему "мешочника" и "спекулянта". Выходит, вы везде, а мы... Вы извините, товарищи, я не лично вас в виду имею... Просто обидно бывает до соплей. Взять хотя бы случай с моей матерью. Она у меня крепкая еще старушонка, так затеяла в доме ремонт, не капитальный конечно, а так, где подмазать, где подклеить... Ну и понадобились ей обои, никакие не моющиеся и не импортные, а простые в цветочек. Все равно и за такими в Москву пришлось ехать. Нашлись ей попутчицы, тоже обои понадобились. Поехали ни свет ни заря, чтобы успеть в магазин к открытию, а все равно свою порцию дерьма хлебнули. Как их только там, в очереди, не обозвали: и навозными-то жуками, и жлобами, и даже пришпандорили такую кличку - плюшевый десант. Старушка моя приехала злющая как оса. "Ни за что,- говорит,- не поеду по магазинам по этим, так их растак. Не хватает еще, чтобы меня на старости лет всякие стрекулисты десантом называли". Ее почему-то больше всего этот "десант" разобрал. А и то, права бабка. Вы ведь нас, правду сказать, недолюбливаете. Нет, по телевизору, конечно, когда нас показывают в "Сельском часе", вы к нам всей душой, а стоит только нашей женщине в очередь за колбасой встать, вот уж и спекулянтка. Она, может, первый раз приехала, а вы говорите - повадилась. Для вас ведь все женщины в валенках и в платках на одно лицо. Вот тут вся загвоздка, дорогие товарищи, а вы хотите иметь дом в деревне. Нам дома не жалко, но важен принцип. Вот ходатай ваш, Пиккус, вроде бы тоже посторонний, а свой. Такому мы будем душевно рады, потому что мужик и интересы у него наши, крестьянские. Он весь тут, а вы больше там, и хоть вы, может, распрекрасные люди, а нам, как говорится, не ко двору.