Собственность Шерхана - Ирина Шайлина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А хер маслом тебе не намазать? — развеселился я.
Пока курили, зыбкое перемирие было. Теперь от него ни следа, да и не верю я ему ни на грош.
— Он мне должен был большую партию оружия поставить. Говорю, как есть, перед тобой притворяться нет смысла, ты и сам по уши в этом дерьме. Я работал с ним раньше, я дал ему хорошую предоплату. Очень хорошую, Шерхан. За такие деньги убить не жалко. Вяземский исчез, оружия у меня нет. И расклад такой — войны не хочешь, отдавай мне либо Вяземского, либо все деньги, что он у меня увёл.
Теперь мне стало смешно. Настолько, что отказывать в удовольствии посмеяться я себе не стал — ржал долго и смаком.
— То есть ты хотел спиздить у меня оружие, — начал я. — Не морщись, мы называем вещи своими именами. Ты дал Вяземскому деньги чтобы он спиздил мой товар, а теперь, когда не вышло, требуешь у меня компенсацию?
— Либо Вяземский, либо деньги, — пожал плечами Чабаш. — А ещё под тебя большие люди из ментовки роют, имей ввиду.
Он уходил, я в спину ему смотрю и даже сил нет, чтобы злиться. У меня дочка маленькая сегодня родилась. Вера. Иман. Крошечная, на лягушонка похожа, и все равно — самая охуенная в мире. Всё Чабаши этого мира сегодня идут в жопу, решил я.
И поехал в торговый центр. В тот же. Машину с парковки уже убрали, но гарью пахнет, жареным мясом. Я с содроганием подумал о том, что пахнуть могло бы мной. Моей плотью. И что вопросы надо решать, теперь мне свою жизнь беречь и ценить надо — ради Иман.
А сейчас я пойду и куплю для своей принцессы самое маленькое и самое шикарное платье и ещё кучу всякой девчачьей хреноты.
Наверху, по пути к детскому магазину вдруг притормозил у ювелирного. Бабы любят побрякушки, а Иман моя точно женского пола, я сам в этом убедился. Значит нужно золото. Зашёл.
— Золото, — попросил я и с гордостью сказал, — для любимой женщины.
Потому что она точно теперь самая главная и любимая.
— Сколько ей лет? — услужливо уточнила консультант.
— Часа три, — ответил я. — Она такая, килограмма два.
И руками показал, какая маленькая — с ладонь мою. Продавщицы переглянулись и положили на витрину дорогую фирменную коробочку с тиснением. В ней — погремушка. Особенная, я таких не видел никогда. Нежная, как сама Иман, красивая, ангелок выгравирован.
— А золота нет? — огорчился я.
— Только серебро, — пожала плечами консультант. — Коллекционная вещь, берите, не пожалеете.
— Хорошо, давайте… За золотом потом вернусь. И дайте мне побрякушку с самым огромным бриллиантом — для второй моей женщины.
Глава 20
Лиза
Бывает, думаешь, что вот уже, все плохое позади. Что ничего страшного уже не будет, расслабляешься, а потом жизнь бьёт под дых.
Я действительно расслабилась в больнице. Дочка лежала под присмотром врачей, меня обещали пустить к ней попозже, после тихого часа. А пока я пыталась нацедить для нее молоко.
Груди налились, стали тяжёлыми, полными. Они и за беременность выросли, но сейчас казалось, что за последние сутки на размер больше стали, соски потемнели. Я сжала один, из него потекла густая белая капля.
Сцеживаться было трудно. Стерильный стаканчик, который мне выделили, заполнился лишь на пару миллиметров, а у меня уже на лбу пот выступил.
Так мало, подумала, закусывая губу. А грудь уже огнем горела от моих стараний, покраснела как будто даже. Я взглянула на часы — время кормления приближалось, надо было отнести столько, сколько есть.
Недоношенных детей держали на другом этаже. Я поднялась по лестнице, осторожно сжимая стаканчик и боясь его уронить.
Дочку бы все равно накормили, но я понимала, как важно для моей торопыжки мамино молоко.
Возле двери, ведущей в детское отделение, уже стояли две девушки в халатах. Посмотрели на меня понимающе, одна кивнула, приветствуя, я ответила ей тем же.
Когда дошла моя очередь, я протянула стаканчик, виновато опуская голову, сказала очень тихо:
— Это для Вяземской. Сколько смогла…
— Не переживайте, у нее желудок с напёрсток, ей хватит, — подбодрила медсестра. За ее спиной был длинный коридор, через прозрачные стекла можно было разглядеть боксы с малышами, над которыми мигали разноцветными огнями датчики. Я пыталась понять, почувствовать, где из них — моя дочка, но все казалось одинаковым.
— Идите, не положено, — подтолкнула мягко медсестра, — вечером зайдёте.
Уходить не хотелось. Я боялась, что после вчерашнего короткого свидания с дочкой, забуду как она выглядит. А если ее перепутают? Здесь столько детишек…
Пока шла по лестнице, шлепая тапочками, накручивала себя разными мыслями. Может, и зря я в отдельной палате, без соседок?
В палате в мое отсутствие уже побывала санитарка. Я заметила белую коробку. Опять Имран постарался.
Вчера он столько всего передал, что я ещё не всё пакеты успела перебрать. Меня радовало его отношение к дочке. К Иман. Видно было, что ему не все равно, и на руках он ее когда держал — я от взгляда его таяла, да так, что забывала о давней вражде. Искупил ли он то, что я осталась сиротой? Ответов не было, слишком многое нам предстояло обсудить. Но не радоваться я не могла.
Сердце билось трепетно от его заботы.
Я помыла руки, подняла крышку коробки и замерла. Там, на дне, на белой пергаментной бумаге, лежала кукла. Грязная, на волосах комья земляные, точно ее выкопали недавно. Одного глаза не было, второй завалился внутрь и не открывался. На голом теле — порезы и дырки, а сверху кто-то щедро плеснул красной краской, такой алой, что на кровь похожа.
Я уронила коробку из дрожащих пальцев
