Рассказы - Вашингтон Ирвинг

Эти известия не на шутку встревожили губернатора вместе с его советом. Слишком долго пришлось бы излагать бесконечные мнения и догадки, которые были высказаны по этому поводу. Некоторые вспомнили о кораблях, встречающихся, как сообщали очевидцы, у берегов Новой Англии и управляемых призраками и ведьмами. Старый Ханс ван Пельт, не раз бывавший в голландской колонии у мыса Доброй Надежды, утверждал, что этот загадочный корабль, несомненно, не что иное, как Летучий Голландец, который раньше заходил в Тэбл-бэй, но, не имея возможности стать там на якорь, разыскивает теперь какую-нибудь другую стоянку. Другие высказывали предположение, что если и впрямь тут приходится иметь дело со сверхъестественным, как это вполне естественно думать, то не Гендрик ли это Гудзон с экипажем своего «Полумесяца». Ведь известно, что во время поисков северо-западного прохода в Китай этому Кораблю случилось как-то сесть на мель в верховьях реки. Это мнение хотя и не было поддержано губернатором, все же каким-то образом распространилось среди горожан — ведь повсеместно рассказывали, что Гендрик Гудзон и команда его «Полумесяца» время от времени посещают Каатскильские горы, и предположение, что корабль носится в том самом месте, где он потерпел некогда бедствие, или что он доставил команду призраков для очередного посещения гор, казалось вполне основательным.

Произошли, однако, другие события, которые стали предметом глубокомысленных раздумий мудрого Боутера и его совета; загадочный корабль перестал быть предметом обсуждения в правительственных кругах. Народ тем не менее верил в него по-прежнему, и о нем при голландском правлении ходило множество самых необыкновенных рассказов, причем особенное распространение они получили перед захватом английской эскадрой Нового Амстердама и всего этого края. Приблизительно в это время его неоднократно видели на Таппан-Зее и около Умхаука и даже еще ниже, у Хобокена, из чего заключили, что его появление предвещало близкую бурю на политическом горизонте, а также ниспровержение власти голландцев.

С этого времени мы не имеем о нем никаких достоверных вестей, хотя, по слухам, он и сейчас еще появляется возле горных кряжей и крейсирует у Пойнт-но-Пойнта. Прибрежные жители утверждают, что они видят его порою в летние лунные ночи, и в тихую темную полночь до них доносится иногда пение экипажа, словно на судне тянут канат; впрочем, все, что видишь и слышишь у высоких обрывистых берегов, на широких просторах заливов или в длинных протоках этой великой реки, настолько обманчиво, что, признаюсь, я испытываю немало сомнений по поводу этих рассказов.

Все же — и это совершенно бесспорно — там, где горы вплотную подходят к реке, происходили не раз в непогоду странные и необъяснимые вещи, которые, как полагают, находятся в какой-то связи со старинным преданием о «загадочном корабле». Капитаны речных судов сообщают о маленьком приземистом призраке — голландце в коротких штанах и в шляпе, напоминающей сахарную голову, с рупором в руке, который, по их словам, властвует над Дундербергом. Они заявляют, что им приходилось слышать, как среди рева бури он отдавал на нижнеголландском наречии приказание выпустить очередной порыв ветра или дать оглушительный гром. Иногда его видели в окружении стаи крошечных чертенят в широких штанах и коротких камзолах, которые, кувыркаясь то среди бешено мчащихся туч, то в клубах тумана, выделывали в воздухе тысячи забавных прыжков и кружились, точно мушиный рой, около Антонова Носа, и после этого буря неизменно усиливалась. Однажды какой-то шлюп, проходя мимо Дундерберга, попал в сильный шторм, сорвавшийся со склонов этой горы и обрушивший, казалось, всю свою ярость на злосчастное судно. Хотя оно отличалось устойчивостью и шло с хорошим балластом, его качало с такой силой, что вода доходила до самых шкафутов. Вдруг кто-то увидел на мачте белую, похожую на сахарную голову, шляпу, в которой сразу была опознана шляпа «хозяина» Дундерберга. Вся команда была повергнута в величайшее изумление. Не нашлось, однако, никого, кто бы отважился вскарабкаться вверх и освободить судно от роковой шляпы. Шлюп продолжал качаться и переваливаться с борта на борт, так что со стороны могло показаться, будто он стремится во что бы то ни стало окунуть свою мачту в воду. Каждое мгновение он мог опрокинуться или наскочить на прибрежные скалы. Так в отчаянной схватке с ненастьем плыл он мимо гор и оказался вне опасности лишь после того, как миновал остров Поллополя, за которым, как говорят, уже не простирается власть «хозяина» Дундерберга. Едва судно прошло этот рубеж, как маленькая шляпа взвилась в воздух и завертелась, точно волчок; все ближние облака потянулись к ней, закружились вихрем и понеслись назад к вершине Дундерберга; шлюп выровнялся и поплыл дальше так спокойно и тихо, словно двигался по мельничному пруду. Ничто, конечно, не уберегло бы его от ужасной судьбы, не будь к его мачте прибита подкова; это мудрая мера предосторожности с той поры сделалась обязательной для всех капитанов-голландцев, плавающих по этой кишащей нечистою силой реке.

Существует еще один рассказ об этом духе ненастья, исходящий от шкипера Даниеля Оуслестикера из Фишхилла, которого никто никогда не изобличил ни в малейшей лжи. Он заявил, будто однажды, во время отчаянной бури, увидел «хозяина» Дундерберга верхом на бушприте своего судна; тот увлекал шлюп прямо к берегу на Антонов Нос, но его прогнал домини[35] ван Гизон из Эзопа, который, к счастью, оказался на корабле и затянул гимн святого Николая. При первых же звуках гимна призрак взлетел в воздух, как мяч, и скрылся в вихре, унесшем, кстати сказать, ночной чепец супруги священника; чепец этот в ближайшее воскресенье был обнаружен однако, на флюгере церкви в Эзопе, в сорока милях от места происшествия. После ряда случаев подобного рода шкиперы, регулярно плавающие по этой реке, долгое время не решались проходить мимо Дундерберга, не спустив гафеля в знак приветствия горному духу, и было замечено, что эта дань уважения, по-видимому, удовлетворяла его и обеспечивала им безопасное плавание.

— Вот вам, — сказал Антони ван дер Хейден, — несколько историй о «загадочном корабле», записанных поэтом Селином; по его утверждению, этот корабль доставил из какой-то старой, одержимой призраками европейской страны целую колонию зловредных духов. Я мог бы рассказать вам, если угодно, целую кучу подобных историй, ибо все несчастные случаи, происходящие столь часто на реке возле гор, — не что иное, по-видимому, как злые забавы чертенят Дундерберга; но я вижу, что вы уже дремлете, и потому давайте укладываться.

Луна только что выставила свой серебряный серп над выгнутой спиной Быка, осветила скалы и взъерошенный лес и заблистала на зыбком лоне реки. Выпала ночная роса; еще недавно мрачные горы посветлели: лунный свет окрасил их в мягкие сероватые тона. Охотники разгребли костер и подбросили хворосту, дабы умерить ночную сырость. Для Дольфа они приготовили под нависшей скалою постель из веток и сухих листьев, тогда как Антони ван дер Хейден, завернувшись в огромную, сшитую из шкур шубу, растянулся у костра. Дольф смежил глаза не сразу. Он лежал и рассматривал причудливую, непривычную для него картину: вокруг — дикие скалы, горы, лесные чащи; судорожные блики огня, играющие на лицах спящих индейцев, и гер Антони, бесспорно и вместе с тем так смутно напоминавший ночного гостя в заколдованном доме. Время от времени из лесу доносился крик дикого зверя, завыванье совы или вопль козодоя — по-видимому, их было великое множество в этой глуши; где-то на реке слышался плеск: то был осетр, выскочивший вдруг из воды и снова всей своей тяжестью плюхнувшийся на ее гладкую, без малейшей ряби, поверхность. Дольф сопоставлял все, что видел и слышал, со своим привычным гнездом на чердаке в докторском доме; там он знал по ночам лишь тяжелый бой церковных часов, да сонный крик сторожа, тянувшего нараспев: «все в порядке», да густой храп докторского солидного носа, да осторожную возню какой-нибудь плотничающей крысы, трудолюбиво грызущей деревянную обшивку стены. Мысли его обратились к старой опечаленной матери: чего только не думает она о его внезапном исчезновении, какие только страхи и тревоги не гложут ее старого сердца! Эта мысль помешала ему насладиться до конца непосредственной радостью окружающего; она несла с собою укоры совести и страдание; он заснул с непросохшими на глазах слезами.

Если бы я вел это повествование, следуя прихоти моего воображения, то здесь был бы чудесный случай нагромоздить целую кучу необыкновенных приключений в глуши, среди диких гор, в обществе бродячих охотников. Проведя моего героя через разнообразные трудности и опасности, я спас бы его под конец от всех и всяческих бед с помощью какого-нибудь чудесного стечения обстоятельств; но все, что я пишу, — сама правда; я должен довольствоваться поэтому голыми фактами и придерживаться подлинного хода событий.