Орлята - Б. Раевский

Их ждут в штабе, а они занимаются глупостями. Ведь посылали-то их в Орехово не за горохом!

Но рядом с первой чертой Лара провела вторую. Получилась дорожка. По обе ее стороны девочка нарисовала квадратики. Теперь Котлярову было ясно, что дорожка — это деревенская улица, а квадратики — дома.

— Смотрите: горошина будет часовой. — Лара положила горошину в конце доролки. — Часовые стоят здесь, здесь и здесь. Тыквенное семечко будет пушка; она тут, за этим домом, а бобы — видите, где я их кладу — это пулеметы... V Котляров вынул из полевой сумки бумагу и карандаш и стал перерисовывать план.

Бой был горячий, но для партизан он окончился победой. Партизаны отбили у немцев скот, захватили оружие и пленных.

Теперь можно было и отдохнуть. Но сперва Котляров направился в избу разведчиков. Он хотел поблагодарить девочек за услугу, которую они оказали бригаде.

В избе было тихо. Кто еще не вернулся с задания, кто спал по-походному на полу, не раздеваясь. У самой двери на ворохе соломы спали Лара и Рая. Должно быть, Ларе снился радостный сон, потому что спящая улыбалась. Губы ее задвигались, и Котляров услышал, как разведчица, доставившая ему ценные сведения, сказала во сне:

— Мама!

Все утро гудел над полями церковный колокол. Был троицын день, и народу в церкви набилось битком. На полу хрустели сочные стебли аира, за образами торчали березовые ветки. Пахло как в бане — человеческим потом и березовым листом.

Перед иконой Николая Чудотворца стояла толстая женщина с кошелкой в руке. Она все время оборачивалась, высматривая свою куму, которая обещала сменять ей соль на пшено. Но вместо кумы ей попалась на глаза темноволосая девочка.

Должно быть, девочка была в церкви первый раз, — она привставала на цыпочки, с любопытством оглядываясь вокруг. Заметив, что на нее смотрят, девочка стала быстро креститься, но не справа налево, как все православные, а наоборот.

— И кто это тебя креститься учил? — наклонившись к девочке, сердито прошептала толстуха.

— Извините, тетенька, спуталась.

Будто б девчонка сконфузилась. Но почему лукавая усмешка в ее озорных карих глазах? Немного погодя женщина снова обернулась, но девочки уже не было.

Служба кончилась. Толстуха разыскала в толпе свою куму. Кумушки отошли за церковную ограду и сели на траву.

— Показывай свое пшено, кума. Может, оно у тебя черное?

— У меня? Черное? А ну посмотри!

Толстуха раскрыла кошелку. Поверх пшена лежала бумажка. Женщина развернула ее и прочла: «Смерть немецким оккупантам!»

— Господи! Откуда ж эта» бумажка взялась? Ну прямо как с неба упала. А ну, посмотри в своей кошелке, кума!

Оказалось, что и в кошелке кумы лежит такая же партизанская листовка. И тогда женщины стали вспоминать.

— Скажи, а не вертелась ли возле тебя девчонка — сама худая, глаза карие, крестится не на ту сторону?

— Девчонка, точно, вертелась. Только насчет глаз ты ошиблась, кума. Не карие у нее глаза, а голубые.

— Ан не голубые, а карие!

Обе спорщицы были правы, потому что рассовывали в церкви листовки и Лара и голубоглазая Фрося.

Странные вещи стали твориться в деревнях Пустошкинского района. Рассказывали, что под вечер в. деревню Могильное зашли три девочки.

— Тетенька, пустите переночевать! Мы сироты, беженки.

Хозяйка пожалела, пустила. Сиротки оказались шустрыми. Весь вечер они носились по деревне, играя в пятнашки с хозяйскими детьми.

Утром проснулась хозяйка: окно раскрыто, сироток нет. Ее даже в жар бросило: сбежали беженки, последнюю муку унесли. Нет, ничего не взяли сиротки, все в доме цело. Так зачем тогда, скажите на милость, уходить в окошко тайком? Чудно!

Еще чуднее было в другой деревне. Там три девочки подрядились стадо пасти, лишнего не запросили: харчи да лапти, как положено пастухам. Пасли исправно, только боялись быка. И вдруг средь бела дня стадо само пришло в деревню. У кого корова огурцы потоптала, у кого телята капусту стравили, у кого бык забор повалил.

Голосили деревенские женщины:

— Где пастухи? Чего они смотрят? А пастухов и след простыл.

В то же лето в деревне Луги у Антона Кравцова пропала девочка-нянька. Уж до чего был ею доволен Антон! Усердная, культурная, по-научному рассуждает: «Ребенку необходим кислород».

Раз кислород необходим, Антон и жена не препятствовали. Целый день кареглазая нянька проводила с малышкой на улице.

А через три дня нянька сгинула. Ушла и расчет не взяла. Почему? Разве ей худо было? Будто б никто не обижал.

Прошло два дня, и на третью ночь Антон проснулся от выстрелов. Партизаны напали на немецкий отряд. И невдомек было Антону, что привела партизан та самая маленькая нянька, которая по-научному рассуждала про кислород.

Так приходилось Ларе и ее подругам, чтоб добыть нужные партизанам сведения, и коров пасти, и детей нянчить, и даже кукушкой куковать.

Девочкам поручили разведать: сколько и каких немецких машин движется по шоссе. Возле деревни Ефимово рос старый высокий дуб. На него и забрались Рая и Лара. Партизаны, ожидавшие в засаде сигнала, услышали голос кукушки:

— Ку-ку!

Если кукушка выговаривала свое «ку-ку» грубо, медленно, — это означало: по шоссе едет грузовик. О мотоцикле кукушка сообщала тоненько, скороговоркой. Сколько раз повторит свое «ку-ку» кукушка, столько машин движется по шоссе.

Грянули партизанские выстрелы, и «кукушки» замолчали. Они свое дело сделали, незачем было дальше куковать.

Идет по проселочной дороге девочка-нищенка. Ветер треплет ее кудрявые волосы; ее босые ноги в пыли.

«Подайте хлебушка, люди добрые», — звучит под окнами детский голос.

Теперь Ларе не стыдно произносить эти слова. Она взяла сумку нищенки, чтоб перехитрить врага.

Девочка-нищенка идет в город Пустошку. Там, возле вокзала, живет старик дядя Ваня Гультяев. Из его окна железнодорожная станция видна как на ладони.

Дядя Ваня знает, какие приходят в Пустошку немецкие поезда, какой груз они привезли. А то, что знает дядя Ваня, будут знать и партизаны. Им перескажет эта девочка-нищенка — партизанский связной.

В деревне Ельцы у нее другой дядя Ваня, Сморыга. По дороге в соседнюю деревню Чернецово девочка-нищенка не раз заходила в его дом. Сведения, которые собрали Лара и дядя Ваня, помогли партизанскому отряду разгромить стоявший в Чернецове немецкий гарнизон.

И в Усть-Долыссах появилась девочка-нищенка. Командованию фронта нужно было уточнить нумерацию немецких воинских частей, двигавшихся по трассе Ленинград — Киев. В Усть-Долыссах под видом полицейских работали партизаны Коля Шарковский и Вася Новак. Они выкрали мешок с полевой почтой, и Лара в нищенской сумке, под корками хлеба, принесла конверты в партизанский штаб.

Снова идет по деревенской улице девочка-нищенка.

— Подайте хлебушка, люди добрые!

Была та утренняя рань, когда в деревне все еще спят, кроме хозяек, вставших, чтоб подоить коров. Утро едва занялось, небо не голубое, а белесое, будто облитое молоком.

В эту пору в одном из домов села Тимоново распахнулось окно и на грядку выпрыгнули две девочки. Это были Лара и Рая.

Вечером возле Тимонова разведчиц задержал немецкий патруль. Их привели в дом, хорошо Рае знакомый. При Советской власти здесь была изба-читальня, при немцах тут водворилась жена раскулаченного Антона Юрина. Она встретила девочек злобным смешком:

— Никак печеневская Райка? Да еще с подружкой! Книжек, что ли, не дочитали? Нет больше вашей читальни, это мой дом.

Патруль ушел, оставив задержанных в доме Юриных до утра. Всю ночь бабой-ягой сидела у печки Антонова жена — стерегла. Но утром не вытерпела, вышла из дома корову подоить: не пропадать же молоку. Девчонки не услышат, — они крепко спят.

Но девочки лишь притворились спящими. Пусть хозяйка заперла дверь на ключ, пусть по улице прохаживался часовой, но Рая знала, что в тимоновской избе-читальне есть окно, которое выходит на огород.

Шурша огуречной ботвой, ломая хрупкие стебли мака, они промчались по огороду, перелезли через плетень и, добежав до реки, как были, в платьях, с размаху бросились в воду.

Лара переплыла речку первой и, протянув руку, втащила Раю вслед за собой в чащу камышей. В воде с глухим бульканьем рябили круги. Рыба играла на утренней заре. Но ни одного звука не доносилось с противоположного берега, на юринской усадьбе царила тишина.

— Все еще доит, — сказала Лара. — Пока не спохватились, надо подальше уйти.

— Далеко не уйдешь, — покачала головой Рая. — Хоть бы успеть добраться до Печенева, а уж мама нас где-нибудь спрячет.

Сердце матери словно чуяло беду. Анна Федоровна поднялась спозаранку и пошла осматривать, как наливает колос посеянная на усадьбе рожь. И вдруг изо ржи, словно две перепелки, вынырнули две мокрые, грязные фигурки.