Княгиня Ольга - Алексей Карпов

Несколько статей договора были посвящены «Корсунской стране», то есть крымским владениям Византии, «и елико же есть городов на той части». Русскому князю прямо воспрещалось воевать «на тех странах, и та страна не покоряется вам», как сказано в тексте. Очевидно, что это положение имело смысл лишь в том случае, если руссы в прежние годы угрожали Херсонесу, — а это заставляет вспомнить о каких-то, не вполне ясных для нас военных действиях в Крыму русского «царя» «Х-л-гу» и хазарского полководца Песаха в 30-е годы X века. Более конкретно об угрозе Херсонесу и обязанностях русских защищать этот город говорилось в другой статье договора: «Если придут черные болгары и будут воевать в стране Корсунской, то велим князю русскому не пускать их…» Ко времени составления договора «черные болгары», как полагают, были союзниками хазар. Так русско-византийский договор зафиксировал еще один поворот во внешнеполитической ориентации Древнерусского государства — от союза с Хазарией, пришедшего на смену русско-хазарской войне, вновь к враждебным действиям против хазар в союзе с Византией.

Особые права Корсуни (Херсонеса) обеспечивались еще одной статьей договора: русские обязывались не причинять никакого зла корсунянам, промышляющим рыбной ловлей в днепровском устье. Этот район вообще играл исключительную роль в русско-византийской торговле. Очевидно, присутствие здесь русских нарушало экономические интересы корсунян. Но еще важнее было то, что контроль над устьем Днепра обеспечивал безопасность собственно византийских границ, не давал русским возможности внезапно напасть на Константинополь. Из текста договора следует, что ранее русские располагали здесь своими базами с более или менее постоянным населением. Теперь же греки сумели добиться их фактического уничтожения. Согласно одной из статей договора, руссам было запрещено зимовать вблизи устья Днепра—в Белобережье и на острове Святого Еферия, «но когда придет осень, да идут в дома свои в Русь». Этот пункт договора нельзя расценить иначе, как серьезное внешнеполитическое поражение Игоря.

Изменялись по сравнению с прежним договором и условия найма русских на военную службу императора ромеев. Если прежде император лишь гарантировал, что готов принять русских наемников, «елико их придет», то теперь речь шла об обязательствах киевского князя предоставить императору столько воинов, сколько тот потребует от него. «…Да пишу к великому князю вашему, — говорилось в договоре от имени «царя», — и пошлет к нам, елико же хочем, и оттоле уведают иные страны, какую любовь имеют греки с Русью».

Договор был составлен в двух экземплярах, на двух «хартиях» — то есть пергаменах: на одной, греческой, — «крест и имена наши написаны», а на другой, русской, — «имена послов и купцов ваших». Именно этот второй экземпляр и был использован в летописи; о судьбе первого никаких сведений нет.

Церемония принесения присяги русскими послами также подробно описана в договоре. «Мы же, елико нас крестились, — говорилось в нем от имени русских послов и купцов, — клялись церковью Святого Ильи (надо полагать, киевской. — А.К.){74} в соборной церкви (Константинопольской Святой Софии. — А.К.) в предлежании честного креста и хартии этой соблюдать всё, что в ней написано, и не нарушать ничего; а кто нарушит из страны нашей — князь ли, или иной кто, крещеный или некрещеный, — да не получит помощи от Бога и да будет рабом в весь век будущий и да заколот будет своим оружием. А некрещеная русь кладут свои щиты и обнаженные мечи, обручи (здесь: часть защитных доспехов, возможно, пояса. — А.К.) свои и прочее оружие — да клянутся, что все то, что написано на хартии этой, будет соблюдено Игорем, и всеми боярами, и всеми людьми страны Русской во все будущие годы и всегда. Если же кто из князей или из людей русских — христиан или не христиан — нарушит то, что написано на хартии этой, то достоин будет от своего оружия умереть и да будет проклят от Бога и от Перуна за то, что преступил клятву свою».

Особой клятвой в присутствии русских послов договор подтвердили император Роман Лакапин и его соправители: зять Константин Багрянородный и сын Стефан. Об этом мы знаем со слов греческих послов, прибывших в Клев. «Твои послы водили царей наших [к] роте (клятве. — А.К.), — говорили они Игорю, — и нас послали привести к роте тебя и мужей твоих».

Послы греков прибыли в Киев той же осенью, вместе с посланцами самого Игоря, вернувшимися из Константинополя. Они передали русскому князю слова императора Романа: «Вот, послал нас царь, рад миру, хочет мир и любовь иметь с князем русским». Теперь самому Игорю и людям из его ближайшего окружения предстояло принести клятву на тексте договора перед послами «царя Романа».

И вновь мы видим в окружении Игоря христиан, присягавших по христианскому закону в киевской церкви Святого Ильи. Сам же Игорь, как и большинство его дружины, оставался язычником и присягал по языческому закону — на своем оружии.

«Назавтра, — рассказывает летописец, — призвал Игорь послов и пришел на холм, где стоял Перун; и положили оружие свое, и щиты, и золото; и присягали Игорь и люди его — сколько было поганых (то есть язычников. — А.К.) среди руси. А христианскую русь водили к клятве в церкви Святого Ильи, что над Ручьем, в конце Пасынче беседы и Козаре (назван один из районов древнего Киева. — А.К.), — то была соборная церковь, ибо многие были среди варягов христиане».

Утвердив мир, Игорь отпустил греческих послов, богато одарив их «скорою (мехами. — А.К.), и челядью (рабами. — А.К.), и воском».

Договор 944 года сыграл без преувеличения выдающуюся роль в истории Древнерусского государства, на десятилетия определив магистральное направление его развития. Русь прочно вошла в число союзников Византийской империи[66], и это обстоятельство станет определяющим в последующем выборе веры и княгиней Ольгой, и, уже в 80-е годы X века, ее внуком Владимиром.

Договор с Русью оказался едва ли не последним деянием Романа I Лакапина в качестве императора ромеев. Осенью 944 года угнетаемый старостью и болезнями он составил завещание, согласно которому первым после него царем был назначен его зять Константин Багрянородный; собственные же его сыновья, Стефан и Константин, следовали на втором и третьем местах, причем в завещании оговаривалось особо, что «если что-нибудь случится с первым царем, они тотчас лишаются власти». Это сильно не понравилось сыновьям Романа, которые уже давно тяготились отцовской властью. 16 декабря братья вероломно схватили престарелого отца, насильно постригли его в монахи и отослали на остров Прот (в Мраморном море). Случившийся переворот вызвал взрыв возмущения в Константинополе. Как свидетельствует Лиутпранд Кремонский, всех беспокоила не столько судьба Романа, сколько судьба порфирородного Константина, законного представителя Македонской династии; по городу разнеслись слухи, будто и он убит или насильно пострижен. Заговорщики бросились к Константину, и тот по их просьбе показался народу, высунув голову из зарешеченного окна императорского дворца. Увидев императора «с неповрежденными волосами» (то есть не постриженного в монахи и пребывающего в полном здравии), люди успокоились. Этот инцидент отчетливо продемонстрировал, на чьей стороне симпатии народа, а значит, и сила, что поняли не только сыновья Романа, но и их приближенные, а главное, сам император Константин Багрянородный, оторвавшийся наконец-то от своих книг и ученых занятий. Не замедлил составиться новый заговор, в котором приняли участие те, кто прежде хотел возвести на престол сыновей Романа, — но теперь они с готовностью перешли на сторону Багрянородного. 27 января 945 года Константин пригласил шурьев на обед на свою половину дворца. Во время пиршества его люди набросились на Романовичей. Братьям суждено было повторить печальную участь отца, свергнутого ими: они были пострижены в монахи и сосланы на острова, соседние с тем, на котором пребывал в заточении их отец. Так началось самодержавное правление Константина VII Багрянородного — императора, сыгравшего особую, можно сказать определяющую, роль в судьбе киевской княгини Ольги.