След на кабаньей тропе - Валерий Георгиевич Шарапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Работали по десять-двенадцать часов. За заработанные трудодни и бабы и мужики получали не деньги, а картошку или муку. Бывало, что зарплату частично давали сахарной свеклой, но бывало, что свининой и яйцами. Тем не менее никто не унывал, каждый понимал и твердо верил, что скоро все наладится, ведь самое страшное уже позади. Война наконец-то закончилась!
Красуля, годовалая красно-белая телушка со звездочкой во лбу, и черная как ночь старая корова Зорька с куцым хвостом и напоминавшими стиральную доску боками медленно топали по полю, таща за собой сильно поржавевший колесный плуг. Тринадцатилетний Ленька, старший сын Тонькиной соседки Верки Кирпичевой, тянул за веревку шагающих под плугом коров и напевал при этом свою любимую песню «Там, вдали за рекой». За плугом стоял плюгавенький и ехидный старикан дед Евсей. Облаченный не по сезону в засаленный картуз и шапку-ушанку, Евсей Макарыч то и дело орал на Зорьку и Красулю, подгонял Леньку и шагающих за его спиной девок.
Тонька в сопровождении семнадцатилетней Галки Кирпичевой – старшей Ленькиной сестры – шла за коровьей упряжкой и из перекинутой через плечо торбы разбрасывала на вспаханное поле уже успевшие слегка прорости ячменные зерна. Накануне прошел дождь, земля пропиталась влагой и огромные комья грязи так и липли к сапогам, затрудняя движение и сильно замедляя ход коровьей «упряжки». Ноги не слушались. Тонька уже дважды споткнулась и один раз даже рассыпала лежавшее у нее в торбе зерно. Дед Евсей тут же обматерил девку и пообещал, что, если она еще раз рассыплет хоть горстку ячменя, он отдерет ее за косу и обо всем доложит Кондрат Кондратычу Герасеву – председателю колхоза.
Сейчас Тонька шла по пахоте, разбрасывала зерна и старалась не отставать от Галки. В очередной раз оступившись, она почувствовала резь в боку, ее затошнило. «Ну вот опять!» – Тонька закусила губу, недобрым словом помянула тот день, когда она так горячо «прощалась» со своим блудным женишком Мишкой. Она собралась и снова закусила губу.
Откуда-то издалека раздалось урчание мотора, и вскоре из-за посадок выехал новенький тентованный «виллис»[7] и, виляя между кустов, подъехал к краю колхозного поля. Ленька, увидев машину, тут же остановился.
– Чего встал?! – заорал на Леньку дед Евсей. – А ну шевелись, время к вечеру, а у нас и половины поля не засеяно!
– Да погодь ты, Евсей Макарыч! – запротестовал Ленька. – Кто к нам такой явился?
Дед Евсей, который только сейчас увидел остановившийся поодаль «виллис», тут же остановил «упряжку». Он стащил с головы ушанку и вытер ею вспотевший лоб.
– Это что еще за франт такой?
По вспаханному полю от прибывшего внедорожника шел высокий мужчина в брючном костюме, держа в руках целую охапку роз. Ленька признал шагающего по полю модника первым:
– Так это Мишка! Мишка Войнов!
– Ну, пляши, Тонька, никак твой суженый пожаловал… – прыснула в кулак Галка. – Ба! Да еще и с цветами!
Признав наконец-то своего пропавшего жениха, Тонька сорвала с головы платок, поправила волосы и расправила плечи. Серый в рубчик шевиотовый костюм, черная фетровая шляпа сдвинута чуть набок. На лаковые ботинки уже успела налипнуть грязь. Мишка подошел к «упряжке», проходя мимо Леньки, натянул ему кепку на нос и приблизился к Тоньке.
– Ну, здравствуй!
– Это мне? Дорогие, поди. – Тонька указала на букет.
– Так что, мы теперь и много получаем. – Мишка повернулся к Галке и подмигнул. – Привет, курносая! Как дела?
Галка усмехнулась.
– Дела в порядке, только, судя по всему, хуже́й, чем у тебя. Ишь какой ты у нас теперь фасонистый, прям глаз не оторвать. Если Тонька букет твой взять не соизволит, ты мне его отдай. За такие цветочки я всякого любить и лелеять готова…
– Вот дура шалопутная! – цыкнул на Галку дед Евсей. – Хоть бы брата малого постыдилась.
Мишка рассмеялся и протянул букет Тоньке, та осторожно подхватила розы, ее щеки порозовели.
– Ты зачем же это в новых ботинках да в грязь полез? – тихо спросила Тонька.
– Будет нужно, новые куплю, – усмехнулся Мишка.
Тонька понюхала розы, и ее снова затошнило.
– Мог бы у себя в саду маргариток нарвать. Зачем было тратиться?
Мишка тем временем подошел к деду Евсею и пожал ему руку.
– Здоров, Макарыч! Трудишься, гляжу.
– Тружусь, куда ж мне деваться? Есть еще порох в пороховницах. – Дед Евсей крякнул. – Старый конь борозды не портит.
– Это ты, что ли, конь? Не вижу я коня. У тебя, я гляжу, тут только коровы да телочки. Да Ленька еще, который разве что за жеребенка сойдет, – рассмеялся Мишка.
– На безлошадье и нетеля – битюк![8] – нахмурился Евсей.
– Ладно, Макарыч! Не дуйся! – Мишка тут же стер с лица улыбку и продолжил важным тоном: – Понимаю, что хоть война и закончилась, народу простому сейчас ой как несладко. А потому так как я при должности теперь, то на следующем заседании горкома подниму вопрос об оказании помощи вашему колхозу. Вижу: тяжело вам без лошадок, потому подниму этот вопрос.
– Ты? Поможешь? – удивился Евсей.
– Помогу.
Дед Евсей скрипуче рассмеялся.
– И что же, лошадь для нашего села выделят?
– Выделят. А что тут такого?
– Да ж, ты сможешь. Точно сможешь, я же тебя знаю. Ты у нас с детства парень прыткий был…
Мишка продолжал:
– А что, думаешь, не смогу?
– Ты?! Ты… сможешь. Точно сможешь. Я ведь тебя еще пацаном помню, как ты босоногим мальцом к Дашке Воронцовой в огород за малиной лазал, а она тебя поймала и крапивой отходила. Так ты, помнится, после этого в отместку привязал к хвосту ее коровы пук соломы и поджег. Корова после этого как дурная по огороду носилась, всю рассаду помяла. Потехи было много, но не для Дашки. А тебя потом за это никто и не наказал, не смогли доказать, что это ты набедокурил. Так что сомнения у меня нет, ты у нас парень ловкий, многое тебе под силу.
Мишка надул щеки и покосился на стоявших в сторонке Галку и Тоньку.
– Когда это такое было?
– Было и не отнекивайся!
Мишка фыркнул.
– Ну, может, и было. Ты, что
