Северный пламень - Михаил Голденков

Трофеи шведов поразили Кмитича: пленных солдат было больше, чем самих принимавших их шведов. Поэтому многих пленных отпускали восвояси даже с радостью. Оставили лишь 79 человек, из них 10 генералов: герцог Карл фон Круи, царевич Имеретинский Александр, князь Яков Феодорович Долгорукий, Автоном Михайлович Головин, Адам Адамович Вейде, князь Иван Юрьевич Трубецкой, Иван Иванович Бутурлин, Людвиг фон Галларт, барон фон Ланген и генерал Шахер… Королевскому войску также досталось огромное число московского оружия: 24 000 ружей, 145 пушек, 32 мортиры, 4 гаубицы, 10 000 пушечных ядер, 397 баррелей пороха…

К утру 20-го ноября рухнувший под тяжестью драгун Камперхольмский мост, который принялись чинить в 11 вечера предыдущего дня, был полностью восстановлен и по нему устремились через Нарову московские гвардейские полки с оружием в руках без всякого препятствия, однако у них задержали орудия. С ними ушел и Потоцкий, угнетенный разгромным поражением и смертью Козловского. У следовавшей за ними дивизии генерала Вейде, также отпущенной, шведы тем не менее отняли все фузеи со знаменами, а у некоторых забирали даже одежду. Все петровские генералы, находящиеся в шведском лагере, были объявлены военнопленными под тем предлогом, что московские комиссары вывезли казну, 300 000 рублей.

«Боже! Сколько напрасных смертей!» — думал Микола Кмитич, крестясь, глядя, как растаскивают убитых московитов. Их, казалось, было многие тысячи трупов… Насчитали до пяти с половиной тысяч. И это без тех, кого поглотили холодные воды Наровы…

Трупы московитян, кажется, заполонили всю округу — царское войско потеряло, по словам самих московитов, только одними убитыми более шести тысяч человек пехотинцев, гвардейцев, стрельцов, бомбардиров и драгун, но судя по тому, что на восточный берег Наровы ушло едва ли семнадцать тысяч из тридцати пяти, можно было сделать вывод, что царь Петр потерял в этой битве около восемнадцати тысяч убитых, утонувших, тяжело раненных, пленных и разбежавшихся кто куда человек. Преображенский и Семеновский полки потеряли более четырех с половиной сотен солдат каждый — треть от первоначального своего состава. В одном лишь Семеновском полку были убиты полуполковник Павел Кунингам, капитаны Матвей Мевс и князь Иван Шаховской, поручик князь Иван Великорушилов и прапорщик Никита Селиванов…

Что касается потерь армии самого Карла, то они, напротив, были в десять раз меньшими, чем у царя: 31 офицер и 646 солдат. Вот только раненых оказалось достаточно много — 1200. Но Карл ликовал.

— У нашего дорогого Петтера нет больше пушек, да и армии нет! — поднимал шведский король кубок темного пива — все, что он лишь иногда мог позволить себе из спиртного.

— Теперь мы можем дойти до самой Москвы и взять их Кремль! — ликовал король…

Павел Потоцкий с распухшими от удара носом и губой, в солдатской ушанке на голове и натянутом поверх тулупа шарфе с золотистыми кистями — только так и можно было признать в нем старшего офицера — вместе с преображенцами и семеновцами, подавленный, измотанный и голодный, добрался до Камперхольма. Рядом в повозке бомбардиры бережно везли спасенную ими полковую икону Святого Николая…

В отличие от своих друзей, Потоцкий не жалел о своем неудачном выборе и не чувствовал себя не в своей тарелке. Да, все складывалось плохо, очень плохо, но пан Павел Потоцкий, настоящий солдат, сражался за союзника Речи Посполитой, чтобы не столько завоевать Ингрию для царя, сколько вернуть Ливонию, некогда литвинскую страну. Так он, по крайней мере, считал, верил и полагал, что борется за правое дело, хотя нет-нет да и вспоминал слова старшего товарища Миколы про мошенников Фридриха и Паткуля…

Там, в Камперхольме, оголодавшие за сутки солдаты и офицеры нашли много вина в фуражном обозе, и вмиг вся уцелевшая армия превратилась в пьяную толпу. Попытки Потоцкого и некоторых других офицеров выставить часовых успеха не имели… Литвинский штабс-капитан хоть и согрелся красным вином, все же ощущал на душе тревогу: если какие-либо шведы вдруг вздумают напасть, то армию разобьют в пять раз быстрее, чем под Нарвой… «Хотя зачем им на нас нападать, если сами же и отпустили!» — махнул в конце концов рукой Потоцкий, зло пнув пьяного часового, спавшего сидя в обнимку с мушкетом…

Переночевав, Преображенский и Семеновский полки, а также бомбардирская рота прибыли 23-го ноября в Новгород, где сия потрепанная гвардия была встречена самим царем… Павел впервые увидел московского монарха в непосредственной близости. Царь был великан ростом и казался Потоцкому красавцем с черными усами и орлиным взглядом. Вот только огромный парик вкупе с немалым ростом придавал лицу Петра непропорционально малый размер. Царь был в синем мундире, ловко и быстро двигался. Ему было уже под тридцать лет, но лицо царя казалось моложе.

Петр в ужасе смотрел на более чем вполовину уменьшенную армию, словно побитый бездомный пес, плетущуюся по древней новгородской дороге без пушек и знамен, без своего военачальника… Весть о нарвском поражении ошеломила Петра. Он знал свою тогдашнюю армию, не думал о скорых блестящих победах и легких завоеваниях, но даже в страшном сне не ожидал увидеть все свое многочисленное воинство разбитым наголову, без артиллерии и вполовину без знамен, без оружия, и главное — без командиров, кои остались либо лежать в холодной земле Наровы, либо сидеть в шведском плену… Потеря артиллерии составила сто сорок пять орудий. С утратой всех этих пушек московская армия окончательно рассталась с использованием своих излюбленных шлангов, пищалей в виде изображения львов и медведей, неуклюжих дробовиков и прочих орудий. Под стенами Нарвы царская артиллерия в последний раз действовала с подобными пушками, детьми невежества пушечных мастеров Московии, пушками, отличающимися щеголеватою отделкою, но при этом уродливой конструкцией. Еще три месяца назад московский царь пускался вприсядку от радости, что может начинать войну со Швецией. Ныне же он плакал, кричал на подчиненных, заставлял писарчуков писать и срочно отсылать письма с предложением Карлу о мире, не скупясь на любые денежные компенсации…

А 24-го ноября в Вильне также вволю навоевавшиеся друг с другом литвинские шляхтичи подписали договор, в котором маентки сбежавших в Варшаву Сапег, «нейбургские владения», должные, в принципе, перейти к Каролю Станиславу еще после смерти Людвики Радзивилл, закреплялись-таки за Несвижским князем. Вишневецкие и Огинские платили по счетам Радзивиллу за помощь… Август II, впрочем, не стал по просьбе Огинских лишать Сапег всех должностей, прав и имуществ. В Варшаве побежденные Сапеги нашли надежное укрытие, и возможно, именно они поспособствовали тому, что Фридрих начал искать пути примирения с Карлом. А может, на то польского короля натолкнули разгром под Нарвой и покорение Дании?

Глава 9

Веселая и печальная зима

Победа под Нарвой опьянила Карла, и первое время, как и опасался Микола Кмитич, он намеревался закрепить ее, вторгнувшись в Московию, захватив саму Москву. Кое-кто из советников короля также утверждал, что теперь можно без труда захватить Кремль, низложить Петра, посадить на царство Софью или сына Петра царевича Алексея и подписать новый мирный договор, по которому шведской балтийской империи отойдут новые территории финно-угров… Карл, кажется, загорелся этой идеей. Однако приближенный к Карлу генерал Магнус Стенбок такой шапкозакидательской стратегии не разделял. Он жаловался всем подряд, включая Миколу:

— Образумьте Его величество короля! Конечно, разгром армии Московии — дело нужное и полезное. Но… король же ни о чем больше не думает, как только о войне! Король уж больше не слушает чужих советов, он принимает такой вид, как будто сам Господь внушает ему, что он должен делать… Думаю, что если у него останется только 800 человек, то он и с ними вторгнется в Московию, а там много солдат, и царь Петр обучает их по европейской войсковой науке. Это надо учитывать!

Тем временем в ставке Петра было уже не до войны, уже не до новых завоеваний. Там царила паника. К Карлу приходили письма с предложениями о мире, с уступкой Дерпта и выплатой денежной компенсации за Нарву… Но Карл приказал возвращать все эти письма обратно нераспечатанными.

— Мир будет заключен только в поверженной Москве, — говорил юный король.

— Наверное, именно так молодой Александр Великий Македонский захватил весь мир, — говорил министру Пиперу Аксель Гердт, умиленно взирающий на Карла…

Несмотря на одержанную блестящую победу, холод и отсутствие провианта, Карл не спешил отпускать армию на зимние квартиры. Все готовились весело встретить Рождество — главный праздник в лютеранской Швеции. Днем 24-го декабря Кмитич еще собирался отпраздновать Каляды со знакомыми лявонами по-литвински, но подошел генерал Магнус Стенбок и дружески пригласил Миколу на Рождество к королю: